Страница 73 из 99
— Прекрасно, ознакомлюсь с ними на досуге.
— Коли бюргеры будут препоны вам чинить, так тычьте им в нос эти бумаги…, — он замолчал и лишь глядел на генерала пристально, словно думал, решал что-то про себя; и всё-таки решился, вздохнул и произнёс: — Рад сообщить вам также, что в городе у вас будет проверенный помощник. Он умён и опытен, никто не знает, что он служит интересам Его Высочества. Даже его родные.
— Ваш шпион, — догадался Волков.
Наверно, слово «шпион» не понравилось барону, и он поправил генерала:
— Наш сторонник. Человек внимательный, верный, истинно верующий и преданный гербу. Он вам будет большим подспорьем. В городе сей человек давно не нов, знает всё и обо всех.Вот только…, — Реддернауф не договорил.
— Надо, чтобы о нашем с ним знакомстве никто не знал, всё надобно держать в тайне, — догадался генерал.
— Именно, — министр был рад, что собеседник всё понимает. — Жизнь этого человека весьма ценна. И мы должны сохранить его тайну в интересах герба вашего сеньора.
— Хорошо. Я понимаю и сохраню в тайне свои отношения с ним.
— Об этом я и хотел вас просить. Его имя Филипп Топперт. Он торговец солью, у него лавка на Хлебном рынке, также он имеет несколько амбаров на Рыбной улице и сдаёт их.
— То есть человек это не бедный.
— Не бедный. И денег никогда от меня не брал. Скажете, что от меня, он даст вам расклад по городу и будет помогать по мере сил. Я ему сегодня отправил письмо.
— Хорошо, хорошо… Спасибо вам, барон, подобное знакомство мне никак не помешает.
Они раскланялись, и фон Реддернауф уже был у двери, когда Волков окликнул его:
— Барон.
— Да, генерал.
— Это вам я обязан этим поручением?
— Отчасти, — ответил министр после небольшой паузы.
— Отчасти? Как это понимать?
— Я рассказал герцогу, что после победы у Овечьих бродов вы взяли в плен много безбожников и смогли вернуть их в лоно Матери Церкви. И теперь они ваши крестьяне.
— Они были у меня в плену. И тех, кто не соглашался, я топил и вешал. Что же я смогу сделать с шестью тысячами бюргеров в их собственном городе?
— Насколько мне известно, у вас большие долги, — вдруг непонятно к чему вспомнил фон Реддернауф.
— Да, долги мои велики. Неужто герцог меня вознаградит за это дело? — спрашивал генерал с заметным скепсисом. — Что-то мне не верится в этакую щедрость Его Высочества. Ведь за то, что я спас Фёренбург от ван дер Пильса, вместо награды меня лишь пытались осудить.
Но министр словно не слышал едкости в его словах, на сей раз он глядел на генерала с заметной прохладцей и говорил:
— Видные купеческие дома Фёренбурга сплошь еретики. Сплошь… К марту у Его Высочества будут деньги, и уже в апреле цу Коппенхаузен соберёт армию в шесть-семь тысяч человек. Удержитесь в городе до апреля, дождитесь маршала, откройте ему ворота… Думаю, не мне вас учить, что делать с теми богатыми купчишками, которые не захотят отринуть грех ереси.
«Наград не будет. Не жди. Сам, всё сам. Как и всегда».
— Я всё понял, барон, теперь я буду готовиться к предприятию, — говорит с полупоклоном Волков, намекая, что больше для разговора у него времени нет.
— Ещё раз прошу беречь моего человека, он будет нам надобен и в дальнейшем, — напомнил фон Реддернауф, берясь за ручку двери.
— Я сделаю всё, чтобы с его головы не упал ни один волос, — обещал ему генерал.
А барон снова остановился и снова заговорил:
— Кстати, чуть не забыл. Ваша речь на совете… Ну, про то, что сеньорам юга нужен свой представитель при дворе…, — он сделал паузу и усмехнулся. — Тонко! Тонко! Уверен, принц слушал вас внимательно. Да и канцлер будет вам благодарен.
Волков ещё раз поклонился министру.
После того, как тот ушёл, генерал сел к столу. Он пару минут раздумывает, а потом снова берётся за письмо жене и делает приписку:
«Баронесса, прошу вас, распорядитесь, чтобы Сыч отбыл ко мне в Вильбург без всякого промедления — он будет мне надобен — и нашёл меня в трактире «Шесть хвостов». Ежели в трактире он меня не застанет, так пусть едет за мною в Фёренбург. А если будет, подлец, ныть, дескать, нет у него денег на дальнюю дорогу, так пусть Ёган даст ему из казны три талера. Храни вас Бог, молюсь за вас и плод ваш, надеюсь, что разрешитесь вы благополучно».
После он написал ещё одно письмо, письмо госпоже Ланге. Писал так, как она просила, — о делах своих подробно. Умная женщина любила читать его письма. И лишь после того, как отправил письма на почту, заказал себе ужин.
А после ужина к нему просились офицеры. Расселись: старшие за стол, молодые стали за их спинами. Они составили список всего надобного для жизни в чужом городе. И теперь ждали, что он им скажет. Волков читал и диву давался. Уж размахнулись, не постеснялись. Не считая высокой платы по контракту, не считая обоза и провианта весьма недурного, не считая тюфяков и палаток для солдат, себе господа офицеры просили, кроме ездовых лошадей, ещё и перины с простынями, и скатерти. Также хотели, чтобы казна оплачивала им постой в Фёренбурге на квартирах. И даже дрова.
— Отчего же не вписали вы сюда серебряную посуду? — бурчал генерал, читая списки надобного, морщась от глупости своих офицеров. А потом махал рукой: — Ладно, бумага всё стерпит.
— Но дрова-то надобны, — говорил Карл Брюнхвальд. — Солдаты себе соберут, а вот офицерам как отапливаться? Зима-то нешуточная нынче.
— Подам завтра, но канцлер всё это перечеркнёт. Не надейтесь даже. Нет в казне денег вам на скатерти.
Глава 39
Едва стал бить колокол, зовущий горожан на утреннюю службу, как помощник Гюнтера мальчишка Мартин, зевая, внёс в его спальню свечу, зажёг лампы.
— Доброго утра вам, господин.
— Воду согрел? — Волков сел на постели.
— Согрел, у двери стоит.
— Неси.
Мальчишка внёс в комнату полтаза с холодной водой и большой мятый кувшин с горячей. Также два чистых полотенца. Всё, как требовал господин. Он поставил таз на лавку у кровати. Волков стянул с головы каль, в котором спал, кинул его на перину. Тут и колокол перестал звонить, значит, шесть утра. Барон стал мыться, а мальчишка подливал ему воду.
— Холодно на улице? — интересовался господин.
— Жуть, — отвечал слуга.
— Одежда готова? — Волков вытирал лицо.
— Гюнтер уже готовит.
Не успел генерал весь вытереться, как одежда была принесена. Бельё накрахмалено и белее снега. Колет, панталоны, чулки, перчатки, берет, плащ — идеально чисты. Даже перо на берете распушено. Старший слуга стал помогать ему облачаться.