Страница 8 из 41
– Знаешь, что это такое? – спросил Дроссельмейер.
– Часы, – отозвалась Мари.
Дроссельмейер кивнул:
– Верно, часы, но не простые. Я в жизни не встречал такого головоломного, такого замысловатого и каверзного механизма. Именно эти часы мне помог починить твой папа.
– Мой папа?! – воскликнула Мари.
– Да, – кивнул Дроссельмейер. – Никто во всём Лондоне так и не сумел их наладить, но у твоего папы были золотые руки. Я понятия не имею, откуда эти часы взялись – когда я обосновался в усадьбе, они тут уже стояли. У меня не получалось привести механизм в движение, сколько я ни пытался. Но твой папа не сдавался. Он бился над этими часами неделю за неделей, пока наконец они не заработали – и, как видишь, работают по сей день.
Дроссельмейер опустился перед Мари на колени и положил ладони ей на плечи.
– Ты очень похожа на отца, – сказал он. – На обоих своих родителей. Только очень храбрая и сильная девочка справилась бы с такой бедой. Ты ведь не сдашься – ради них? И ради меня?
Мари всхлипнула – и кивнула.
– Вот и молодчина. – Дроссельмейер ласково утёр слёзы с её щёк. – А теперь полно плакать. Нынче Рождество. А в день Рождества полагается веселиться и радоваться. И ещё – дарить подарки. – Дроссельмейер взял с верстака блестящий ключик, вручил его Мари и указал на замочек в форме звезды. – Боюсь, единственные подарки, которые я умею делать, – это разные механические штуковины, – признался он. – Но надеюсь, тебе понравится. Счастливого Рождества.
Мари осторожно повернула ключик в замке и бережно открыла ларчик.
– Ох! – воскликнула она.
Внутри обнаружился крохотный механизм: весь покрытый бугорками цилиндр в окружении миниатюрных шестерёнок. Шестерёнки пришли в движение; цилиндр медленно стал вращаться. Металлические зубчики один за другим задевали выступы на цилиндре, расположенные строго в определённых местах, – и рождалась похожая на перезвон колокольчиков мелодия.
– Да это же музыкальная шкатулка! – обрадовалась Мари. Шкатулка наигрывала песенку, да такую милую, что девочка себя не помнила от восторга. – Это вы сами смастерили? Для меня?
– Именно, – подмигнул Дроссельмейер. – Твой папа однажды сказал мне, что каждый поршень, каждый клапан и каждое вращающееся колёсико рассказывают мастеру свою собственную историю. А я хочу, чтобы эта музыкальная шкатулка напоминала тебе о родителях, маленькая Мари. Они тебя очень-очень любили. И ты, слушая эту песенку, помни: их любовь по-прежнему живёт в тебе.
Мари порывисто обняла Дроссельмейера – крепко-крепко.
– Спасибо, – прошептала она.
Старик потрепал её по волосам.
– Не бог весть что, – вздохнул он. – Но всегда пожалуйста!
Мари благоговейно разглядывала музыкальную шкатулку. Какая красивая – просто чудо! И ещё более затейливая, чем любые часы, большие и маленькие, над которыми работали в мастерской её родители.
– Ах, если бы я тоже умела мастерить такие вещицы! А вы меня научите? – спросила девочка с надеждой.
– В чём в чём, а уж в этом-то я разбираюсь неплохо, – отозвался Дроссельмейер. – Ты хочешь научиться изобретательству?
Мари энергично закивала:
– Ужасно, ужасно хочу!
– Значит, научишься, – заверил Дроссельмейер.
Мари просияла и оглядела мастерскую со всеми её вращающимися колёсиками и тикающими устройствами. Девочке казалось, что всё это магия, не иначе.
И этой магией она твёрдо вознамерилась овладеть.
Глава 4. Мари
Время в усадьбе Дроссельмейера летело быстро. Шли месяц за месяцем. Зимние снега растаяли, сменились прохладными весенними ливнями и тёплыми летними ветрами. Мари попривыкла к новой жизни. Она быстро убедилась, что дядя Дроссельмейер управляет хозяйством словно отлаженным механизмом. Завтрак, обед и ужин, уроки и даже свободное время подчинялись строгому расписанию. Но Мари не возражала. Слуги к девочке были неизменно добры, а упорядоченность ей даже нравилась. Она всегда знала, чего ждать.
Тяжелее всего было ночью, когда в тишине Мари оставалась наедине со своими мыслями. Она отчаянно тосковала по маме с папой. Спала она урывками – или не спала вовсе. Её мучили кошмары, в темноте она звала родителей – а отвечало ей только эхо. Но слугам она не жаловалась – чтобы её не посчитали неблагодарной.
