Страница 70 из 141
«Софа» Кребийона-сына;
«Нескромные сокровища» и «Монахиня» Дидро.
К нашей чести будет сказано, что с начала нынешнего века не было издано ни одной книги, подобной этим сочинениям.
Но тогда их издавали, тогда их читали, и народ, подражая сильным мира сего в ожидании того времени, когда он станет их врагом, кичился распутством и безбожием и насмехался над всем святым, над покровительством со стороны знати, отпускал грубые шутки по адресу монастырей и обителей, преследовал насмешками священника, проходившего по улице, редко посещал церкви, но часто ходил в игорные дома, ресторации, кабачки и бильярдные; наконец, он переименовывал своих детей, давая им вместо имен святых имена героев Греции и Рима.
Кроме того, для него учредили лотерею и ломбард, две бездны, а вернее, две сточные канавы, способные поглотить одновременно деньги народа и его нравственность.
Мы увидели сейчас, что король, принцы, знать, духовенство и судейские сделали с нравами. Теперь мы увидим, что философы сделали с религией.
XXIX
Философы.
В середине XVIII века сошлись вместе три человека, проникнутые глубочайшей ненавистью к христианству.
Это были Вольтер, д’Аламбер и Дидро.
Вольтер ненавидел религию потому, что он ненавидел все чистое и завидовал всему великому. С чего бы ему было чтить еврейского Христа? Он в достаточной степени опорочил Жанну д’Арк, этого французского Христа.
Даламбер ненавидел религию потому, что, будучи сыном канониссы и аббата, он, бедный подкидыш, издавал свои первые младенческие писки на ступенях церкви, и, поскольку церковь была негостеприимной, а канонисса и аббат виновными, он возложил на религию ответственность за свое преступное рождение и свое сиротство.
Дидро ненавидел религию потому, что был безумен по своей натуре и, испытывая восторг перед хаосом собственных идей, предпочитал выдумывать тайны сам, а не воспринимать тайны Евангелия.
Впрочем, пришло время разрушать. Когда судьба пожелала сжечь храм Дианы, на свет появился Герострат.
Дидро попеременно является атеистом, материалистом, деистом и скептиком, но всегда остается нечестивцем.
Тем не менее следует отдельно сказать о его первых произведениях. Он входит в философский мир, публикуя свое «Рассуждение о достоинстве и добродетели».
В этой книге он выступает не только деистом, но еще и верующим; нам надо простить его, ведь ему всего лишь тридцать лет.
«Не бывает добродетели без веры, — говорит он. — Атеизм оставляет порядочность без поддержки и косвенно подталкивает к развращенности».
Год спустя выходят в свет «Философские мысли». Здесь налицо прогресс, хотя прежний человек еще виден и христианин еще не перерядился в одежды философа.
«Есть три разряда атеистов, — говорит он, — истинные атеисты, атеисты-скептики и те, кто хотел бы, чтобы Бога не было, и, прикидываясь, будто они в этом убеждены, живет соответственно. Это бахвалы атеизма. Я ненавижу подобных, ибо они лжецы. Что же касается настоящих атеистов, то я жалею их, ибо всякое утешение для них обречено на провал… Остаются скептики; я молю Бога за них, ибо им не хватает познаний».
Однако вскоре он публикует «Письмо о слепых в назидание зрячим».
Его героем там оказывается пребывающий на ложе смерти слепорожденный, которого священник, явившийся к нему, побуждает признать Бога-творца и который отказывается делать это, ссылаясь на то, что никогда не видел в мире того, чем его хотят заставить восторгаться.
За эту книгу Дидро был отправлен в Венсен и оставался там три месяца.
Во время этого трехмесячного заключения Дидро задумывает «Энциклопедию» и, обретя свободу, заводит разговор о ней с д’Аламбером.
Д’Аламбер соглашается помогать ему. Они набрасывают на бумаге план грандиозного замысла, и сразу после утверждения этого плана д’Аламбер публикует «Проспект» и «Систему человеческих знаний».
