Вечный человек

— И это сработало? — удивился Джим.

— Сработало; не с первого раза, конечно, и даже не с пятнадцатого. Но мы пробовали разные наркотики, самогипноз вместо работы с гипнотизером и так далее. Мы не знаем, почему все получилось тогда, а не раньше, но вдруг это сработало и я очутилась в корабле с Раулем.

Мэри замолчала и уставилась себе под ноги.

— В каком-то смысле, — сказал наконец Моллен, когда стало ясно, что Мэри продолжать не собирается, — она хорошо разглядела Пенара...

— Верно, — прервала его Мэри, — так мы... так я выяснила, что там только часть его. — Она снова немного помедлила, потом продолжила рассказ: — Там была только одна его часть, та, что помнила детство и кое-что еще. Он ничего не помнил про то, что был пилотом. Он понятия не имел, как заставил «Охотника на бабочек» лететь после того, как его двигатели сломались, как он разговаривал или что-нибудь в таком роде. От него остался просто клубок оживших воспоминаний детства. — Тон ее стал мягче. — Но он счастлив. Вот почему мы не пробовали еще что-нибудь с ним сделать. Он заслуживает счастья — он пропадал целое столетие и наконец добрался домой. Пусть теперь остается в «Охотнике на бабочек» сколько хочет; о нем позаботятся.

— А я-то тут при чем? — спросил Джим.

— Просто Мэри только попала в «Охотника на бабочек», но не смогла ничего сделать с Раулем, — объяснил Моллен. — Может, и у тебя не выйдет. Попробуй-ка...

— Арам убеждал не давить на него, — поспешно прервала генерала Мэри. — Может, лучше подождать...

— Со мной все в порядке, — заявил Джим. — Что вы хотели сказать, генерал?

— Ладно, Мэри, — сказал ей Моллен. Он повернулся к Джиму: — Джим, я оставлю это на твое усмотрение. Если не хочешь пробовать, так и скажи. Если можешь, попробуй приподнять «ИДруга»... приподнять себя над полом.

— Понял, — сказал Джим. Он немного обдумал вопрос, а потом поднял сантиметров на десять над бетонным полом всю многотонную громаду «ИДруга» так же легко и непринужденно, как теплый летний ветерок уносит семена с распустившегося цветка колокольчика. Джим застыл в воздухе.

— Замечательно, — наконец сказал Моллен слегка сдавленным голосом. — Можешь спуститься.

Джим так же мягко и плавно опустился на пол.

— Как ты это сделал? — требовательно поинтересовалась Мэри.

— Не знаю, — озадаченно отозвался Джим. — Как ты сгибаешь руку в локте? Просто тебе захотелось, ты и сгибаешь.

На мгновение воцарилась тишина.

— Так вот почему, — продолжил Джим, — способ Мэри не сработал — вам ни к чему быть частью корабля, если вы не можете его сдвинуть.

— Ты и правда не знаешь, как ты это делаешь? — настойчиво переспросил Моллен.

Джим покачал головой. Потом он осознал, что только подумал о том, чтобы покачать головой, а корабль, разумеется, не шелохнулся.

— Понятия не имею, — ответил он. — Я вас вижу, я вас слышу, я могу двигаться. Я сейчас и есть «ИДруг». Может, в этом вся и разница. Только Рауль мог быть «Охотником на бабочек».

— Да, — серьезно сказала Мэри, — думаю, ты прав. Мы и сами так решили в конце концов.

— Но со мной это сработало, — сказал Джим.

— Нет... — начал Моллен.

— Нет, — одновременно с ним сказала Мэри, и Моллен не стал продолжать. — Я поняла, что ничего не вышло, потому что даже когда я думала, что была частью «Охотника на бабочек», на самом деле я была частью Рауля. Соединение основывалось на эмоциональной общности. Помнишь, я как-то говорила с тобой о твоей любви к кораблю, когда мы обсуждали этот проект в клубе?

— Помню, — отозвался Джим.

— По-моему, я тогда еще что-то сказала о том, что феномен полтергейста может быть связан с такими способностями, которые позволили Раулю поднимать корабль без двигателей с планет и перемещать его в пространстве. У меня была идея, что невыносимая ситуация заставляет людей с паракинетическими способностями использовать их. Но дело не столько в ситуации, сколько в реакции индивидуума. Ярость от невыносимого положения — это другая сторона невыраженной любви.

