Страница 20 из 130
Новость об отъезде принцесс была уже известна, однако это письмо сделало ее официальной.
Тотчас же в Национальном собрании завязалась горячая дискуссия, и, хотя с ее начала прошло уже более двадцати четырех часов, она была все еще в самом разгаре, когда Собрание получило от мэрии Море следующий протокол:
«20 февраля 1791 года в Море прибыли кареты, сопровождаемые обозом и эскортом и отличающиеся великолепием; городские чиновники, слышавшие разговоры об отъезде принцесс и беспокойстве, которое он вызывал в Париже, задержали эти кареты и не хотели пропускать путешественниц дальше, пока они не предъявят свои паспорта. Они показали целых два: один, чтобы следовать в Рим, — он был выдан королем и скреплен подписью Монморена, и другой, который, строго говоря, был не паспортом, а декларацией городских властей Парижа, признающей отсутствие у них права препятствовать тому, чтобы гражданки разъезжали в тех частях королевства, какие кажутся им наиболее приятными.
При виде этих двух паспортов, в которых, по их мнению, они усмотрели определенные противоречия, городские чиновники Море были склонны полагать, что, прежде чем придавать предъявленным документам какое-либо значение, надлежит обратиться за указаниями к Национальному собранию и дождаться его ответа в отношении принцесс; но, пока они пребывали в сомнении по поводу решения, которое им следовало принять, поспешно явились вооруженные егеря Лотарингского полка и, применив силу, заставили открыть ворота принцессам, которые продолжили свой путь».
Оглашение этого протокола вызвало взрыв гнева: гнева против г-на де Монморена, министра иностранных дел, преданность которого королю была широко известна.
С нападками на него выступил Рёбелль, выразивший удивление, что министр иностранных дел посмел скрепить своей подписью паспорт, в то время как он был осведомлен, и осведомлен надлежащим образом, что после распространения слухов о готовящемся отъезде принцесс возникла потребность в новом указе, составлением проекта которого занимался конституционный комитет.
То ли из презрения, то ли из осторожности г-н де Монморен не счел уместным оправдываться иначе, как посредством письма.
Письмо он адресовал председателю Национального собрания.
Вот это письмо:
«Господин председатель!
Только что мне стало известно, что после оглашения протокола, присланного мэрией Море, некоторые члены Национального собрания выказали удивление в связи с тем, что я скрепил своей подписью паспорт, который король выдал принцессам.
Если мой поступок требует объяснений, я прошу Собрание принять во внимание, что мнение короля и его министров по данному вопросу достаточно хорошо известно. Этот паспорт стал бы разрешением выехать из королевства, если бы имелся закон, запрещающий покидать пределы государства, но подобного закона никогда не существовало. Впредь до установления такого закона любой паспорт не может восприниматься иначе, нежели в качестве удостоверения звания его владельца.
В этом смысле было невозможно отказать в паспорте принцессам; следовало либо воспротивиться этой поездке, либо предотвратить ее нежелательные последствия, к числу коих нельзя не отнести их арест властями того или иного города, не знающими их в лицо.
Существуют старинные законы против эмиграции, но они вышли из употребления, и принципы свободы, установленные Национальным собранием, полностью упразднили их.
Отказать принцессам в паспорте, если рассматривать этот документ как подлинное разрешение, означало бы не только предвосхитить закон, но и установить его; предоставление же этого паспорта, когда, не давая никаких дополнительных прав, он мог предотвратить беспорядки, нельзя рассматривать иначе, нежели проявление осмотрительности.
Вот, господин председатель, причины, побудившие меня скрепить своей подписью паспорт принцесс, и я прошу Вас сообщить о них Собранию. Я с готовностью воспользуюсь любой возможностью объяснить мое поведение и неизменно буду с величайшим доверием полагаться на справедливость Собрания».
И в самом деле, какие бы доводы ни выдвигались против отъезда принцесс, нельзя было сказать, что существовал закон, который запретил бы им уехать. В итоге они уехали, и, следовательно, продолжать дискуссию было бесполезно, как вдруг стало известно, что, вызволившись из Море с помощью егерей Лотарингского полка, принцессы в конце концов были арестованы в городке Арне-ле-Дюк.
Понятно, что после получения такой новости дискуссия возобновилась, причем с еще большей яростью.
Было предложено вынести порицание властям городка Арне-ле-Дюк, которые задержали принцесс, не опираясь при этом ни на какой закон.
— Вы ошибаетесь, — произнес чей-то незнакомый голос. — Вы утверждаете, что не существует никакого закона, препятствующего этому бегству, а я уверяю, что такой закон есть.
— И что же это за закон? — послышалось со всех сторон.
— Благо народа, — ответил тот же голос.
Неизвестно, сколько времени длились бы эти споры, если бы генерал Мену не пресек их оружием столь же острым, как меч Александра Македонского, — оружием насмешки.
— Европа сильно удивится, — сказал он, — когда узнает, что Национальное собрание провело целых четыре часа (ему следовало бы сказать «целых два дня») в обсуждении отъезда двух дам, которые предпочли слушать мессу в Риме, а не в Париже.
После этих слов дебаты были прекращены. Мирабо, выступивший в поддержку права принцесс покинуть Францию и назначивший дату для своего выступления по поводу будущего закона об эмиграции, провел через Собрание редакцию соответствующего указа.
Указ был составлен в следующих выражениях:
«Ввиду того, что в королевстве не существует никакого закона, препятствующего свободной поездке принцесс, теток короля, Национальное собрание заявляет, что обсуждать этот вопрос неуместно, и передает дело на рассмотрение исполнительной власти».
Ну а поскольку исполнительной властью был король, принцессы получили разрешение продолжить свою поездку.
Однако Национальное собрание поручило конституционному комитету представить ему проект закона об эмиграции.
VII
Рыцари кинжала. — 28 февраля. — Венсен. — Полторы тысячи патриотов. — Сигнал общей тревоги. — Лафайет. — Человек с кинжалом. — Мэр Венсена. — Кавалерия. — Народ. — Арестованные. — Предместье Сент-Антуан. — Победоносный Лафайет. — Его провал. — Господин де Вилькье. — Шестьсот вооруженных людей проникают в Тюильри. — Господин де Гувьон. — Король. — Заговорщики. — Мирабо на трибуне. — Шесть полученных им записок. — Отъезд короля. — Мирабо в Национальном собрании. — Что убило Мирабо. — Император Август. — «Plaudite, cives». — Мирабо мечтает умереть.
День 28 февраля 1791 года ознаменовался двумя событиями первостепенной важности: тем, что впоследствии получило название заговора рыцарей кинжала в Тюильри, и дискуссией по поводу закона об эмиграции, развернувшейся в Национальном собрании.
Поскольку эта дискуссия обязательно должна была привлечь к себе значительную часть общественного интереса, король выбрал день 28 февраля для попытки бегства.
Однако для этого необходимо было всего лишь впустить во дворец пятьсот или шестьсот заговорщиков и привлечь внимание Лафайета и силы национальной гвардии к какому-нибудь другому месту.
Таким местом был выбран Венсен.
Венсен, королевский донжон, государственная тюрьма, соперник Бастилии, был представлен обитателям предместий в качестве реликвии деспотизма, не имеющей права продолжать стоять, в то время как его сестра Бастилия уже снесена.
В итоге толпа, состоявшая из тысячи двухсот или полутора тысяч патриотов, отправилась 28 февраля в Венсен и, взобравшись на орудийную площадку, начала разрушать донжон. В два часа пополудни она уже покончила с парапетами, как вдруг, наконец, раздался сигнал общей тревоги.