Страница 85 из 142
Все это прибежал сказать брат шкипера Барбе, капитан порта.
И тогда принимается другое решение.
Король вернется в Онфлёр. Он сядет в карету и в сопровождении восьми или десяти человек поедет по дороге на Тук, а из Тука доберется до Онфлёра.
Господин де Пертюи останется в доме врача еще на два часа; таким образом он будет знать, что происходит, и собьет со следа злоумышленников.
Едва только король уехал, как в дверь постучали. Господин де Пертюи открывает; это комиссар, явившийся провести обыск.
Так что предосторожность была небесполезной. Однако г-н де Пертюи настолько спокоен и уверен, что о происходящем невозможно догадаться. Он ждет г-на Бийяра, который находится в деревне и скоро вернется.
Тем временем король продвигается вперед.
Через два часа после отъезда короля г-н де Пертюи в свой черед отправляется в путь; он во весь дух мчится по проселочной дороге, которая тянется вдоль берега и прибывает в Онфлёр одновременно с королем.
Гостеприимная лачуга по-прежнему на месте. Именно там они обретут приют.
Господин де Пертюи бросается в лодку и возвращается в Гавр.
Король подавлен и почти впал в отчаяние; скиталец и беглец, как король Лир, он ощущает дыхание бури, которая на протяжении всей ночи хлещет его по лицу.
Около часа ночи г-н де Пертюи возвращается.
Он принес хорошие новости. В порту Гавра он обнаружил английский пакетбот «Экспресс», который стоит в ожидании, чтобы взять на борт тех подданных королевы Виктории, что сочли своевременным покинуть Францию.
«Экспресс» предоставит убежище королю и его семье, и на нем они доберутся до Англии.
Господин де Пертюи зафрахтовал за сто двадцать франков небольшой пароход, на котором беглецы переправятся из Онфлёра в Гавр; он стоит под парами и ждет их.
Король прощается со своим славным эскортом, который не покидает его вплоть до сходней парохода и следит глазами за этим судном, пока оно не скрывается в порту Гавра.
Там, в ожидании пассажиров, действительно стоит пакетбот «Экспресс».
Пароход, зафрахтованный г-ном де Пертюи встает борт о борт с ним, и, на виду у всего населения, сбежавшегося на пирс, король и его семья переходят с одного борта на другой.
Затем, с великим трудом, поскольку порт забит лодками, «Экспресс» прокладывает себе путь, выходит на рейд, берет курс на Англию и исчезает на горизонте.
* * *
Так свершилось предсказание, сделанное мною в 1831 году:
«Вот бездна, в которой исчезнет скоро нынешнее правительство; маяк, зажженный нами на его пути, осветит лишь его крушение, ибо, даже если бы оно захотело сменить курс, теперь ему уже не удастся сделать этого: его увлекает чересчур быстрое течение, его гонит чересчур сильный ветер. Но в час его гибели наши воспоминания — воспоминания человека — возобладают над нашим стоицизмом гражданина и раздастся голос, который крикнет: “Смерть королевской власти, но да спасет Бог короля!”
И это будет мой голос».
* * *
Два с половиной года спустя в газетах появилось сообщение:
«Сегодня утром, 26 августа, в Лондоне стало известно о смерти Луи Филиппа, случившейся в Клермонте, его временной резиденции, где он на протяжении нескольких последних дней находился вместе со своей семьей.
С некоторых пор, а именно после своего отречения, изгнанный государь страдал сильным нервным расстройством, вызванным, несомненно, потрясениями, которые произошедшие политические события должны были оказать на его организм. В пятницу болезнь усилилась настолько, что было сочтено необходимым созвать к постели короля членов его семейства. Несмотря на самый заботливый уход и самую усердную врачебную помощь, царственный больной быстро угасал и скончался сегодня в половине девятого утра.
Час спустя известие о его кончине пришло в Лондон, где оно вызвало глубочайшую скорбь».
Приведем некоторые подробности, касающиеся этой смерти.
Уже на протяжении нескольких последних месяцев здоровье короля заметно ослабевало; в октябре ему должно было исполниться семьдесят семь лет; к тому же недавние политические события нанесли его крепкому организму жестокий удар.
Казалось, что июньское пребывание короля в Сейнт-Леонардсе поставило его на путь выздоровления; он принял в своей резиденции нескольких посетителей, визиты которых доставили ему большое удовольствие. Июль закрепил это улучшение.
Однако с начала августа слабость появилась снова и усиливалась с каждым днем. Наконец 24 августа общая слабость развилась настолько, что пришлось отменить готовившуюся поездку и задуманное новое обзаведение, и, более того, на другой день врач счел своим долгом предупредить королеву о непосредственной опасности, угрожающей жизни ее мужа.
Это известие королева восприняла с присущим ей религиозным смирением, но проявляя твердость.
— Сударь, — сказала она, — следует известить короля о его положении.
— Сударыня, — ответил доктор, — эту последнюю, предсмертную услугу обычно оказывают больным священники, а не врачи. Долг врача, напротив, состоит в том, чтобы до последней минуты выказывать сомнение в роковом исходе и скрывать от умирающего видимую на горизонте смерть. И потому я хотел бы, чтобы королева соблаговолила дать кому-нибудь другому это печальное поручение.
— Сударь, — промолвила королева, — король обладает рассудочным умом и верит только в неоспоримые факты; предупрежденный врачебной наукой, он поверит в угрожающую ему опасность; уведомленный лишь религией, он, возможно, будет сомневаться на этот счет.
— То, что вы соблаговолили сказать мне, ваше величество, истинная правда; но, тем не менее, если только вы не дадите мне категорический приказ разъяснить королю тягостное положение, в котором он находится…
— Я даю вам такой приказ, сударь.
Врач поклонился и вошел в спальню короля.
Король выслушал страшное признание доктора, проявляя полное спокойствие, а затем, когда тот закончил, весело произнес:
— Ну да, понятно, вы пришли известить меня, что пришло время собираться в дорогу!
— Государь…
— Ведь это королева попросила вас оказать мне эту последнюю услугу, не так ли?
— Да, государь.
— Попросите ее войти.
Врач открыл дверь; королева стояла в ожидании у порога.
В течение какого-то времени два этих старых человека, на протяжении восемнадцати лет носившие вместе самую прекрасную, но и самую тяжелую корону на свете, тихо беседовали, сблизив свои дрожащие от волнения головы.
Затем, уже громким голосом, королева произнесла:
— Его величество зовет аббата Гелля, моего духовника.
Спустя несколько минут аббат Гелль вошел в комнату.
Вслед за ним туда пришло все королевское семейство, то есть королева, герцогиня Орлеанская, граф Парижский, герцог Шартрский, герцог и герцогиня Немурские, принц и принцесса Жуанвильские, герцог и герцогиня Омальские и герцогиня Саксен-Кобургская.
Все опустились на колени, но достаточно далеко от постели умирающего, чтобы им не было слышно то, что он говорил аббату Геллю.
Когда исповедь завершилась и отпущение грехов было получено, король повернулся к жене и все с той же веселостью произнес:
— Ну вот теперь, Амелия, ты будешь спокойна.
— Да, государь, — ответила королева, — ибо теперь у меня есть надежда, что если Господь дарует мне такой же благостный конец, как ваш, то мы разлучимся всего лишь на несколько мгновений и вскоре снова будем вместе в вечности.
После этого король выразил желание остаться наедине с герцогиней Орлеанской.
Они остались вдвоем, и разговор их длился около часа; никто не присутствовал при этой беседе, однако предполагают, что цель ее состояла в том, чтобы сломать неприязнь, которую, видимо, герцогиня, питала к идее слияния двух политических сил — орлеанистов и легитимистов.