— Как любовь Рауля к кораблю и к своей родине? — предположил Джим.

— И моя... моя связь с Раулем.

— Почему не сказать прямо, что ты была в него влюблена? — спросил Джим, в тот же момент осознав, что для него сказать это так же странно, как для Мэри избегать употребленного им слова. — Обычно женщин не смущает слово «любовь».

— Я не обычная женщина, я — это я! — вспыхнула Мэри. — И вообще, тебе-то откуда знать?

— Да неоткуда, конечно, — признал Джим со странной честностью, которая охватила его в теперешнем состоянии.

— Тогда я продолжаю, — сказала Мэри. — Я хочу сказать, что если соединение разума одного человека с другим человеком или предметом требует сильной любви, то механический способ, которым меня поместили к Раулю, не даст нам космический корабль, управляемый человеческим разумом. Чтобы не только попасть внутрь, но и управлять кораблем, человеческий разум должен отвечать трем требованиям. Он должен знать, что существование в корабле возможно — а тот факт, что Рауль был в «Охотнике на бабочек» и управлял им, осознали только я и ты. Плюс к этому он должен очутиться в невыносимом положении и быть связанным всепоглощающей любовью с тем, частью чего он должен стать. — Она сделала паузу, потом спросила: — Я понятно объясняю?

— Да, — сказал Джим, — я понимаю.

— Если я права, то эта гипотеза объясняет не только полтергейсты, но и появление призраков в домах или каких-то местностях, и то, что духи вселяются в людей или предметы и действуют через них.

Она опять сделала паузу.

— Продолжай, — сказал Джим.

— Это все, что у нас было, — сказала она, почти оправдываясь. — Вот мы и пробовали это на тебе. Мы нарочно не пускали тебя к «ИДругу» и довели до полного расстройства. И все время изучали тебя, конечно. Под гипнозом мы нашли то, что искали, — твой сон о том, как «ИДруга»... — Она опять остановилась. Джим промолчал. — И это сработало, — сказала она наконец. — Можешь сколько угодно ненавидеть меня за это. Я считала, что это нужно сделать, и сделала.

— Я утвердил проект, — сказал Моллен. — Я говорил тебе, Джим, я за это отвечаю.

— Как Мэри вернулась в свое тело? — спросил Джим.

— Когда я осознала, что Рауля Пенара, в которого я была влюблена, — она выделила последнее слово, — не существует, то проснулась в своем теле, там, где его держали для ухода и наблюдения. Меня пытались вернуть гипнотическим сигналом — ты знаешь, наверное, о чем я говорю. Под гипнозом мне дали приказ прийти в себя, когда мне об этом скажет конкретный человек. Луис должен был велеть мне вернуться. Они попробовали. Когда выяснили, что со мной общаться невозможно, а Рауль продолжает свои речи, Луис позвал меня обратно. Но я не вернулась. Только когда я осознала, что настоящего Рауля не существует, я вернулась сама по себе.

— То есть вы хотите сказать, — заметил Джим, удивленный собственным спокойствием, — что не знаете, как я смогу вернуться в свое тело.

Последовавшее молчание тянулось достаточно долго, чтобы ответ стал ясен.

— Дело даже хуже, верно? — сказал он. — Вы и не надеетесь, что я вернусь?

— Извини, мальчик мой, — ответил Моллен, — как я уже говорил, я за это в ответе. Но ты прав.

— «ИДруг» не Рауль, — добавила Мэри, — он именно то, чем ты его себе представлял. Тебе придется захотеть покинуть его, сильно захотеть. А это...

— Может не получиться, — закончил Джим.

— Да.

На этот раз молчание длилось долго. Джим пытался осознать свое положение, понять, что с ним случилось. Его собеседники молчали, как молчат люди в операционном театре в критический момент операции.

— Вы это сделали не просто так, — наконец произнес Джим. — Вы хотите, чтобы я что-то сделал. Та причина, по которой вы собирались послать меня обратно в космос... Генерал, только вот вы не предупредили, что пошлете меня таким образом. Нет, погодите... — Он остановил Моллена, начавшего что-то говорить. — Не говорите мне, что вы за это отвечаете. Я это уже слышал. Я знаю, что вы за это отвечаете. И я знаю, что вы сделали это потому, что те, чьим приказам вы подчиняетесь, поручили вам за это отвечать. Неважно, кто отвечает. Важно только, почему вы это сделали и куда вы собирались меня послать.