Страница 11 из 23
Ползал перед Святополком на коленях последний хан половецкий Бельдюзь. Молил о пощаде.
– Возьми, русский князь, выкуп за меня. Богатый выкуп получишь. Золото и серебро. Коней и скот. Невольниц и узорочья* дорогие.
Отослал Святополк Бельдюзя на суд Владимира Мономаха. Вёл русские дружины Мономах, ему и решать судьбу хана.
– Сколько раз, дав клятву, нарушал ты её, Бельдюзь? – сурово спросил Владимир Мономах. – Сколько раз шёл воевать и разорять Русскую землю? Почему ты не наставил своих сыновей и весь род свой не нарушать клятвы? Не проливать кровь невинных? Да будет кровь тобой пролитая на голове твоей!
И не помиловал князь Владимир Мономах половецкого хана Бельдюза.
А русские дружины гнали глубоко в степь остатки половецких орд. До самого Азовского моря, до Тмутаракани*. И долго с тех пор не смели кочевники ступить на Русскую землю. Прошло больше полувека, прежде чем они снова серыми волками засновали по степи.
Авдотья Рязаночка.
Древнее сказание о том, как русская девушка перехитрила заморского хана
Осаждает Рязань хан заморский Бахмет.
Ни старым, ни малым, ни жёнам слабым пощады нет.
Гибнут русские люди без счёту,
стал не мил уже белый свет,
а Бахмету всё нет укороту.
Разорил города и селения он
и увёл покорённых рязанцев в полон.
И бредут вереницы людей на чужбину.
Не увидишь лица – лишь согбенную спину.
Ждёт их злая неволя и тяжкая доля.
Слышен шорох шагов, да свистит беспощадная плеть —
беззащитных рабов не пристало жалеть.
Горе горькое скачет на чёрном коне
По сожжённой, пустой, разорённой стране.
И несётся округ обездоленных жен нескончаемый плач,
Но хохочет в ответ хан, пришелец, палач.
Что ему эти слёзы и горе?
Он с разбойной ордою гуляет на чуждом просторе.
Но Авдотья Рязаночка слёзы не льёт,
Хлеб в котомке и посох дубовый берёт.
На пути её реки в крутых берегах.
Воют волки в дремучих лесах.
Лисы следом за ней по оврагам снуют.
На пути её синие горы встают.
Злые воры разбойничьи песни поют.
Износились в дороге её башмаки.
Стёрся посох дубовый до самой руки.
В кровь разбиты опухшие ноги.
В клочья платье её изодралось.
Хлеба ни крошки уже не осталось.
Но Авдотья идёт и идёт,
и с нелёгкой дороги своей не свернёт.
То не ветер стенает, деревья к земле приклоняя,
То не плачет болотная выпь,
То не жалобно гракают стаи ворон —
Из далёкой чужбины доносится стон.
Гибнет русский полон, гибнет
в рабстве под тяжким ярмом.
Миновала Авдотья леса и поля,
И лежит перед нею чужая земля.
Степь без края-конца,
Не увидишь куста-деревца.
Только гнётся под ветром ковыль,
Выше облака стелется пыль.
Посредине степи в златоверхом шатре
На пушистом, цветастом ковре
Хан Бахмет возлежит на подушках
Весь в шелках и парче.
Чёрный ворон сидит у него на плече.
Рядом стражники, мрачные, злые,
А за поясом сабли кривые.
Перед ханом суровым Авдотья стоит,
Смело смотрит в глаза, не таясь, говорит:
– Хан, я ночи и дни проводила в пути.
Полземли довелось мне пройти.
Износились в дороге мои башмаки,
Стёрся посох до самой руки.
Сжалься, пленных домой отпусти.
Хан смеётся:
– Отдам я тебе одного.
Можешь мужа с собой увести своего.
Или малого сына себе забирай.
Ну, Авдотья, решай поскорей, выбирай!
И сказала Авдотья Рязаночка:
– Хан!
Всех отнял у меня ты, лихой басурман.
Всех отнял, кого смог.
Но, молитву услышав,
Любимого даст милосердный наш Бог.
Будет муж – и родится малютка сынок.
Но останусь навек сиротинкою я,
Если сгинет мой братец, кровинка моя.
Отпусти со мной брата, Бахмет.
Вот и весь мой ответ.
Хмыкнул хан и под нос себе буркнул:
– Прекрасно! – да кивнул своей страже согласно.
И обходит Авдотья весь русский полон,
Кажет стражникам:
– Он. И вот он. И вот он.
Все мне братья, все русские люди родня,
Все кровинки мои, все милы для меня.
Рассердился тут хан басурманский Бахмет,