Страница 18 из 43
— Иди пить чай, — отрезала Таня.
— Успею… Ты не думай, она в самом деле обрадовалась. Потом я угощал ее мороженым.
— Тебе больше некому это рассказывать?
— Некому. Я ребятам не говорю. Они ведь только посмеются. Я и цветы завернул в газету, чтобы никто не смеялся. А что? — Ничего. Все в порядке, — сказала Таня и пошла к себе.
— Рыжая команда, как наши дети?
— Резвятся.
— Как у них животы?
— В порядке.
— Ты им не давала рыбы?
— Нет.
— Не врешь?
— По одной рыбке.
— Подлизываешься. Надо завоевывать любовь не рыбками. За рыбки каждого полюбят. А ты без рыбок.
— Я им витамины давала.
— Лопают?
— Еще как!
Таня стояла в клетке. На ней был огромный фартук до земли и косыночка, которая аккуратно скрывала волосы. Из бассейна торчали три острые мордочки. Массивных гладких тел не было видно, и казалось, что их вообще нет, а есть маленькие зверьки с маленькими мордочками. Они выглядывали из воды и смотрели то на Таню, то на Викторину Сергеевну.
Дрессировщица скинула норковую шубку и бросила ее на стул, как будто это был простой засаленный тулуп.
— Мы отправляемся на манеж, а ты заканчивай уборку.
В ее голосе звучали командные нотки. Но они не обижали Таню, девочка очень точно улавливала за ними добродушную иронию. Ей даже нравились эти нотки: самой бы не плохо научиться.
Таня спрыгнула из клетки на пол. Викторина Сергеевна скомандовала:
— Мальчики-девочки, на берег!
Три зверя внимательно выслушали распоряжение и стали выбираться из бассейна. И сразу превратились в больших лоснящихся морских львов. Они весело лаяли и шлепали ластами.
Морские львы обступили дрессировщицу и тыкались в колени своими мокрыми мордочками.
— Лель, не отталкивай Зину! А ты все спишь на ходу, Тонни? Кому я говорю? Тонни! Дети, на манеж! А ты, рыжая команда, закончишь уборку, приходи тоже. Начищенная рыба есть? Опять дали мелочь костлявую! Надо бы самого завхоза накормить такой рыбой.
Таня стояла рядом и наблюдала за Викториной Сергеевной. И прислушивалась к ее словам, к ее ноткам.
В дверях появилась Рита. Она все время вертела ногой, одетой в красивый чулок, и казалось, что нога у нее заводная. А оранжевая шляпа была похожа на абажур: круглая, с проступающими ребрышками каркаса. Может быть, когда-то внутри светила лампочка, а теперь абажур надели на голову.
— Манеж готов, реквизит на месте, — сказала Рита.
— Спасибо, деточка. Идем!
Викторина Сергеевна шла впереди, морские львы, хлопая ластами, переваливались за ней. Таня осталась одна. Рита все еще стояла в дверях и вертела заводной красивой ножкой.
— Вкалываешь? — спрашивала она.
— Вкалываю, — отвечала Таня.
— У вас тут рыбой пахнет. Фу!
— Я привыкла. Мне даже нравится…
— Ты прямо как Золушка. Культурная девушка. И вкалываешь. А меня Вальтер Мокин обещал взять в номер. Я способная.
— Ты способная. У тебя получится.
— Я тогда тебя перетяну. Ему много девушек потребуется для номера.
— Спасибо, Рита. Я уж лучше здесь, со своими мальчиками-девочками.
— Ну, приветик!
Рита повернулась на своей красивой ножке, как флюгер от порыва ветра. И исчезла.
Если бы кто-нибудь сказал Тане, что это чувство называется любовью, она бы очень удивилась. Она бы пожала плечами и ничего не сказала бы в ответ. Потому что это была не любовь и не дружба, а нечто другое, что имеет старое прочное название. Нет, у этого чувства вообще не было названия, потому что ни один человек на земле не мог испытать этого. Это было ее, Танино, чувство. И назвать его можно было только Таниным именем, как называют именем мореплавателя открытую им землю.
С тех пор как Таня ушла из школы и поступила на работу в цирк, в ее жизни наступило равновесие. Она как бы перешла границу и попала из одной жизни в другую. В этой жизни не было ни Генриетты Павловны, ни Мариши, ни пожарных. Но Князев каким-то образом следом за Таней перешел в новую жизнь.
