Страница 50 из 146
В субботу 15 февраля 1710 года Людовик XIV был разбужен в семь часов утра, то есть часом ранее обыкновенного, поскольку герцогиня Бургундская ощутила первые родовые схватки.
Король поспешно оделся и отправился к герцогине. На этот раз Людовику XIV ждать не пришлось или почти не пришлось.
В восемь часов три минуты и три секунды герцогиня Бургундская произвела на свет принца, который был назван герцогом Анжуйским.
Кардинал де Жансон тут же крестил новорожденного малым крещением. Вслед за тем младенец, которого положила себе на колени г-жа де Вантадур, был унесен в портшезе в предназначенные ему покои.
Сопровождали портшез г-н де Буффлер и восемь телохранителей.
В полдень г-н де Ла Врийер поднес новорожденному голубую орденскую ленту, и в тот же день весь двор съехался посмотреть на ребенка.
Этот только что родившийся младенец имел старшего брата, носившего титул дофина; что же касается новорожденного, то он, как мы уже сказали, получил титул герцога Анжуйского.
Шестого марта 1711 года оба ребенка заболели корью. Людовика XIV тотчас же известили о случившемся. Поскольку маленькие принцы были крещены лишь малым крещением, король приказал крестить их немедленно. Герцогине де Вантадур было дано позволение взять в качестве крестных отцов и крестных матерей для принцев первых же особ, которые попадутся ей под руку. Оба они должны были получить крестильное имя Луи.
Восприемниками дофина при крещении были г-жа де Вантадур и граф де Ла Мот.
Крестным отцом герцога Анжуйского стал маркиз де При, а в роли его крестной матери выступила г-жа де Ла Ферте.
Восьмого марта старший из двух детей умер; герцог Анжуйский наследовал тогда своему брату и принял, в свой черед, титул дофина.
Мы видели, как после смерти Людовика XIV юного Людовика XV привезли в Венсен; мы видели, как он вернулся в Париж, чтобы присутствовать на торжественном заседании Парламента, в ходе которого отменили завещание его прадеда и назначили регентом герцога Орлеанского. Мы говорили о принципах, которые прививал ему г-н де Вильруа, его гувернер; о дружбе, которую юный король питал к своему наставнику, аббату Флёри, и о его неприязни к Дюбуа; мы рассказали о тревоге, охватившей Францию и вселившейся в герцога Орлеанского, когда новая болезнь поставила Людовика XV на край могилы. Наконец, мы рассказали о том, как твердость Гельвеция спасла королю жизнь.
Потом мы присутствовали на церемонии провозглашения его совершеннолетним, затем на его коронации, затем стали свидетелями назначения герцога Орлеанского первым министром после смерти Дюбуа. Наконец, после смерти герцога Орлеанского, на руках у г-жи де Фалари скончавшегося 2 декабря 1723 года от апоплексического удара, Ла Врийер, сын Шатонёфа, государственного секретаря в царствование Людовика XIV, приведший в такое негодование мадемуазель де Майи, свою жену, когда ей стало известно, что она вышла замуж за какого-то мелкого буржуа; тот самый Ла Врийер, который сделался секретарем регентского совета, когда в эпоху Регентства такой совет существовал; так вот, Ла Врийер первым был извещен о смерти герцога Орлеанского.
Вначале он бросился к королю, потом к епископу Фрежюсскому, затем, наконец, к герцогу Бурбонскому и, полагая, что этот принц вполне может унаследовать звание первого министра, поспешил составить на всякий случай присяжную грамоту по образцу той, которую подписал герцог Орлеанский.
Епископ Фрежюсский легко мог завладеть в те часы должностью первого министра; его друзья советовали ему сделать это, и, возможно, какое-то время он и сам об этом подумывал. Но епископ Фрежюсский был человеком не только честолюбивым, но и терпеливым, что является соединением крайне редким и весьма затрудняющим любые попытки разрушить карьеру политиков, которые этим свойством обладают. К тому же он умел довольствоваться сутью власти, оставляя другим ее видимость, что, опять-таки, было большой редкостью. Поэтому он не счел нужным тотчас же открыто изъявлять желание, которое было осуществлено им впоследствии, и первым высказался за герцога Бурбонского, полнейшая неспособность которого к руководству была ему хорошо известна.
