Страница 64 из 142
По департаментам прокатился бунт.
И что за бунт? Бунт, вызванный голодом и сопровождавшийся грабежами.
В Бюзансе, в округе Шатору, несколько домов были ограблены, а один землевладелец, г-н Шамбер-Юар, убит.
Спустя пять или шесть дней, среди бела дня, было совершено еще одно убийство: в результате вооруженного нападения в Белабре был убит г-н Робен-Тайо.
Следствием двух этих убийств и искуплением за них стали три смертных приговора, четыре приговора к пожизненным каторжным работам, восемнадцать приговоров к срочным каторжным работам и лишь один оправдательный приговор.
Алжир, впрочем, по-прежнему был нашим лучезарным ореолом; те крохи славы, что еще оставались у Франции, приходили к ней оттуда, и потому король Луи Филипп решил сделать из него вице-королевство для своего сына.
Генерал Бюжо подал в отставку, и герцог Омальский, в ожидании лучшего, занял пост генерал-губернатора Алжира.
Едва заняв этот пост, он отправил французскому правительству неожиданное известие. Подвергаясь преследованиям на территории Марокко и предпочитая сдаться сыну короля Луи Филиппа, а не сыну султана Абд ар-Рахмана, эмир Абд эль-Кадер вошел в шатер герцога Омальского, оставив перед этим свои сандалии у входной двери, и обратился к нему со словами:
— Мне лучше было бы сделать раньше то, что я делаю сегодня. Но я ждал часа, назначенного Богом. Генерал Ламорисьер дал мне слово, которому я доверился, и у меня нет опасений, что оно будет нарушено сыном такого великого короля, как король французов.
Провидение привело Абд эль-Кадера униженным, побежденным и изъявившим покорность к той самой мечети Сиди-Брагим, где он убил четыреста пятьдесят французов.
Но, хотя он был униженным, побежденным и изъявившим покорность, следовало соблюсти данное ему обещание.
Нельзя было нарушить слово, данное этому человеку, под тем предлогом, что он нарушил слово, данное нам.
Не следовало отправлять его пленным во Францию, коль скоро ему обещали отправить его свободным в Александрию или в Сен-Жан-д’Акр.
Странное дело! Подобно тому, как дей Алжира, вступив на европейскую землю, смог увидеть падение тех, кто низверг его самого, эмир, прибыв во Францию, смог увидеть падение своих победителей.
Пленение Абд эль-Кадера явилось последней милостью, оказанной утомленным Провидением этому человеку, который, если бы он был убит Фиески, Алибо или даже Леконтом, считался бы одним из самых великих королей, когда-либо царствовавших во Франции.
Затем, дабы завершить год одним из тех великих несчастий, какие уже дважды постигали короля Луи Филиппа, 31 декабря скончалась принцесса Евгения Луиза Аделаида Орлеанская, любимая сестра изгнанника, принца и короля.
Год 1848-й начался под знаком серьезной озабоченности избирательной реформой, которая, впрочем, с того времени, когда было отклонено предложение г-на Дювержье де Оранна, стала предметом озабоченности всей Франции.
Но ничто не открывало глаза королю — ни общественные беды, ни личные несчастья.
Несмотря на свои семьдесят четыре года, несмотря на смерть принцессы Аделаиды, своей сестры и ближайшей советчицы, несмотря на последовательную смену шести или восьми кабинетов министров, во главе которых стояли Лаффит, Казимир Перье, Сульт, Тьер, Моле, Бройль и Гизо, он по-прежнему похвалялся, что всегда придерживался и будет придерживаться неизменного образа мыслей.
Поставленный в 1830 году перед выбором и имея возможность быть союзником монархов или представителем народа, он впал в ошибку, совершенную его предшественниками, и высказался в пользу монархов. События 5 и 6 июня 1832 года, 10 апреля 1834 года и 12 и 13 мая 1839 года не открыли ему глаза; покушения Фиески, Алибо, Мёнье, Дармеса, Леконта и Анри, стрелявших в него, не просветили его; он увидел во всех этих посягательствах на его жизнь не предостережение со стороны Провидения, а покровительство со стороны Бога и пришел к тому, что в своем ослеплении начал бороться не против отдельных партий, а против большей части Франции. Опираясь на двух человек из числа его доверенных лиц, Гизо и Дюшателя, он борется против реформы, поднимает на смех демонстрации в провинции и заявляет, что воспротивится, пусть даже силой, проведению реформистского банкета на Елисейских полях, намеченного на 22 февраля 1848 года.
