Страница 70 из 146
Несчастный иезуит полагал, что у него достанет сил противостоять искушению. Он закрыл дверь и осмотрел девушку.
Что произошло во время этой беседы с глазу на глаз и какие экстазы стали ее следствием? Именно в этом и предстояло разобраться парламенту Экса.
Отцу Жирару было предъявлено обвинение в совращении, преступной плотской связи со своей духовной дочерью, магии и колдовстве.
Десятого октября 1731 года суд своим постановлением снял с отца Жирара это обвинение, но такое решение было принято большинством всего лишь в один голос; двенадцать из двадцати пяти судей выступали за то, чтобы приговорить его к смертной казни через сожжение.
Подобный оправдательный приговор был, по существу говоря, наполовину осуждением, и потому тотчас же стали появляться эпиграммы. По нашему обыкновению приведем их образцы, но вовсе не потому, что они представляют собой какую-то ценность, а потому, что, на наш взгляд, в этих стихах, ходивших по городу, ощущается подлинный дух того времени:
Хотя на вид отец Жирар и слаб,
Умеет он из девок делать баб.
Но суд поглубже в дело вник:
Из бабы сделал девку вмиг!
* * *
При виде прелестей мамзель Кадьер взыграл иезуит,
Ему сам черт уже не брат,
И, дабы жар в крови унять, обычный путь торит,
Не ведая в усилиях преград.
За столь удачное решенье народ ему простит,
Что любопытен был, безбожный гад!
Все эти раздоры между янсенистами и молинистами, раздоры, в которых под покровом религиозного противодействия на первый план выдвигалась неприкосновенность души, сформировали подлинное политическое противодействие. Господин де Флёри решил положить конец этому расколу, который не слишком заботил прежнего первого министра, принца крови, но, вполне естественно, чрезвычайно заботил нового первого министра, кардинала.
Однако г-н де Флёри не был человеком, способным принимать решения наподобие тех, какие принимали Людовика XIV или Ришелье. Сульпицианец и, следовательно, враг янсенистов, он, тем не менее, обладал покладистым нравом и не мог решиться на жестокие гонения. Поэтому он созвал собор духовенства, состоявший исключительно из французских священников, что, по крайне мере внешне, отвечало устремлениям янсенистов, горячих сторонников прерогатив галликанской церкви.
Этот церковный собор, никак не связанный с папством, имел целью объединить самых видных деятелей епископата, дабы они изучили положение в Церкви и вынесли определение в отношении незадолго до этого изданной книги Жана Соанена, епископа Сенезского, ожесточенного врага буллы "Unigenitus".
Руководить собором было поручено епископу Амбрёнскому, которым был не кто иной, как наш старый знакомый г-н де Тансен.
Книга Жана Соанена была изучена с величайшим вниманием, и епископы почти единогласно заявили, что она содержит доктрины, противные христианскому вероучению и послушанию, которое епископат обязан оказывать папе. В итоге янсенисты обвинили Амбрёнский собор в продажности, как прежде они обвиняли в этом парламент Экса.
В ответ на приговор собора резкой отповедью ему прозвучал памфлет "Горное эхо в окрестностях Амбрёна":
"Какова побудительная причина созыва собора, заседавшего в этой епархии? НЕНАВИСТЬ.
Хорошо ли ты осведомлен о том, что там происходило? ДОСТАТОЧНО.
Соблюдались ли на этом соборе церковные каноны? НЕТ.
Шла ли там хоть сколько-нибудь речь о вероучении, воспитании и нравах? НИСКОЛЬКО.
Как повсюду называют того, кого судили на этом соборе, где председательствовал Тансен? СВЯТОЙ.
Какое отстаиваемое им дело вынудило епископов учинить над ним суд и относиться к нему с величайшей жестокостью? ПРАВДА.
Кем рано или поздно станут епископы, которые осудили его? ПРОКЛЯТЫМИ.
Кто препроводил этого прелата в Ла-Шез-Дьё? БОГ.
Как обошелся с ним епископ Гренобля? БЛАГОРОДНО.
Что Тансен получит в качестве награды за свое бесстыдство? САН.
Добьется ли он кардинальской шапки вследствие этого неслыханного поведения? ДА.
Не наскучили ли ему секретность и спекуляция? НЕТ.
Кем приходится Тансену расстриженная монахиня, о поведении которой судачит весь Париж? СЕСТРОЙ.
Прощай, эхо, и, пока молва будет трубить всюду о славе этого святого прелата и позоре его судей, не переставай повторять то, что ты сейчас сообщило нам".
Но худшее для правительства заключалось в том, что этот янсенистский дух, порождавший всюду, как мы видели, упорное противодействие, почувствовал собственную силу и перешел от обороны к нападению. Парламент был полностью янсенистским, поэтому король повелел парламентским чинам явиться в Рамбуйе и устроить там торжественное заседание с его участием; и там, выказывая все величие своего монаршего сана, король заявил, что он не потерпит более никакого противодействия и требует, чтобы его воля была исполнена.
Первый президент попытался заговорить, но король принудил его к молчанию, крикнув во весь голос:
— Замолчите!
Еще до окончания заседания по парламентским скамьям стало ходить четверостишие:
Всегда застенчив, глуп и диковат,
Молчит король — какой-то мрак!
А тут вдруг рявкнул невпопад.
"Так он тиран?" — "Да нет, дурак!"
Президент замолк, и весь Парламент последовал его примеру. Но, едва вернувшись в Париж, все парламентские чины стали выражать свое несогласие не только с буллой, но и с состоявшимся в Рамбуйе королевским заседанием.
На другой день на всех стенах города можно было прочитать такое четверостишие:
Ты слышал новость о Фемиде?
Она, толкуют все, в обиде:
Едва король узрел ее на ложе,
Он силой ею овладел, похоже.
Но в то же самое время г-ну Эро, начальнику полиции, был направлен список бунтовщиков, и самые строптивые из них были сосланы в Бурж, Реймс, Рамбуйе, Пуатье и даже на остров Олерон.
Песенка, высмеивавшая г-на Эро, увековечила данное событие, ибо в те времена любое событие увековечивала та или иная песенка; эту распевали на мотив "Купеческого старшины":
По правде говоря, попал ты в переплет,
Полиции глава! Видать, труба твои дела.
Беда тому, кто Бога за грудки берет!
По правде говоря, попал ты в переплет.
По правде говоря, попал ты в переплет,
Полиции глава! Видать, труба твои дела.
На этом свете — стыд, на том огонь пожрет:
В аду такая казнь тебе подобных ждет.
Говно и фонари, а заодно и бляди —
Вот все твои служебные дела.
А ныне ты святых гнобишь, чего забыты ради
Говно и фонари, а заодно и бляди.