Страница 66 из 195
Жанна де Ламотт уже давно приняла решение приблизить к Марии Антуанетте своего покровителя, кардинала де Рогана.
И теперь она сочла, что момент настал.
После того как Жанна де Ламотт была представлена королеве, она часто произносила в присутствии Марии Антуанетты имя г-на де Рогана не только как человека кающегося, но и как ее самого покорного и самого почтительного обожателя. Вначале королева воспринимала его имя, выказывая пренебрежение, затем — безразличие, но в конце концов стала откликаться на него улыбкой, настолько влияет на женщину, будь даже она принцесса или королева, лесть, содержащаяся в трех словах: «Он вас любит».
Не стоит и говорить, что с каждым успешным сдвигом, который Жанна де Валуа то ли на самом деле, то ли ей так казалось, производила в сознании королевы в отношении кардинала де Рогана, она давала отчет принцу, и он, всегда исполненный веры в собственные достоинства, потихоньку поддавался мысли рано или поздно начать играть ту роль, какую играли при Людовике XIII и Анне Австрийской кардиналы Ришелье и Мазарини.
Как только королева впервые посетовала по поводу ожерелья, Жанна де Валуа придумала план.
Сложился ли в ее злокозненном уме этот план от начала до конца, то есть от подлога до кражи, или же она положилась на случай и ринулась в открытое поле, видя лишь возможность собрать там жатву из нескольких банковских билетов? Это вопрос, на который могла бы ответить лишь Жанна де Валуа и на который она не дала ответа.
Ну а теперь о том, что известно достоверно.
Однажды утром графиня де Ламотт явилась к ювелирам Бёмеру и Бассанжу и заявила им, что королева изменила свое решение в отношении ожерелья. Королева купит ожерелье, но посредством срочных векселей; одновременно она просила держать эту покупку в строжайшем секрете.
Ювелиры ответили г-же де Ламотт, что они счастливы узнать об этой перемене мнения королевы и готовы отдать ожерелье в обмен на обещание ее величества, которая сама назначит сроки платежей, или в обмен на ручательство какого-нибудь знатного придворного вельможи.
Именно этого и желала г-жа де Ламотт.
Она помчалась к кардиналу де Рогану и заявила ему как о великом счастье, что он может оказать королеве важную услугу.
Господин де Роган ответил, что он целиком и полностью в распоряжении ее величества.
И тогда г-жа де Ламотт объяснила кардиналу, в каком выгодное положение он себя поставит, если сумеет выступить кредитором королевы.
Для честолюбивого и влюбленного человека, каким был прелат, подобное положение и в самом деле было лучшим из всех возможных. Так что он согласился на предложение г-жи де Ламотт, тотчас же отправился к ювелирам и заявил им о своем желании купить за свой счет бриллиантовое ожерелье.
Двести пятьдесят тысяч франков предстояло заплатить наличными, а за остальные деньги, в размере одного миллиона четырехсот тысяч франков, следовало рассчитаться четырьмя векселями по триста пятьдесят тысяч франков каждый, подлежащими оплате с интервалом в три месяца.
Пятьдесят тысяч франков предназначались для оплаты ссудного процента.
Однако кардинал попросил дать ему неделю, чтобы он смог собрать первые двести пятьдесят тысяч франков.
Все знали, что кардинал разорен, но все знали и то, что его неотчуждаемый годовой доход составляет шестьсот или восемьсот тысяч ливров; более того, он был известен как порядочный человек; в итоге ювелиры дали ему согласие.
Жанна в ту же минуту бросилась к королеве; она еще раз повторила Марии Антуанетте все заверения г-на де Рогана и сообщила ей, что при одном лишь упоминании о желании ее величества стать собственницей ожерелья г-н де Роган купил его, отдав двести пятьдесят тысяч франков наличными и обязавшись погасить оставшуюся сумму в размере одного миллиона четырехсот тысяч франков четырьмя равными платежами.
Таким образом, все устраивалось крайне просто: королева возвращала удобным для нее образом двести пятьдесят тысяч франков, ссуженных кардиналом, а затем, через каждые три месяца, выплачивала по триста пятьдесят тысяч франков из собственных сбережений.