Вот почему при виде образа действий короля и, в то же самое время, поведения оппозиции, возглавляемой Одилоном Барро, во всех головах начинает зарождаться тревога.
Эта тревога доходит до кабинета министров, и он принимает одновременно оборонительные и наступательные меры.
Средний класс, тот класс, с которым г-н Гизо считал себя связанным если и не симпатиями, то хотя бы интересами, средний класс объединяется в пятидесяти важнейших городах и открыто возражает против действий правительства. Бо́льшая часть Франции полагает, что реформа необходима.
Однако это не мешает Луи Филиппу произнести в своей тронной речи фразу, оскорбительную для меньшинства в Палате депутатов:
— В разгар волнения, возбуждаемого вражескими или слепыми страстями, меня ободряет и поддерживает убеждение, что в лице конституционной монархии и союза главных ветвей государственной власти мы имеет надежное средство для того, чтобы преодолеть все преграды и удовлетворить все нравственные и материальные интересы нашей дорогой отчизны.
И вот в разгар этих политических тревог, становящихся день ото дня все более серьезными, мы подходим к 15 февраля 1848 года.
Уже 13 февраля в «Конституционалисте», во «Французском курьере», в «Веке» и в «Национальной газете» составили ноту.
Четырнадцатого февраля она была опубликована; вот ее текст:
«Этим утром более ста депутатов, принадлежащих к различным фракциям оппозиции, провели собрание, чтобы совместно решить, какой линии поведения им подобает следовать после голосования по поводу последнего параграфа в приветственном обращении к королю.
Вначале собрание обсуждало политическое положение, в какое его поставил этот параграф. Собрание признало, что обращение в том виде, в каком оно было утверждено в результате голосования, представляет собой со стороны большинства явное и дерзкое нарушение прав меньшинства и что правительство, вовлёкши свою партию в столь чудовищное дело, тем самым отреклось от одного из самых священных принципов конституции, нарушило, в лице их представителей, одно из самых существенных прав граждан и мерами по спасению кабинета министров дало стране губительный повод для раздоров и беспорядков. В подобных обстоятельствах оппозиции представляется, что ее долг делается еще более важным, еще более настоятельным и что в разгар событий, потрясающих Европу и заботящих Францию, ей непозволительно ни на минуту отлучаться от охраны и защиты национальных интересов; оппозиция останется на своем посту, дабы беспрестанно наблюдать за контрреволюционной политикой, безрассудность которой вызывает сегодня тревогу во всем государстве, и бороться с ней.
Что же касается права граждан на собрание, права, которое правительство намерено подчинить своей прихоти и отобрать в свою пользу, то собрание, единодушно убежденное в том, что это право, присущее всякой свободной конституции и к тому же формально закрепленное нашими законами, приняло решение добиваться его сохранения и подтверждения при помощи всех законных и конституционных средств. Вследствие чего была назначена комиссия для того, чтобы договориться с избирательным комитетом Парижа и совместными усилиями обеспечить содействие депутатов банкету, который готовится в качестве протеста против притязаний самоуправства. Это решение было принято без ущерба для призывов, которые депутаты оппозиции намерены в других формах адресовать избирательному корпусу и общественному мнению.
Собрание полагает, что кабинет министров, извратив истинный характер королевской речи и приветственного обращения, дабы превратить его в акт, посягающий на права депутатов, поставил оппозицию перед необходимостью выражать при каждом возможном случае свое порицание подобному превышению власти. И потому оно единодушно решило, что ни один из его членов, даже те, кто по жребию войдет в состав парламентской депутации, не будет принимать участия в подношении приветственного обращения».