Людовик XIV и его век. Часть вторая

«Случаю было угодно, — говорит Рошфор, — чтобы, стакнувшись с графом д'Аркуром, сыном нынешнего герцога д'Эльбёфа, я попал однажды на буйную пирушку, где, после того как все напились до чертиков, было предложено отправиться грабить прохожих на Новом мосту. Это было одно из тех развлечений, какие в те времена ввел в моду герцог Орлеанский. И напрасно я вместе с несколькими другими говорил, что у меня нет никакого желания идти туда: самые сильные восторжествовали, и мне пришлось против своей воли последовать за всеми. Стоило нам прийти на Новый мост, как шевалье де Рьё, младший сын маркиза де Сурдеака, разделявший мое мнение, сказал мне, что, для того чтобы не поступать, как все, нам следует забраться на бронзовую лошадь и оттуда мы запросто увидим все, что будет происходить. Сказано — сделано. Мы вскарабкались на лошадь спереди и, воспользовавшись ее поводьями, чтобы поставить на них ноги, проделали все так удачно, что вдвоем устроились на ее шее. Тем временем остальные подстерегали прохожих и похитили уже штук пять плащей. Но, поскольку один из ограбленных стал кричать, на его крики сбежались стражники, и наши друзья, видя, что сила более не на их стороне, быстро разбежались. Мы хотели поступить так же, но бронзовые поводья под ногой шевалье де Рьё обломились, и он свалился на мостовую, в то время как я замер на месте, словно хищная птица на ветке. Стражникам даже не понадобился фонарь, чтобы обнаружить нас: шевалье де Рьё, покалечившись, стал кричать во все горло, и, сбежавшись на этот шум, они помогли мне, против моей воли, спуститься вниз и препроводили нас в Шатле». (Примеч. автора.)

2

Кстати сказать, в предисловии к своему «Лигдамону» Скюдери расхваливает себя сам. Вот отрывок из этого вычурного вступительного слова во всей его изначальной чистоте. Адресуясь к читателю и обращаясь к нему на «ты», как это было принято тогда у поэтов, автор говорит:

«Поэзия служит для меня приятным развлечением, а не серьезным занятием; если я и сочиняю стихи, то лишь тогда, когда мне нечем больше заняться, и единственной целью такой работы является желание порадовать самого себя; и печатник, и актеры могут засвидетельствовать, что, будучи далеким от корыстолюбия, я не продавал им того, за что они не смогли бы заплатить… Ты охотно простишь мне незамеченные мною ошибки, если соблаговолишь узнать, что большую часть прожитой жизни, пока еще недолгой, я употребил на то, чтобы увидеть самый великий и самый прекрасный королевский двор Европы, и что я провел больше лет в армии, чем в своем кабинете, и аркебузных фитилей использовал куда больше, чем свечных… Так что я умею солдат располагать в ряд лучше, чем слова, а батальоны строить в каре лучше, чем оттачивать форму периодов». (Примеч. автора.)

3

Перевод Ю.Денисова.

4

Мы говорим здесь лишь о неразборчивости ее почерка; что же касается стиля мадемуазель де Монпансье и ее подхода к правописанию, то о них можно судить по следующему письму (она написала его, когда ей было тридцать восемь лет):

«Шуази, 5 августа 1665 года.

Сударь!

Господин Сегре, который состоит ва Кадемии и много по трудился во славу короля и государства и которому забыли в прошетшем году дать денежную награду ис числа тех, коими король одаряет остроумцев, просил меня напомнить Вам онем как о человеке заслуженном и долгое время состоявшем при мне; надеюсь, что Вам будет нетак уж досадно быть вынужденным проявить к нему уважение. Имена об этом я хотела попросить Вас и прошу считать меня,

господин Кольбер,

Вашим преданейшим другом». АННА МАРИЯ ЛУИЗА ОРЛЕАНСКАЯ»

5

«Никомед», I, 1. — Перевод М.Кудинова.

6

Полагают, что она родилась в Америке, но это заблуждение. (Примеч. автора.)

7

Того самого, что оставил нам столь любопытные мемуары о всей этой эпохе. (Примеч. автора.)

8

Поскольку письмо короля содержит всего лишь разрешение маршалу де Ла Мейре действовать в отношении кардинала де Реца так, как он это и делал, мы сочли ненужным его приводить. (Примеч, автора.)

9

Первенствующий над всеми (лат.)

10

Следующий отрывок, извлеченный целиком и полностью из «Мемуаров» Лапорта, который, как известно, был главным камердинером юного короля Людовик XIV, послужит в определенной степени разъяснением происшествия, на которое мы намекаем:

«В конце июня 1652 года король пребывал какое-то время в Мелёне, где, желая развлечься, он приказал построить на берегу реки небольшой форт и ежедневно являлся туда, чтобы перекусить… В день Святого Иоанна того же года король (ему было тогда тринадцать лет и девять месяцев), который обедал у его преосвященства и оставался у него до семи часов вечера, послал сказать мне, что он хочет искупаться. Когда купальня была приготовлена, он явился весьма печальный, и мне даже не понадобилось расспрашивать его, чтобы понять причину такого настроения. Случившееся было настолько чудовищно, что оно ввергло меня в самое большое затруднение, в каком мне доводилось когда-либо бывать, и в течение пяти дней я никак не мог решиться сказать королеве о том, что произошло; но, рассудив, что с моей стороны было бы бесчестно и бессовестно не предотвратить своим уведомлением подобные происшествия, я в конце концов все рассказал ей, чем она была вначале довольна, сказав мне, что никогда еще я не оказывал ей столь великой услуги; но, поскольку я не назвал ей виновника указанного происшествия, не имея в этом полной уверенности, это стало причиной моей опалы».

И в самом деле, Лапорт впал в немилость, но лишь спустя несколько месяцев, и приписывает он свою опалу кардиналу Мазарини. В письме к королеве, в котором Лапорт пытается оправдаться, он говорит вот что:

«Ваше Величество непременно узнало бы правду, пожелай Вы дать себе труд разобраться в этом деле поглубже; ибо вот в чем причина моей опалы. Я уведомил Ваше Величество в Мелёне, в 1652 году, что в день Святого Иоанна король, обедая у его преосвященства, прислал мне приказ приготовить ему к шести часам купальню на реке, что я и сделал, но король, когда он пришел туда, показался мне печальнее и мрачнее обычного; когда же мы стали раздевать его, то следы физического насилия, только что совершенного над его особой, обнаружились столь явно, что Бонтан-старший и Моро увидели это не хуже меня… Ваше Величество вспомнит, если пожелает, как я сказал Вам тогда, что король выглядел очень печальным и мрачным; это служило свидетельством того, что он недоволен случившимся и не питает любви к виновнику этого происшествия. Я не хотел бы, государыня, обвинять кого бы то ни было, ибо опасаюсь ошибиться; но ясно одно, если бы я не уведомил тогда Ваше Величество об этом событии, я и по сей день был бы еще подле короля… И я повторяю Вашему Величеству, что если Вы пожелаете взять на себя труд разобраться во всех обстоятельствах этого дела, то легко удостоверитесь в моей невиновности и сможете легко снять со своей совести ответственность за беды, какие я претерпеваю вот уже двенадцать лет». (Примеч. автора.)

11

См. его «Мемуары», том VII, стр. 219. (Примеч. автора.)

12

Позднее станет понятно значение этой оговорки, которую мы нарочно выделили в тексте, чтобы обратить на нее внимание наших читателей. (Примеч. автора.)