Страница 8 из 15
Из перечня действующих лиц видно, что здесь, за Невской заставой, работали первые русские пропагандисты, деятели так называемого кружка «чайковцев», Синегуб пошел на каторгу, Тихомиров сперва эмигрировал за границу, а потом, изменив прежним убеждениям, сделался одним из столпов российского консерватизма. Перовская была повешена по делу первого марта 1881 г., а ее ученик Петр Алексеев сделался видной фигурой в известном процессе 50 — речь его вспоминается и поднесь.
Из ряда пробегающих мимо парохода фабричных зданий надо остановить особое внимание на громаднейших постройках «фарфорового» или, как звали в старину, «порцелинового» завода.
«А порцелин слово не китайское, но португальское есть и в португальском языке чашку значит, а по-китайски коалин и петупи-тее означается и порцелин есть не что иное, как в огне пережженный и наполовину в стекло обращенный материал, а по сложению своему состоит он между стеклом и пепином. Если б он совсем превращен был в стекло, то б равно как и оное не мог устоял, против вливаемых вдруг кипящих налитков, к чему он, однако, по употреблению должен быть способен; не совсем прозрачен, потому что не совсем стеклянный. Особливая белизна к числу доброты оного принадлежащая, зависит от материй, его составляющих».
Едва ли читатель 1730 года — вышеприведенные строчки написаны в 1730 году — мог вынести хоть какое-нибудь представление, что же такое «порцелин» или фарфор из этого определения «фарфора», с которым, положим, он к этому времени успел в достаточной степени ознакомиться практически, так как «чрез отправляющиеся голландцами в Европе торги вывезенная из Китая и Японии фарфоровая посуда так понравилась, что по общему обыкновению не единый покой изрядно убран быть не может, в котором оная посуда не имеется». Это «общее обыкновение» — украшать фарфоровыми безделушками свои покои петербуржец, конечно, знатный, приближенный ко двору, скоро мог удовлетворять более легким способом, чем прежде — вместо того, чтобы выписывать из-за границы или покупать на аукционах китайских товаров, аукционы бывали один раз в год, вскоре после того, как из Кяхты и Иркутска прибывал к Высочайшему двору караван с сибирскими мехами, китайскими материями и порцелином, петербуржцу было достаточно поехать по Шлиссельбургскому тракту на вновь устроенный императорский фарфоровый завод.
Завод устроился в начале царствования Елизаветы Петровны, место для него выбрали там, где были кирпичные заводы, руководясь, очевидно, тем соображением, что если раз существует глина для кирпича, то, конечно, можно предположить, что будет глина, годная и для фарфоровых изделий. И хотя такой глины не нашли и ее пришлось привозить в Петербург издалека, но завод фарфоровый основали и для устройства его выписали иностранца. Иностранец оказался шарлатаном, не знавшим секретов изготовления фарфоровых масс, но, видимо, фарфоровый завод был устроен под счастливой звездой, очень скоро после начала деятельности завода на нем стал работать один из русских самородков — Виноградов, Виноградов вместе с Ломоносовым был отправлен за границу, обучился там химии и, приехав обратно в отечество, все свое знание употребил на разыскивание рецептов для составления составов, из которых можно было бы изготовлять фарфор. Он добился благоприятных результатов, и императорский фарфоровый завод мог чуть ли не сразу выпускать вполне изящные, красивые изделия. Но фарфоровый завод был императорским заводом, он должен был удовлетворять только требования и запросы двора, поэтому он не мог усиленно развивать свою производительность, размеры его деятельности постоянно сокращались и изделия его почти что не пускались на рынок для общего пользования. Все это бесспорно влияло на работы фарфорового завода.
Конечно, возможен вопрос — не представляют ли изделия из фарфора лишь роскоши, нужной немногим, привилегированным классам, и тогда, с этой точки зрения, конечно, не приходится печалиться о том, что деятельность фарфорового завода была слишком сокращенная. Но такая точка зрения является неправильной. Безусловно, в прежнее время фарфор считался принадлежностью лишь немногих, богатых, могущих тратить большие деньги; для остальной массы населения предлагалось пользоваться фаянсом, стеклом, а самые беднейшие низы должны были довольствоваться и деревянною посудою. Но с развитием жизни, но с тем прогрессом, который ценою стольких страданий достигается человечеством, конечно, должен измениться только-что высказанный взгляд, жизнь всего человечества, жизнь каждого человека будет обставлена теми удобствами, той изящностью, тем комфортом, который когда-то был доступен немногим единицам. И в этом случае понятно безусловное распространение фарфора и фарфоровых изделии в широкой среде и таким образом фарфоровому заводу в будущем суждено играть значительную роль. Сейчас, конечно, мы можем только любоваться изделиями завода, можем в музеях, в былых дворцах видеть громадные вазы для украшения комнат, богатейшие сервизы, расписанные различными рисунками, ряд безделушек, и по этим предметам воссоздавать себе картину, как жили когда-то.
Вслед за фарфоровым заводом наше внимание обратит на себя любопытная церковь с колокольнею — церковь эта носит название; «Кулич и Пасха» и, действительно, сама церковь устроена в виде высокого сдобного кулича, а колокольня напоминает своим видом творожную пасху. Церковь эта, кроме столь своеобразного вида, должна заинтересовать и своим возрастом: постройка началась в 1785 году, а освящение церкви совершилось в 1790 г., т. е. эта церковь Екатерининской эпохи, ей сто тридцать шесть лет. И только она одна, своим видом, говорит о той метаморфозе, которую испытала окружающая местность прежде, чем принять современный вид, прежде чем сделаться местностью Обухова завода.
В Екатерининскую эпоху здесь, на берегу реки Невы, возвышался трехэтажный барский дом, окруженный разбитым в английском вкусе громадным садом. Кроме главного дома, была масса различных построек, были особые небольшие домики для приезжающих гостей, были служебные корпуса, наконец, были и чисто хозяйственные учреждения — кожевенный и винный завод, все это представляло кипучую деятельность. Владельцем этого имения был князь А. А. Вяземский, занимавший пост генерал-прокурора и совмещавший в своем лице и министра финансов, и министра юстиции, и, наконец, министра внутренних дел, но, что и было самое главное, обладавший безусловной доверенностью императрицы, знавшей, что хотя ее любимец — человек очень ограниченный, но ничего не сделает без ее приказания. По смерти кн. Вяземского его имение было приобретено в казну. При дворе уже императора Павла I появился аббат Оссовский, который представил русскому императору проект введения в России недавно изобретенного в Англии способа механического прядения. Проект удостоился, как тогда говорили, Высочайшей апробации, Оссовский получил для начала своего предприятия субсидию и для будущей своей мануфактуры приобрел имение князя Вяземского, но дальше приобретения этого имения предприимчивый аббат не пошел, так как он умер уже в начале 1799 года. Приобретенное им имение, а также и проект устройства новой мануфактуры, по распоряжению Павла были пожалованы воспитательному дому, управление было вверено сначала директору, а потом в 1800 г. учрежденному из именитых купцов правлению, на распространение и устроение мануфактуры были отпущены большие суммы денег. Но правление, не заинтересованное лично в успехах мануфактуры, вело дело чисто по-бюрократически, и мануфактура приносила убыток. Тогда в 1805 году мануфактуру передали в ведение одного лица — директора Олонецких заводов — Гаскойна, этот последний принялся очень энергично за дело, до него станки приводились в движение руками, потом силой течения Невы и напоследок силой животных — быков и лошадей. Гаскойн выписал из Англии паровую машину. Полный успех оправдал его надежды, и он ввел на всей мануфактуре паровую силу.
В лучшую пору своего существования Александровская мануфактура состояла из бумагопрядильни, изготовлявшей силою 700 человек до 22 тысяч пудов пряжи, льнопрядильни, на которой было занято до 600 человек, ткацкой, работавшей 350 станками, из них 75 механических, чулочной, механической мастерской для ремонта машин и кожевенной. Число рабочих достигало до 2700 человек, а всех лиц, приписанных к мануфактуре, было до 4 т. человек. Эти лица делились на 6 разрядов: 1) питомцы воспитательного дома несовершеннолетние, 2) те же, но оставшиеся по совершеннолетию на сроки, 3) таковые же, выслужившие свои сроки и оставленные по обоюдному с начальством мануфактуры согласию, 4) казенные и приписные мастеровые, 5) инвалиды 3 рот и 6) вольнонаемные.