Страница 2 из 121
Коммуна была по-своему права, отказавшись от Люксембургского дворца и выбрав Тампль. В Люксембургском дворце Людовик XVI еще оставался бы королем. В Тампле он был всего лишь узником.
Вечером 13 августа король вместе с королевой, двумя своими детьми, принцессой Елизаветой, принцессой де Ламбаль и г-жой де Турзель, а также г-ном де Шамийи, камердинером короля, и г-ном Гю, камердинером дофина, был перевезен в Тампль.
Первым, кого увидели члены королевской семьи, сойдя на землю, оказался Сантер. Он находился в нескольких шагах от дверцы их кареты, когда августейшие пленники вышли из нее, и подал муниципальным чиновникам знак, который ни король, ни сопровождавшие его лица могли понять ничуть не больше, чем тот, каким чиновники ответили Сантеру.
Жест Сантера означал вопрос: короля отведут в башню немедленно?
Жест чиновников означал ответ: еще не время.
Так что королевскую семью провели сначала в ту часть зданий Тампля, которую называли дворцом и которая обычно служила жилищем графу д’Артуа, когда он приезжал в Париж.
Муниципальные чиновники стояли возле короля, не подумав обнажить головы и подчеркнуто употребляя при обращении к нему слово «сударь».
Складывалось впечатление, что весь Париж пребывал в радости, как если бы смерть двух тысяч граждан не казалась людям чересчур большой ценой за подобного пленника.
Все дома вокруг Тампля были иллюминированы.
Короля предупредили, что его жилищем станет Тампль, однако оставили в неведении насчет того, что жить ему придется в башне, а не во дворце.
Так что он, вполне естественно, пребывал в заблуждении и попросил предоставить ему возможность осмотреть дворцовые покои; чиновники проводили его туда, воздержавшись от того, чтобы объяснить ему, какая резиденция назначена на самом деле его семье.
В это время король находил удовольствие в том, что заранее распределял помещения своих будущих покоев.
В десять часов вечера в обеденном зале дворца подали ужин; во время трапезы, весьма недолгой, Манюэль стоял подле короля; после ужина все перешли в гостиную.
Войдя в Тампль, муниципалы оставили в заблуждении короля, как уже было сказано, однако предупредили тех, кто состоял в услужении у королевской семьи, что она не будет ночевать во дворце, ибо дворцу предстоит стать ее резиденцией лишь до конца дня.
В одиннадцать часов вечера один из комиссаров отдал приказ камердинерам, господам Гю и Шамийи, взять то немногое из постельного белья и одежды, что у них было, и следовать за ним.
Впереди них шел муниципал с фонарем в руках; при слабом свете, который этот фонарь отбрасывал, г-н Гю, шедший первым, пытался разглядеть будущее жилище королевской семьи; наконец они остановились у подножия строения, ни форму которого, ни высоту нельзя было определить в темноте; однако г-н Гю смог увидеть, что выступающая часть крыши была увенчана зубцами, на которых кое-где пылали лампионы.
В эту минуту муниципал заметил, что камердинер полон сомнений, и, обращаясь к нему, сказал:
— Твой хозяин привык к золоченому убранству дворцов. Ну что ж, следуй за мной, и ты увидишь, где живут убийцы народа!
С этими словами он повел его по винтовой лестнице.
Когда камердинер перешел от этой лестницы к другой, размером поменьше, которая вела на третий этаж, ему стало понятно, что он поднимается внутри башни.
Опережая его, муниципал вошел в комнату, которую днем освещало лишь одно окно; всю ее обстановку составляли три или четыре стула и скверная кровать.
— Вот здесь твой господин будет спать, — сказал муниципал, указывая на кровать.
Камердинеры переглянулись, совершенно удрученные тем, что они увидели; муниципал бросил им одеяло и пару простыней и вышел, оставив королевских слуг одних.
Кровать, на которую им указали, стояла в алькове без занавесок; старая ивовая плетенка свидетельствовала о мерах предосторожности, принятых против клопов, но, рассмотрев поближе стены, было нетрудно понять, что меры эти недостаточны. Камердинеры принялись изо всех сил очищать и комнату, и кровать.