В 1760 году Дидро уже полностью обращается в безбожника. Он пишет своему брату и призывает его «отречься от чудовищных воззрений».
Этими чудовищными воззрениями является христианство.
Подождите, все только начинается. В «Жизни Сенеки» он напишет, «что единственное различие между ним и его собакой заключается в одежде».
Так что он уже не верит в душу.
Ну а затем настает черед «Философских принципов относительно материи и движения».
«Движение, — говорит в самом начале Дидро, — неотделимо от материи».
Идти дальше нужды уже нет: Дидро не верит в Бога.
И вот тогда, преследуя христианство, не веря больше в душу, не веря больше в Бога, он начинает нападать на общество, которое еще верит во все это.
Почитайте его «Дополнение к “Путешествию Бугенвиля”, или Диалог между А и В о нежелательных последствиях связывания нравственных идей с физическими действиями, которые таковых не предполагают».
Автор следует за Бугенвилем на Таити и пребывает на вершине счастья: наконец-то он нашел страну, нравы которой являются естественными. И в самом деле, сдержанность и стыдливость — это химера; супружеская верность — упрямство и наказание; в обществе правильно устроенном, то есть в обществе естественном, женщины, как в «Государстве» Платона, свободны, и любые законы, предписывающие единобрачие, считаются насильственными и оскорбляющими природу.
Ну хорошо, пусть это бредни мечтателя, но вот нечто посерьезнее.
Послушайте его «Разговоры отца с детьми, или Опасность ставить себя выше законов».
Разумеется, такое название выбрано для того, чтобы обеспечить выход книги, чтобы выманить королевскую привилегию на ее издание у какого-нибудь сонного цензора.
Читаем:
«Для мудреца не существует законов. Поскольку все склонны к возражениям, именно ему принадлежит право судить о тех случаях, когда следует покориться законам или же освободиться от них».
При таких условиях во Франции каждый год обнаруживаются пятьсот мудрецов, которых отправляют на каторгу.
Затем он публикует «Нескромные сокровища», «Жака Фаталиста» и «Монахиню».
Возьмите в руки издание Нежона и прочтите те пассажи, какие мы не осмеливаемся привести здесь; там есть место, где он излагает свои мысли поочередно на латыни, по-английски и по-итальянски, ибо даже он, циник в полном смысле слова, не осмеливается излагать их по-французски.
Наконец, появляется знаменитый дифирамб, носящий заглавие «Элевтероманы, или Одержимые свободой» и содержащий знаменитое двустишие:
Кишки попа сплетет рукой своей,
Коль нечем будет удавить царей.
Пусть скажут теперь о притеснении мысли в царствование Людовика XV!
У д’Аламбера нет такого пыла, у д’Аламбера нет такой горячности: он действует со спокойствием истинного философа и почти всегда похож на упорного, молчаливого и невидимого минёра, с каждым глухо звучащим ударом своего заступа все более расшатывающего здание, которое он хочет сокрушить. Д’Аламбер хладнокровен, осторожен, лукав, почти всегда скрыт от людских глаз и, показываясь, показывает ровно то, что, на его взгляд, должно быть замечено. Он инстинктивно прячется, и война, которую он ведет, это не война главы партии: командовать он предоставляет Вольтеру. Нет, это война командира стрелков, который посмеивается из-за кустов и под защитой скалы хлопает в ладоши, видя, как падает враг, подстреленный им из укрытия. Постоянно настороже, он предвосхищает реплику, которая может бросить на него тень, и ответный удар, который может настичь его. Он всегда идет, окутанный облаком, подобно тем воителям Гомера, которых какое-нибудь дружественное им божество хочет избавить от опасности. Ему достаточно иметь кружок единомышленников; сорока человек, которые рукоплещут произнесенной им речи, хватает ему для того, чтобы этот день стал для него триумфальным. Это вербовщик безбожия: он заманивает, обучает, вводит в курс дела второстепенных новобранцев, раздает задания, ведет незначительную переписку. Плохой, скудный, манерный, вычурный, путаный, низкопробный, отвратительный писатель, прозаик для третьего сословия, но при этом первоклассный математик.