Как только о смерти герцога Орлеанского стало известно, все придворные направились в покои короля. Впереди них шел герцог Бурбонский.
Людовик XV пребывал в сильной печали: по его покрасневшим и влажным глазам можно было понять, что он пролил немало слез.
Едва только герцог Бурбонский и придворные вошли в кабинет и дверь за ними затворилась, епископ Фрежюсский во всеуслышание заявил королю, что после огромной потери, которую нанесла ему смерть герцога Орлеанского — тут епископ произнес более чем краткое похвальное слово покойному, — лучшее, что может сделать его величество, это просить герцога Бурбонского, присутствующего здесь, взять на себя бремя всех государственных дел и занять должность первого министра, которую только что оставил вакантной герцог Орлеанский.
Король посмотрел на епископа Фрежюсского, словно желая что-то прочитать в его глазах; потом, заметив, что выражение глаз епископа находится в согласии с его словами, он кивком дал знать, что принимает это предложение.
Герцог Бурбонский тотчас же поблагодарил короля. Что же касается Ла Врийера, пришедшего в полный восторг от того, как быстро и удачно завершилось столь важное дело, то он вынул из кармана присяжную грамоту первого министра, списанную с присяжной грамоты герцога Орлеанского, и во всеуслышание предложил епископу Фрежюсскому немедленно привести герцога Бурбонского к присяге.
Обратившись к королю, епископ Фрежюсский сказал ему, что это надлежит сделать, и герцог тотчас же принял присягу. Почти сразу после того, как присяга была принята, герцог вышел из кабинета. Толпа придворных последовала за ним, так что через час после кончины герцога Орлеанского и даже прежде чем его сын, находившийся в то время в Париже у своей любовницы, был извещен о смерти отца, все уже было завершено.
Посвятим несколько строк принцу, которому Ла Врийер и Флёри помогли с такой легкостью унаследовать от герцога Орлеанского должность первого министра.
Он был сыном Луи де Бурбон-Конде, отцу которого Людовик XIV дал в 1660 году герцогство Бурбонское в обмен на герцогство Альбре.
Его матерью была злоязычная мадемуазель де Нант, дочь Людовика XIV и г-жи де Монтеспан. Как и г-жа де Монтеспан, она унаследовала остроумие Мортемаров. Мы уже говорили вкратце о поразительных песенках, которые она сочиняла; у нас еще будет повод вернуться к ней и к ее песенкам.
В то время, к которому мы подошли, герцогу Бурбонскому минул тридцать один год. Он был высоким и худым как щепка; тело у него было сутулым, словно у горбуна; ноги его были длинными и тощими, как у аиста; щеки впалыми, губы толстыми, а подбородок настолько причудливо заостренным, что, по словам герцогини, матери принца, можно было подумать, будто природа наделила его таким подбородком для того, чтобы было за что его ухватить.
Поскольку пословица гласит, что достаточно иметь одну болячку, чтобы подцепить другую, герцог Бурбонский, наружность которого, как мы видим, и без того была весьма уродливой, в результате несчастного случая заполучил новое уродство.
Как-то раз зимой герцог Бурбонский был приглашен дофином и герцогом Беррийским принять вместе с ними участие в облавной охоте. Дело происходило в понедельник 30 января: стоял сильный мороз. Случаю было угодно, чтобы герцог Беррийский оказался на берегу довольно длинного замерзшего озера, тогда как герцог Бурбонский находился на другом его краю; как только появилась дичь, герцог Беррийский выстрелил, одна из дробинок ударилась о лед, рикошетом отскочила и, долетев до герцога Бурбонского, выбила ему глаз.
Герцог Бурбонский с завидным терпением перенес беду, но герцог Беррийский никогда не мог простить себе этого несчастья, невольным виновником которого он стал, и вечно печалился из-за него.
Когда принц был назначен первым министром, сочинители куплетов извлекли пользу из происшедшего с ним несчастного случая. Они распевали: