Страница 68 из 142
Пока длилось это совещание, общественное беспокойство усилилось. Распространяется циркуляр префекта. Говорят о стратегических мерах, заблаговременно принятых на пути, по которому должно проследовать шествие. У гостей г-на де Ламартина проявляется легкий оттенок нерешительности. И тогда он произносит:
— Пусть даже площадь Согласия будет пуста и все депутаты отступят от своего долга, я один пойду на банкет, не имея других спутников, кроме собственной тени.
В полночь официально сообщают, что уполномоченные по организации банкета устранили все приготовления к собранию и что те, кто явится к назначенному месту встречи, окажутся перед закрытой дверью.
22 февраля. — Известно, что на протяжении трех последних дней происходили большие передвижения войск вокруг Парижа. Двадцать семь тысяч солдат были размещены на казарменном положении в самом городе, сорок тысяч сосредоточены у его ворот, один гарнизон занимал Венсен, другой — Мон-Валерьен. Подкрепления могли прибыть одновременно через Тронную заставу и через заставу Звезды.
Официальный перечень войск, составлявших гарнизон Парижа, включал тридцать семь батальонов пехоты, батальон Орлеанских егерей, три инженерных роты, четыре тысячи городских стражников и унтер-офицеров ветеранных рот, двадцать эскадронов кавалерии и пять артиллерийских батарей.
Одна из этих батарей должна была с шести часов утра стоять с зажженными фитилями в Сент-Антуанском предместье.
Все караульные посты были укреплены; бойницы, пробитые в толще стен и заложенные гипсом, были открыты снова.
Так что министры могли быть спокойны, а королевская власть могла безмятежно спать.
Старшая ветвь Бурбонов пала, как все говорили, захваченная врасплох; Бурбоны младшей ветви уже издалека видели приближение мятежа, и мятеж застал их подготовленными.
На протяжении всего вечера Париж имел странный облик; до тех пор, пока расклеенные прокламации префекта полиции можно было читать при свете какой-нибудь открытой лавки или горящего газового фонаря, вокруг этих прокламаций толпились кучки людей. С приходом ночи огни везде гаснут, и все расходятся по домам. Внешне Париж спокоен, однако Париж не спит: Париж ждет!
По самым густонаселенным кварталам разъезжают верхом ординарцы; навстречу им попадаются люди в блузах, которые останавливаются, чтобы посмотреть, как они проезжают мимо; те и другие не обмениваются ни словом, однако чувствуется, что от них исходит обоюдная угроза.
Выехав из Тюильри, ординарцы и возвращаются в Тюильри. Они не видели никаких проявлений сопротивления, если не считать сопротивления мысли; они не слышали никаких других звуков, кроме боя часов, и могут сказать лишь одно: «Париж спокоен».
Наступает рассвет; небо затянуто облаками, дует влажный западный ветер, в воздухе тепло, утренние улицы пусты.
Около десяти часов утра народ, народ грядущих мятежей, который так легко распознать, рука об руку подтягивается из дальних кварталов; он знает о мерах, намеченных правительством, он знает о его желании привести их в исполнение, и, тем не менее, он оказывается на нужном месте встречи, которое никто ему не назначал.
В то же время зеваки, которых легко отличить от тех, кого мы только что назвали, стекаются по трем главным артериям Парижа — бульварам, улице Сент-Оноре и набережным.
В десять часов квартал Сен-Жермен, обычно столь спокойный, внезапно просыпается от звуков «Марсельезы» и «Хора жирондистов». Это студенты, собравшиеся на площади Пантеона, спускаются затем по улице Грес, идут по улице Арфы, улице Медицинской школы, улице Дофина, Новому мосту и приходят в итоге на площадь Мадлен, вливаясь в плотную толпу, исполненную любопытства, но сдержанную и, видимо, не принявшую еще никакого решения.
Там эти песни возобновляются, притягивая к себе из толпы всех, кто является рабочим. Те, кто носит куртку и блузу, отделяются от тех, кто носит сюртук, присоединяются к студентам, занимают место в их рядах, и эта колонна, увеличившись почти вдвое, совершает круг по площади Мадлен, распрямляется и растягивается в направлении к площади Согласия. У входа на мост Революции колонна наталкивается на взвод городских стражников, которые опускают ружья и штыками преграждают ей путь.
Голова колонны хочет остановиться, но идущая сзади толпа напирает и толкает ее на штыки. И тогда какой-то молодой человек расстегивает свой сюртук и обнажает грудь.
Штыки поднимаются, и колонна проходит.
Спустя какое-то время ее видят зажатой между двумя парапетами, затем она растекается и ударяется о контуры фундаментов Бурбонского дворца, переваливает через решетчатую ограду, взметается на перистиль и врывается в соседние сады.
Первые уже бегут по коридорам, ведущим к балконам дворца, в то время как другие еще находятся у подножия Луксорского обелиска.
В эту минуту ворота казармы на набережной Орсе распахиваются, оттуда выезжает эскадрон 8-го драгунского полка, выстраивается повзводно, рысью трогается с места и с саблями наголо устремляется к толпе. Подъехав к ней, каждый из драгун одной рукой останавливает свою лошадь, а другой вкладывает саблю в ножны; затем, суровые и молчаливые, они ограничиваются тем, что, двигаясь шагом, рассекают людские массы грудью своих лошадей.
Народ кричит: «Да здравствуют драгуны!» Драгуны приветствуют народ.
Вслед за кавалерией ускоренным шагом подходит пехотный батальон, который занимает позицию на площади Бурбонского дворца; впереди него идет комиссар полиции, готовый отдать толпе обычный предупредительный приказ разойтись.
В ту же минуту со всех сторон внезапно появляются пикеты пехоты, кавалерии, егерей, драгун и городских стражников, которые располагаются во всех проходах, ведущих к Палате депутатов; одновременно две полевые пушки устанавливаются в боевое положение на Бургундской улице.
Мимо, в сопровождении офицеров своего штаба, вихрем проносится какой-то генерал в шляпе с развевающимся плюмажем, крича по пути командиру караула, охраняющего дворец:
— Можете быть спокойны, мост под охраной, его не захватят даже лучшие войска Европы!
Это был генерал Перро.
И в самом деле, Палата депутатов была хорошо защищена, настолько хорошо, что даже сами депутаты с трудом могли бы войти в нее. Никак нельзя было подумать, что подобное развертывание войск сочли необходимым для защиты людей, намеревавшихся обсуждать проект закона о Бордоском банке.
С высоты перистиля Палаты депутатов можно было разглядеть вначале умелое стратегическое расположение войск. За предмостным укреплением взгляд упирался в огромную плотную толпу, не совершавшую никаких других движений, кроме тех колыханий, какие видны на поверхности нивы, когда по ней проносится ветер. Однако над этой людской равниной местами высились группы тех, кто цеплялся за статуи, столбы освещения, чаши фонтанов, пока еще не работавших, и, наконец, над ней амфитеатром возвышался портик церкви Мадлен, видневшийся на горизонте и соответствовавший портику Палаты депутатов.
Внезапно эта толпа вскипает. Только что она едва могла двигаться, а теперь бежит. Видно, как среди нее сверкают сабли и каски городских стражников, которые бороздят ее. Какая-то старуха убита, какой-то мужчина ранен. Людские массы отступают, площадь очищается, и на ней не остается никого, кроме трех десятков человек, которые, изо всех сил теснимые лошадьми и саблями солдат, спрыгнули в рвы площади Согласия и теперь один за другим выбираются оттуда, чтобы убежать по улице Риволи и Королевской улице.
LXXVII
События, о которых мы рассказали, происходили с десяти часов утра до двух часов пополудни.
В ходе этих событий не блеснуло сталью ни одно ружье национальной гвардии.
Национальная гвардия не была созвана.
Тем временем Палата депутатов продолжает прения; однако г-н Одилон Барро успевает воспользоваться минутой тишины, чтобы положить на стол председателя собрания документ, содержание которого все знают, документ, который председатель даже не открывает.