– Мари, у тебя опять тёмные круги под глазами, – говорили слуги.
– У меня всё хорошо, – неизменно отвечала девочка. – Но спасибо вам за заботу.
Иногда, играя в саду, Мари улавливала аромат роз – и её захлёстывали воспоминания о папиных ухоженных цветах в горшках, выставленных в солнечном дворике. А иногда, возясь с куклой, девочка словно наяву ощущала, как ей на плечо ложилась ласковая рука – так мама всегда звала дочку к ужину. В такие моменты Мари бегом кидалась искать драгоценную музыкальную шкатулку, подарок Дроссельмейера. Открывала её, слушала чудесную песенку – и представляла в своём воображении, будто внутри шкатулки хранится родительская любовь.
– Я вас тоже люблю, – шептала девочка в ответ.
Из всей новой жизни Мари больше всего полюбились регулярные уроки в мастерской. Они были для девочки совершенно внове, и пока она возилась с инструментами, места для горестных мыслей в голове просто не оставалось. Дроссельмейер начал учить её с самых азов: объяснял, как устроены часы, и замки, и заводные игрушки, и всякие-разные механические штуковины. Мари всё схватывала на лету. Очень скоро девочка уже вовсю помогала Дроссельмейеру в работе над его последними моделями: над самоходными повозками, над механическими тепловыми аэростатами и даже над ленточным транспортёром, протянувшимся через всю усадьбу, – благодаря ему можно было перемещать вещи из комнаты в комнату, не делая и шагу.
– Умница девочка, – говаривал обычно Дроссельмейер в конце каждого урока, восхищённый сметливостью ученицы. – Если ты не сбавишь темпа, то очень скоро, чего доброго, уже я стану у тебя учиться.
Но Мари не желала сбавлять темпа. Работа в мастерской привносила смысл в её жизнь, утешала и успокаивала. С каждым новым хитроумным изобретением ей казалось, что она словно обретает малую толику контроля над миром. А для маленькой девочки, чьи мечты затянуло дымом и мглой, это было воистину сильное переживание.
Лето и осень сменились зимой. Снова настало Рождество. И ещё одно, и ещё. Каждый год Дроссельмейер спрашивал у Мари, чего бы ей хотелось в подарок. «Праздника!» – неизменно отвечала она. И Дроссельмейер отдавал распоряжения поварам приготовить любимые блюда девочки, а музыкально одарённым слугам – сыграть весёлую мелодию. А затем увлекал Мари в парадную залу и танцевал с ней вокруг рождественской ёлки – как будто на самом настоящем великосветском балу.
Мари росла, и руки её обретали все большую уверенность. От простейших занятий – арифметики, чтения и письма – гувернантка перешла с ней к предметам более сложным. Три года промелькнули в мгновение ока: Мари исполнилось десять лет. Ей уже казалось, будто она прожила в усадьбе Дроссельмейера всю свою жизнь.
Единственное, чего ей не хватало, – это общества сверстников. Почти все друзья Дроссельмейера были уже немолоды – детишек в возрасте Мари не нашлось ни у кого. Конечно, девочку отпускали в город в сопровождении слуг – в свободное от занятий и от работы в мастерской время, – но друзей она себе так и не нашла. Усадьбу Дроссельмейера и её обитателей окутывал ореол тайны. Горожане проявляли интерес к малютке Мари, но никакие родители и помыслить не могли пригласить воспитанницу самого Дроссельмейера на детский праздник. А поскольку по собственной воле дети в усадьбу не заглядывали, Мари проводила время по большей части в одиночестве.
Но на самом-то деле она ничуть не скучала, о нет. Пока у неё были её дядюшка и её поделки, девочка ни в чём больше не нуждалась. Если она не сидела за книгами или не играла с куклой в саду, слуги отлично знали, где её искать: в мастерской Дроссельмейера.
Однажды днём, после уроков, Мэри возилась с одним особенно затейливым устройством. Дроссельмейер на несколько дней уехал по делам и должен был вернуться только на следующее утро. Мари воспользовалась его отсутствием, чтобы доработать новый механизм, над которым трудился изобретатель: танцовщица-балерина, кружась в пируэте, скользила по позолоченной кукольной сцене. На первый взгляд она показалась бы самой обыкновенной марионеткой. Но если приглядеться внимательнее, обнаруживалось, что никаких ниточек к балерине не подведено.