Страница 43 из 44
Я слушала эти разговоры и не знала, хочу я идти учиться в эту музыкальную школу или нет.
Однажды папа привёз к нам в дом собаку породы доберман-пинчер, очень благородную, грациозную и изящную. Вместе с собакой папе дали собачью миску, коврик и все собачьи награды, а таких наград у этой собаки было много – были золотые, серебряные и бронзовые медали, только золотых медалей у неё было, кажется, 17 штук. Медали были нашиты на бархатный нагрудник, и когда папа надевал его на собаку, и вся её грудь была закрыта этими наградами, она с гордостью глядела на папу. Я смотрела на эту прекрасную собаку, понимала, что собака серьёзная и не стоит к ней сразу подходить. Доберман-пинчер заслужил противоречивую репутацию – многие люди считают, что это агрессивная и неуправляемая порода, но человек, содержащий такого питомца, обязательно скажет, что это самая замечательная собака в мире, преданная, умная и дружелюбная. Папа рассказал, почему хозяин отдал ему свою любимую и уже взрослую собаку, ей было уже больше семи лет. Мужчина посвящал собаке всё своё время, он знал, что только от хозяина зависит, каким станет животное – агрессивным зверем или верным другом, поэтому обучал всему и участвовал во всех соревнованиях. Собака была для него преданным другом, он думал, что так будет всегда, но у него родился ребёнок, и она стала ревновать хозяина к ребёнку, именно по этой причине он больше не смог держать её дома. Тогда он стал искать ей хорошего нового хозяина, для него было важно, чтобы собака попала в добрые руки, в дом, где её будут любить. Кто-то посоветовал ему обратиться к моему отцу, все знали, что папа – христианин, очень добрый человек и никогда не обидит животное. Так этот доберман-пинчер по кличке Вэр попал в наш дом.
Папа постелил ему коврик в большой комнате и сказал:
– Иди, ложись! Отдохни с дороги.
Вэр посмотрел на папу грустными глазами и лёг на свой коврик, я удивилась, что он всё понял. Было ясно, что ему сейчас плохо, ведь его лучший друг, его бывший хозяин отдал его в чужой дом, чужим людям, в чужие руки; я всем сердцем чувствовала, что собака это знает и страдает. Я смотрела, как он лежит, опустив голову на свой любимый коврик, а из его глаз текут слёзы. Мне хотелось подойти к нему, обнять, лечь с ним рядом и объяснить, что здесь ему тоже будет хорошо. Папа положил в его миску еду, но он даже не посмотрел на неё, понятно было, что он не хочет ничего, хочет только к своему старому хозяину. Когда папа вывел его на улицу, Вэр не хотел гулять, он хотел вернуться на свой коврик с родным запахом. Я не хотела отходить от Вэра, и когда мама сказала, что пора ложиться спать, мне хотелось спать с ним на этом его коврике. Утром я, как только проснулась, сразу побежала к Вэру, пёс лежал на том же месте, а в миске была нетронутая еда. Он не ел больше суток, мы с папой стали волноваться, хотя понимали, конечно, что ему сейчас не хочется жить, потому что его бросили, его предали, от него отказались, и этим практически убили…
Я пересилила свой страх, подошла к нему, потом легла рядом с ним на полу, посмотрела ему в глаза и тоже заплакала: мне было очень больно видеть, как он страдает. Вэр смотрел на меня, не отрывая глаз, а я плакала и объясняла ему, что если он не будет есть, то умрёт, уговаривала его поесть хоть чуть-чуть. Мы лежали с ним на полу, оба плакали (у каждого из нас была своя причина для слёз), и оба разговаривали на понятном только нам языке. Я вздрогнула, когда увидела, что Вэр стал подниматься, посмотрел внимательно мне в глаза, а потом встал и пошёл к своей миске. Он съел всё, что было в этой его миске. С этого дня мы с Вэром стали самыми лучшими и преданными друзьями. Когда я уходила в школу, то объясняла ему, что мне надо уйти на некоторое время, чтобы учиться, и он это понимал, смотрел на меня грустными глазами, давая понять, что будет очень скучать и ждать. После школы я ходила с ним гулять, и он всегда был очень внимательным со мной, когда я вела его на поводке, шёл всегда рядом и часто смотрел мне в глаза, как будто спрашивая, нравится ли мне его поведение. Я его всегда хвалила и гордая шла с ним по улице, иногда надевала ему его награды, тогда и он шёл гордый с высоко поднятой головой, а все люди смотрели на него с большим уважением, ну и опаской, конечно.
