Страница 15 из 17
Шло время. Кончилось, отцвело солнечное лето. Запахло осенней свежестью. Вторая половина августа — самая грибная пора. Но мне было некогда ходить по грибы. Я теперь работал на вывозке зерна.
Как-то я возвращался с заготпункта. Лошадь бежала мелкой рысью, потом пошла шагом. Я не подгонял, зная, что она тоже устала за день работы. Улегшись поудобнее на разостланные мешки лицом к небу, я стал думать о том, как мне жить дальше.
Мой отец погиб на фронте в конце войны под Берлином. Осталось нас у матери четверо, я — самый старший. До сих пор удивляюсь, как она сумела вырастить всех нас. Тяжело ей пришлось. Сколько раз приходилось делить последний кусок хлеба на четыре части. Бывало, спросишь: «Мама, а ты?» Она только по волосам меня погладит: «Ешь, ешь, сынок, я поела. Вот пить что-то хочется», — и зачерпнет из кадки ковшик воды.
После войны жить нам стало полегче. Не сразу, конечно. И хотя домишко наш покосился и врос в землю, мы были и сыты и одеты-обуты.
Но этой весной, когда я закончил седьмой класс, мама сказала мне, тяжело вздохнув:
— Видно, Ивук, не придется тебе пока учиться. Невмоготу мне тянуть вас одной... Болею всё, сам видишь...
И я стал работать в колхозе возчиком.
Недавно я прочел в республиканской газете объявление о приеме учащихся в заочную среднюю школу. Вот бы мне туда поступить! Конечно, лучше бы пойти осенью в восьмой класс нашей школы, сесть за одну парту с Маюк. Но раз нельзя только учиться, буду и работать и учиться. Наверное, это трудно, но, как говаривал мой дедушка, легко только за столом руки за хлебом протягивать... Получу среднее образование, а там поступлю в институт, стану зоотехником.
И так мне стало радостно от этих мыслей, что, когда я вернулся домой, мать сразу заметила мое хорошее настроение.
— Что-то ты сегодня веселый такой? — спросила она. — То все грустный ходил, а сейчас тебя не узнать...
— Знаешь, мама, я решил поступить в заочную среднюю школу, хочу стать зоотехником. А грустный — это я так...
Не мог же я маме сказать, что люблю Маюк, но не смею ей в этом признаться и даже не знаю, нравлюсь я ей или нет.
Из ребят, закончивших вместе со мной седьмой класс, еще трое бросили учебу — Никандр, Павлуш и Роза. Я стал уговаривать их поступить в заочную школу, но Никандр с Павлушем отказались наотрез, а Роза охотно согласилась. Мы с нею послали заявления и с первого сентября начали учебу.
Журавлиной песней пролетела осень. Наступила зима.
Признаться, мне было трудно учиться. Все вечера напролет приходилось сидеть за учебниками. Я знал, что вечерами наша молодежь собирается в клубе, и меня неудержимо тянуло туда — в кино, на танцы, — ведь там я увижу Маюк!
Я крепился месяц, потом не выдержал. Пошел в клуб раз, другой, а там и зачастил.
Однажды вечером, когда я уже надел свою лучшую вышитую рубашку, готовясь идти на танцы, открывается дверь, и входит Роза.
— Ивук, — говорит она. — Что-то у меня сегодня задача по алгебре не получается. Помоги мне...
— Какое там помоги! Я сам уже две недели алгебру в руки не брал, — говорю я.
— Это почему же? — Роза сурово сдвинула брови.
— Да так...
— Ах, так? Никуда ты сегодня не пойдешь! — Роза решительно скинула пальто, развязала платок и уселась на лавку возле стола. — Садись, будем с тобой задачи решать.
Пришлось мне остаться и решать задачи.
И так с тех пор повелось. Почти каждый вечер Роза приходила ко мне, и мы вместе занимались.
В середине зимы мы оба хорошо сдали зачеты за полугодие.
— Спасибо, — сказал я тогда Розе. — Если бы не ты... В общем, ты молодец, настоящий товарищ!
— Ладно, — смущенно ответила она. — Что ты меня нахваливаешь? Мне и самой легче заниматься, когда вдвоем...
Как-то днем, когда я вывозил на поля навоз, мою подводу догнал Эрик.
— Ивук, — начал он с хитрой улыбкой. — Что это ты перестал дружить с Маюк? Или она дала тебе от ворот поворот?
