Страница 123 из 192
Пленить в Кассано у моста
Вандома!
Но в Адду сбросил без затей
Твоих солдат и лошадей
Вандом!
Хоть сил ты много положил,
Кто тысяч семь бойцов твоих убил?
Вандом!
Савойи герцог себя героем мнил,
Но кто Верчелли у него отбил?
Вандом!
Герцог Орлеанский был послан в Италию, чтобы заменить там Вандома, но, оказавшись по другую сторону Альп, он стал свидетелем неудачи, которая доказала ему, что, поставив его во главе армии, король сохранил за собой командование ею. По прибытии в армию, стоявшую лагерем возле Турина, герцог узнал, что в качестве главных заместителей он имеет герцога де Ла Фейяда, одного из самых блистательных и самых любезных людей в королевстве, того самого, что воздвиг за свой собственный счет статую Людовика XIV на площади Побед, и маршала де Марсена, того самого, что проиграл сражение при Бленхейме, а в качестве врагов — принца Евгения и герцога Савойского, который, долгое время оставаясь неверным союзником, в конце концов примкнул к имперцам и вел теперь войну против двух своих дочерей. Герцог Орлеанский понял, что вскоре его атакуют и он утратит те выгоды, какие ему давали наступательные действия. Он собрал военный совет, в который входили маршал де Марсен и герцог де Ла Фейяд, а также служившие под их началом Альберготти и Сен-Фремон.
Герцог обрисовал со всей ясностью создавшееся положение и закончил свою речь тем, что предложил двинуться на врага. План, предложенный молодым герцогом, был настолько ясен и давал такие большие выгоды, что все стали говорить о необходимости наступления; но тогда маршал де Марсен вынул из кармана приказ, подписанный королем и предписывавший всем остальным генералам и самому герцогу Орлеанскому уступать мнению Марсена в случае начала действий, и заявил, что по его мнению следует оставаться на занятых рубежах.
Возмущенный тем, что его прислали в армию как принца крови, а не как генерала, герцог Орлеанский стал ждать появления принца Евгения, который атаковал оборонительные укрепления и после двухчасового боя овладел ими. Тотчас же рубежи и окопы были оставлены, войско рассеялось, а возимое имущество, провиант, снаряжение и воинская касса попали в руки врага. Герцог Орлеанский и маршал де Марсен поплатились за это поражение собственной кровью, словно простые солдаты: они оба были ранены. Хирург герцога Савойского отнял у маршала ногу, и тот умер через несколько минут после операции, признавшись, что, уезжая из Версаля, он получил приказ ожидать, пока ему предложат сражение, но самому сражения не начинать.
Этот приказ стал причиной того, что одних только убитых оказалось две тысячи и семьдесят тысяч разбежались, что беглецов лишь с великим трудом удалось привести в Дофине и что французы в течение нескольких месяцев потеряли Миланское герцогство, Мантуанскую область, Пьемонт и, наконец, Неаполитанское королевство.
Тем не менее по возвращении в Париж герцог Орлеанский получил должность главнокомандующего в Испании, наделенного полной властью; будь у него такая власть в Туринском лагере, это, возможно, спасло бы положение в Италии. Он тотчас же занялся приготовлениями к отъезду и составил свою свиту, пригласив на службу себе тех, в чьих советах и в чьей храбрости у него была полная уверенность. Перед самым его отъездом король потребовал у герцога список лиц, которых тот намеревался взять с собой. В числе этих лиц фигурировал г-н де Фонпертюи. Дойдя до этого имени, король остановился.
— Как, племянник! — воскликнул он. — Вы берете с собой господина де Фонпертюи, сына женщины, которая была влюблена в господина Арно и открыто бегала за ним! Фонпертюи! Янсениста! Я не хочу, чтобы вас сопровождали подобные люди!
— Клянусь вам, государь, — ответил ему герцог Орлеанский, — я вовсе не защищаю его мать; но что касается сына, то какой же он янсенист? Да он вообще не верит в Бога!
— И вы даете мне в том ваше слово? — спросил король.
— Слово дворянина, государь!
— Ну что ж, если так, — промолвил Людовик XIV, — то можете взять его с собой.
Король, как видим, дошел до того, что предпочел безбожника янсенисту.
Так что герцог Орлеанский отправился в Испанию, взяв с собой всех, кого ему было угодно взять, и присоединился к герцогу Бервику несколько дней спустя после сражения при Альмансе, в котором тот одержал победу над Голуэем. Герцог осадил Лериду, считавшуюся неприступной, однако он взял ее через десять дней после того, как к ней была проложена траншея.
Сразу же после этого герцог Орлеанский вознамерился осадить Тортосу, но, поскольку стояла уже поздняя осень, ему пришлось отложить продолжение своих побед до следующего года. Так что он вернулся в Версаль, где его очень ласково принял король, сказавший ему:
— Честь вам и хвала, племянник! Вы добились успеха там, где потерпел неудачу принц де Конде!
И в самом деле, в свое время не только принц де Конде, но и граф д’Аркур были вынуждены снять осаду с Лериды.
На следующий год герцог Орлеанский вернулся в Испанию; однако в то время, когда он туда прибыл, там царила такая великая бедность, что арагонские советники, не получая жалованья, отправили к его католическому величеству просьбу позволить им просить милостыню. Пришлось изыскивать возможность восполнить недостающие средства. Это отняло много времени, а так как герцог оставил в Париже целую толпу врагов, к которым следовало причислить все семейство Конде, уязвленное высказыванием короля, и г-жу де Ментенон, постоянно использовавшую поведение принца в качестве предлога для того, чтобы очернить его в глазах короля, стал распространяться слух, будто герцог Орлеанский пренебрегает ведением войны и остается в Мадриде лишь потому, что он влюблен в испанскую королеву. Особенно усердствовала в распространении этого слуха герцогиня Бурбонская, которая, как говорят придворные хроники, ненавидела герцога Орлеанского по той причине, что чересчур сильно его любила. Все эти слухи доходили до принца, и он, зная их источник, естественно таил злобу против тех, кто их распускал, в особенности против г-жи де Ментенон, с чьей ненавистью ему приходилось бороться уже лет десять.
Госпожа де Ментенон вела переписку с находившейся в Испании г-жой дез Юрсен, которая заправляла при Филиппе V как военными делами, так и финансами и, как уверяли, по наущению г-жи де Ментенон не принимала никаких мер по ведению военной кампании, не давая делать это и другим, так что, поскольку г-жа де Ментенон верховодила всем в Версале, а г-жа дез Юрсен командовала под ее началом в Эскориале, г-жу де Ментенон называли капитаном, а г-жу дез Юрсен — лейтенантом. Произнеся неслыханно дерзкий тост за здоровье двух этих командиров, герцог Орлеанский окончательно загубил свои дела, и без того изрядно попорченные при дворе тайными происками его врагов. Тем не менее, благодаря своему упорству, он все же выступил в поход, не будучи никогда обеспечен продовольствием более чем на неделю. В начале июня он захватил лагерь у Жинестара и, взяв приступом Фальсет и несколько других небольших укреплений, осадил Тортосу; затем, принудив этот город к капитуляции и стесняя действия неприятельских войск на протяжении всего похода, он вернулся в Мадрид, а оттуда, после нескольких новых ссор с г-жой дез Юрсен, вернулся в Версаль, где застал Людовика XIV весьма к нему охладевшим: при первом же свидании король заявил герцогу, что будет лучше, если тот не возвратится более в Испанию.
Принц испытал на Пиренейском полуострове чересчур много неприятностей, чтобы пребывание там доставляло ему удовольствие. Так что он снова предался обычным своим легкомысленным забавам или сделал вид, что предался им. Мы сказали «сделал вид», ибо вскоре нам станет ясно, что, покинув Испанию, герцог Орлеанский не переставал обращать свои взоры в эту сторону.