Мы часто ходили с ним на полигон, где для солдат были построены разные тренировочные сооружения. Вэру нравилось бегать там со мной, он по команде перепрыгивал через высокую стену и пробегал лабиринт. Прыжки и преодоление высоких преград он любил делать за вознаграждение, самой любимой его наградой был солёный огурец; мы с ним делили, так сказать, любимый солёный огурец на двоих.
Когда в дом приходили соседи или знакомые родителей, Вэр всегда всех впускал, но обратно из дома никого не выпускал, то есть люди могли зайти к нам в любое время суток, но выйти из дома не могли до тех пор, пока кто-то из нашей семьи не вызволит их из ловушки Вэра. В нашем доме двери всегда были открыты, поэтому гости заходили в дом свободно, ну а потом сидели и ждали, кого-то из нас, испуганно глядя на большую собаку, которая стоит у двери, и никому не позволяя сделать шаг в сторону выхода, оскаливает свои мощные зубы и рычит. Мы все очень любили Вэра, он стал нашим членом семьи. Если папа покупал шарики, то Вэр отбирал их у любого и ставил на них метку зубами, но если шарик был в моих руках, он его не отбирал, ждал, глядя мне в глаза, когда я его брошу в сторону, и только тогда догонял его и прокусывал.
Так как по воскресеньям и пятницам к нам приезжали на богослужение верующие люди, то Вэр в это время не мог находиться в доме (так решила мама), она отводила его в сарай, где были корова и телёнок. Я всегда с нетерпением ждала, когда закончится собрание, когда люди разойдутся, и мама, наконец, разрешит выпустить Вэра. Со временем я стала замечать, что если раньше Вэр выбегал из сарая на волю радостный, то со временем стал выходить оттуда без особого желания. Я сначала не могла понять причину этого, а потом заметила, что когда мама идёт в сарай, чтобы подоить корову или накормить её и телёнка, то Вэр тоже рвётся зайти туда с ней. Стало ясно, что он подружился с нашими животными и хочет иногда их навещать. Я видела, как он смотрит на корову, как ему нравится наш телёнок, и больше за него не волновалась, когда мама на пару часов оставляла его в сарае с новыми друзьями.
Однажды к нам в гости пришла моя родственница Лайна, с которой я училась в одном классе. Она, шутя, замахнулась и подтолкнула моего младшего брата Петю, а Вэр увидел это и зарычал на неё, всем своим видом показывая, что теперь ей здесь будет всегда страшно. Каждый её шаг он контролировал, рычал и не выпускал из дома (помнится, однажды ей пришлось вылезать через окно). Мне нравилось, что пёс не даёт в обиду членов нашей семьи, я любила его и уважала за мудрость. Однажды во время вечернего собрания Вэр как-то умудрился открыть дверь сарая, забежал в дом и влетел в зал, где проводилось богослужение. Он подошёл прямо к кафедре, за которой проповедник вёл службу. Увидев это, люди затаили дыхание, а проповедник, очевидно, испугавшись, стал осторожно обходить кафедру, со стороны это выглядело довольно смешно. Папа вывел Вэра и отвёл обратно в сарай, но маме этот инцидент очень не понравился. Ну, а если человеку пришли в голову дурные мысли о том, что один из членов семьи становится в доме обузой, то жди беды. Так и случилось… Однажды, когда мама пошла доить корову и убирать у телёнка, Вэр пошёл следом за ней.
Она зашла в загон к телёнку и стала убирать там с помощью специальной лопаты, чтобы освободить место для уборки под ногами телёнка, чуть-чуть подтолкнула его этой лопатой и сказала:
– Прими! (Отойди!)
Вэр заметил, что мама припугнула телёнка, зарычал на неё и не выпускал из телячьего загона, пока туда не пришёл папа. Мама просидела тогда в сарае почти два часа. Вэр всё это время не спускал с неё глаз, а если она пыталась пошевелиться и выйти, он рычал, оскалив зубы. Мама тут же потребовала от папы избавиться от такой злой собаки.