Я похолодел. Неужели вся деревня знает, что я люблю Маюк?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — с трудом ответил я.
— Тут и понимать нечего, — захохотал Эрик, закинув вихрастую голову. — Говорят, что ты влюбился в Розу, все вечера с ней проводишь.
Я не на шутку разозлился:
— Мы с Розой учимся вместе и вечерами занимаемся. Чего глупости-то зря болтаешь!
— Да я что! Люди так говорят. А ведь без ветра и лист не шевельнется.
Мы с Эриком говорили громко, так что девушки, стоявшие возле скотного двора, слышали каждое наше слово.
— Не подеритесь, петухи! — сказала Анук.
А эта язва Оксина притворно вздохнула:
— Вот и верь нынче ребятам! Летом Ивук за Маюк как тень ходил, а теперь уже с Розой...
Надо отшутиться, а то совсем засмеют. Эх, была не была! Я набрался храбрости и выпалил:
— Да я вас всех, девушки, люблю одинаково!
Девушки так и покатились со смеху.
— Да ты нос сначала утри, любитель!
— Молоко на губах не обсохло!
— Ай да Ивук! Недаром говорят, что тихий кот лучше мышей ловит...
Вечером я вышел с ведром к колодцу и внезапно столкнулся лицом к лицу с Маюк. Я не видел ее до этого целую неделю и очень обрадовался.
— Здравствуй! — говорю я и улыбаюсь.
— Здравствуй, — холодно отвечает она и смотрит куда- то под ноги.
— Ты что такая скучная?
— Вот еще! — Маюк передернула плечами. — С чего это мне быть скучной?
— Придешь сегодня в клуб?
— А тебе что?
— Да так... Я что-то редко вижу тебя...
Маюк подняла глаза, и мне показалось, что в них блеснули слезы.
— Зато Розу видишь часто, поэт! — почти крикнула она и, подцепив коромыслом ведра, не оглядываясь, быстро пошла к своему дому.
А я остался возле колодца растерянный, с отчаянием в душе. Неужели Маюк могла поверить глупой сплетне?..
Мне хотелось догнать Маюк и прямо сказать ей: «Я люблю тебя, Маюк!» Сколько раз я повторял эти слова в уме, но поди попробуй сказать их вслух!.. Я тяжело вздохнул и стал доставать воду.
...И вот снова пришла весна.
В день экзаменов Роза зашла за мной пораньше, и мы пошли в школу.
Мы поднимались по крутому склону холма, как вдруг навстречу нам с горы несется запряженная в телегу лошадь. Телега стучит, трещит — того гляди, развалится. На телеге Маюк и Оксина с перекошенными от страха лицами вцепились в вожжи и кричат что есть мочи:
— Тпру!
— Стой! Стой!
Куда там! Вскидывая голову, лошадь несется галопом. Да ведь это же Серко? Самый бешеный конь в деревне. Девчатам его ни за что не удержать, да и гора больно крута. Перевернется телега — тогда беда!
Я кинулся навстречу лошади. Передо мной мелькнули ее налившиеся кровью глаза. Я цепко ухватился за уздечку и повис на ней всей своей тяжестью.
Секунда-другая — вот и конец спуска. Но тут я почувствовал резкую боль в ноге, услышал, как закричала Маюк, и больше уже ничего не видел и не слышал.
Очнулся я в больнице.
На другой день ко мне в больницу пришли Маюк и Оксина.
— Ой, Ивук, какой ты, оказывается, храбрый! — затараторила Оксина, едва войдя в палату. — Если бы не ты, мы бы погибли. И как это ты не испугался? Хорошо, что Серко тебе голову не разбил... Мы вот тебе тут конфет принесли. Может, тебе чего нужно, так ты скажи...
— Ничего мне не нужно, — ответил я. — Спасибо, что сами пришли. А завтра придете?
— Придем. Маюк еще вчера сюда прибегала, да ее не пустили к тебе. Ну ладно, до свидания!
Оксина ушла, осторожно затворив за собой дверь, а Маюк присела на край моей кровати и взяла меня за руку.
— Знаешь, Ивук, я тогда, у колодца, глупо себя вела. Ты на меня не сердишься?
— Я на тебя не сержусь, — тихо ответил я. — Я тебя люблю!
Маюк ничего не говорила, она только смотрела на меня сияющими глазами и крепко сжимала мои пальцы своей маленькой смуглой рукой.