В то время, когда они были заняты этой работой, в комнату вошел король; он огляделся по сторонам и не выказал ни удивления, ни досады. На стенах комнаты висели гравюры, по большей части непристойные; он собственными руками сорвал их, сказав:
— Я не хочу, чтобы подобные вещи были перед глазами моей дочери!
Затем король лег и уснул так же безмятежно, как если бы еще находился в Тюильри; оба камердинера провели ночь, сидя возле его кровати.
Королеву поместили в покоях на втором этаже.
Прошло пять или шесть дней, в течение которых несчастные узники обустраивались как могли; тем не менее их утешала мысль, что они будут жить вместе, как вдруг в ночь с 18 на 19 августа, когда король спал, а оба камердинера прилегли на тюфяк, служивший им общей постелью, в комнату вошли два комиссара муниципалитета.
— Вы камердинеры господина Капета? — спросили они.
— Да, — ответили слуги.
— Тогда вставайте и следуйте за нами.
Несчастные камердинеры встретились глазами; утром того же дня один из муниципалов заявил в их присутствии:
— Гильотина работает без перерыва и занимается тем, что избавляет нас от так называемых слуг Людовика.
Они вышли из комнаты, полагая, что настал последний момент их жизни; однако в прихожей королевы, где спала принцесса де Ламбаль, они застали эту принцессу и г-жу де Турзель готовыми к уходу; руки обеих женщин были переплетены с руками королевы, дофина, королевской дочери и принцессы Елизаветы, и из этой исполненной скорби хаотичной группы доносились лишь те невнятные и орошенные слезами слова, какими обмениваются в час последнего прощания.
Один и тот же приказ был дан всем, кто состоял в услужении у королевской семьи, и при этом им ничего не сказали об ожидавшей их участи; их препроводили к наемным каретам, муниципальные чиновники сели туда вместе с ними, а жандармы составили конвой.
Так что в Тампле остались лишь король, королева, их дети и принцесса Елизавета.
Четверо из пяти узников провели без сна всю эту ночь: король — в своей комнате вместе с двумя муниципалами, а королева, ее дочь и принцесса Елизавета — в комнате королевы.
Один лишь дофин, лежа на кровати матери, спал посреди этого скорбного бдения.
Поскольку камеристок королевы и принцессу де Ламбаль забрали лишь под предлогом допроса, королева ждала их возвращения с минуты на минуту; однако в семь часов утра стало известно, что эти дамы не вернутся и что их отвезли в Ла-Форс.
В девять часов утра, к великому удивлению узников, возвратился г-н Гю; общий совет Коммуны счел его невиновным и отослал обратно в Тампль.
В тот же самый день, действуя по приказу Петиона, в Тампль прибыли Тизон и его жена, эти тюремщики, которым заточение королевской семьи придало своего рода известность.
После этого узники разместились по-новому.
Королева взяла сына в свою комнату, а в другую, к принцессе Елизавете, переселила дочь.
Эти комнаты разделялись чем-то вроде кабинета, где постоянно находились муниципал и часовой.
Для короля стали готовить новое помещение, но, поскольку в этом помещении он должен был быть оторван от королевы, позвали архитектора.
Этим архитектором был прославленный патриот Паллуа, который не только разрушил Бастилию, но еще и торговал ее камнями, продавая их обтесанными во всех видах.
Король изъявил желание остаться жить в той комнате, где он находился; однако метр Паллуа не был человеком, способным брать в расчет желания короля; он ответил, что получает приказы только от Коммуны и делает лишь то, что она ему приказывает.
Вот каков был распорядок дня: утром королева давала уроки истории дофину и заставляла его учить наизусть стихи лучших поэтов; затем все поднимались в комнату короля и там завтракали; после завтрака король раскладывал на столе карту и занимался географией с юным принцем; затем все спускались в сад, поскольку для здоровья дофина были необходимы прогулки; затем возвращались к себе, дофин занимался арифметикой, после чего наступал час обеда; спать ложились рано, по крайней мере дети, ибо нередко королева и принцесса Елизавета сидели допоздна, вместе или врозь, душою и глазами прильнув к какой-нибудь вероучительной книге.