Королева страстно желала иметь это ожерелье; она желала его одновременно как женщина и как королева.
И она согласилась на сделанное ей предложение.
Вот как, по всей вероятности и по моему личному убеждению, разворачивалась эта роковая история с ожерельем.
У королевы были двести пятьдесят тысяч франков; она послала их г-ну де Рогану, поблагодарив его и передав ему, что он не должен беспокоиться по поводу остальных платежей, поскольку она позаботится о них сама.
Одновременно она позволила г-ну де Рогану явиться к ней.
Пьяный от радости и к тому же чересчур знатный вельможа для того, чтобы возыметь дерзость делать подарки королеве, г-н де Роган помчался к ювелирам, вручил им двести пятьдесят тысяч франков и выдал вексели.
Ювелиры передали ожерелье г-ну де Рогану, а он передал его Жанне.
Жанна помчалась в Версаль и в свой черед передала ожерелье королеве, заявив при этом, что кардинал нанесет ей визит на другой день.
И в самом деле, на другой день кардинал явился с визитом к королеве; все происходило с отменной деликатностью. Ожерелье лежало на виду, помещенное на какой-то столик. Королева высказала г-ну де Рогану косвенную благодарность, понять которую мог лишь он один, после чего Жанна отвезла кардинала, пребывавшего в убеждении, что он счастливейший из людей, обратно в Париж.
Прошло три месяца, в течение которых королева наслаждалась видом своего великолепного ожерелья, а г-н де Роган наслаждался лицезрением королевы. За неделю до платежа королева заручилась помощью г-на де Калонна, заявив ему, что в определенный день ей понадобятся пятьсот тысяч франков; для г-на де Калонна эта сумма была сущей безделицей, и он пообещал ее королеве.
Речь шла лишь о том, чтобы король сделал предписание о выдаче этих пятисот тысяч франков.
К несчастью, в тот день Людовик XVI явился в совет, пребывая в дурном настроении; он придирчиво изучил один за другим все счета и, сочтя, что эта выплата слишком близка по времени к той, что была недавно сделана, вычеркнул ее.
Придя в полное отчаяние, г-н Калонн сообщил это скверное известие Марии Антуанетте.
И тогда королева решилась на великую жертву.
Она вернула ожерелье Жанне, велев ей отнести его ювелирам, ибо у нее нет возможности исполнить взятые на себя обязательства. Двести пятьдесят тысяч франков ювелиры должны были оставить себе в качестве возмещения убытков.
Предвидела ли Жанна такой итог или роковая мысль пришла ей в голову лишь в тот момент, когда ожерелье попало в ее руки?
Как бы то ни было, именно с этой минуты начинается дьявольская интрига.
На этот раз мы вынуждены снова прибегнуть к индукции и основываться на правдоподобных предположениях.
Госпожа де Ламотт решила присвоить себе ожерелье.
С этой целью она отправилась к отставному офицеру конно-полицейской стражи, бездарному сочинителю памфлетов, которого звали Марк Антуан Рето де Виллет, и побудила его написать от имени королевы расписку господам Бёмеру и Бассанжу, в которой та сообщала им, что, не располагая в данный момент деньгами, она просит об отсрочке платежа, но, дабы у них не оставалось никаких опасений, принимает долг на себя лично.
На расписке стояла подпись: «Мария Антуанетта Французская».
Ювелиры, не знавшие, что королева Франции всегда подписывается либо просто «Королева», либо «Мария Антуанетта», и к тому же видевшие, что г-н де Роган являлся к ним собственной персоной, не стали чинить никаких помех тому, чтобы в обмен на обязательство королевы отдать г-же де Ламотт вексели г-на де Рогана.
Затем г-жа де Ламотт отнесла эти вексели кардиналу, заявив ему, что королева взяла все обязательства на себя лично.
Таким образом г-жа де Ламотт оставила ожерелье в своих руках.
Но мало было оставить ожерелье в своих руках: следовало еще скомпрометировать кардинала и королеву таким образом, чтобы в тот день, когда кто-нибудь из них заметит кражу, ни он, ни она не посмеют пожаловаться.