Каждый раз, возвращаясь из цирка, Таня шла по набережной. Несмотря на мороз, вода в реке не замерзала, стала только темной гущей. И в ней отражались спелые полнолуния фонарей.
Таня остановилась у перил и стала смотреть в воду. Шел снег, и снежинки не растворялись в воде, а как бы проваливались в темную бездну и продолжали полет где-то в глубине, вне поля зрения. Таня глазами провожала снежинки до воды и силилась рассмотреть их дальнейший полет. Ей начинало казаться, что она смотрит в небо, которое лежит у ее ног и в которое, отрываясь от земли, летят снежинки, чтобы превратиться в белые звезды. Девушка вдохнула в себя холодящий воздух, почувствовала легкость. От радостной легкости, от веселого холодка, от неба, которое почему-то оказалось у ее ног, Таня почувствовала себя всесильной.
Она вспомнила губастого Павлика, который ходит с красивой Ниной на концерты и дарит ей цветы, завернутые в газету. Хорошо, она тоже подарит цветы. Сама. Князеву. Сегодня же.
Таня решительно направилась в цветочный магазин.
Зимой цветочный магазин подобен оазису. Стоит толкнуть легкую стеклянную дверь, и сразу попадаешь из зимы в лето. За спиной останутся ветер, снег, поднятые воротники, посиневшие носы… И в лицо повеет ароматной ласковой свежестью летнего утра.
Таня стояла на выложенном шашечками кафельном полу и разглядывала флору маленького оазиса. Белые хризантемы были похожи на лохматых болонок, которые свернулись клубками и в теплой шерсти спрятали черные озябшие носы. В жесткой темно-зеленой листве горящим елочным фонариком желтеет лимон. Кактусы были похожи на зеленых ежей. Ствол пальмы укутан бурым войлоком…
Но все это не было чудом. Чудо было маленьким, прозрачным, хрупким. Это был ландыш. Как попал сюда житель весеннего леса? Как сумел он обмануть время, преодолеть стужу и зацвести в декабрьском городе, где вместо солнца светят лампочки?
Таня присела на корточки и стала разглядывать ландыш. Длинные листья с тонкими зелеными жилками. Стебель светло-зеленый, нежный и упругий. Цветы, похожие на капельки молока…
— Ландыш продается? — спросила Таня: ей все еще казалось, что это маленькое зимнее чудо не имеет цены.
— Продается, — спокойно ответила продавщица. — Плати деньги и забирай.
Таня бережно взяла в руки ландыш и спрятала его под куртку осторожно, чтобы не повредить соцветие и корни. Она вышла из магазина и зашагала по снежным улицам. Она шла в надежде встретить его. Сворачивала в какие-то переулки, пересекала площади, где мело, как в поле. И все всматривалась в лица прохожих. Все надеялась увидеть при свете фонарей серьезную складку между бровей и прищуренные глаза. Все ждала: вот-вот за поворотом покажется он.
Но он так и не встретился ей.
Таня долго шла, прижимая рукой ландыш, чтобы он не замерз. Она согревала его, стараясь заменить этому живому существу весеннее солнце своим теплом. Потом она очутилась у здания школы. Было уже поздно. Свет в доме не горел, но несколько окон еще светилось.
Таня сразу подумала о Михаиле Ивановиче. Она почему-то вспомнила его слова: «Это не я… Это уже другой. Того убили и сбросили в противотанковый ров…»
Интересно, каким был тот? Наверно, он не был Зубром, а высоким, худым, с серьезной складкой между бровей. На нем была выцветшая гимнастерка и ржавые бинты.
Некоторое время Таня в раздумье стояла перед школой, прижимая рукой ландыш. Потом поднялась по ступенькам.
— Тетя Паша, Михаил Иванович здесь? — спросила она нянечку, которая пила чай из блюдца.
— Давеча был здесь…
— Я посмотрю его пальто.
— Посмотри.
Таня вошла в учительскую раздевалку и сразу увидела бурую, порядком засаленную дубленку. Это была его дубленка. Шкура Зубра.
Таня достала из-за пазухи ландыш и осторожно положила цветок в глубокий карман шубы учителя.
— Только не говорите, что я заходила, — сказала Таня тете Паше.