Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 192



Она прошла по главным улицам города, сделав остановку в ратуше, чтобы произнести речь перед городскими властями, у тюрьмы, чтобы освободить заключенных, и в епископском дворце, чтобы там пообедать. Возвратилась она к себе лишь вечером.

Вскоре ей было доставлено письмо от г-на де Бофора. Он уведомлял принцессу, что не смог явиться к ней, как обещал, ибо, питая надежду завладеть особой короля, двигавшегося по другому берегу, попытался перейти Луару у моста Жаржо. Однако г-н де Тюренн остановил его, устроив блистательную оборону, и в итоге герцог потерял без всякой пользы множество храбрецов, в том числе Сиро, барона де Вито, о котором мы уже говорили в связи с битвой при Рокруа и который в ходе своей долгой военной карьеры удостоился необычайной чести, достойной упоминания: во время сражений он стрелял из пистолета в трех королей — короля Богемии, короля Польши и короля Швеции — и последнему даже прострелил пулей шляпу.

Мадемуазель де Монпансье была сильно опечалена известием об этой бесполезной атаке, которая обошлась так дорого. Она написала г-ну де Бофору и герцогу Немурскому, приглашая их встретиться с ней, и, опасаясь, что их появление в городе может вызвать подозрение у городских чинов, назначила местом этой встречи постоялый двор в предместье Сен-Венсан; со своей стороны, поскольку у нее были опасения, что ее вполне могут не впустить обратно, она оставила у городских ворот свои кареты, а также г-на де Фиески и г-на де Грамона, которые должны были ожидать ее, беседуя с мэром и эшевенами, а сама направилась к назначенному месту свидания. Как только она прибыла туда, появились г-н де Бофор и герцог Немурский, но каждый со своей стороны, ибо, хотя между ними были родственные отношения, а возможно даже, именно потому, что такие отношения между ними были, два этих человека вечно находились в жестокой ссоре. Господин де Бофор приветствовал мадемуазель де Монпансье довольно холодно; герцог Немурский, напротив, сказал ей много приятных слов по поводу того, что происходило во время ее вступления в город, и его примеру последовали все присутствовавшие офицеры; однако, поскольку они собрались для того, чтобы держать совет, принцесса почти сразу же отпустила всех офицеров, которые не должны были принимать участие в обсуждениях, и оставила только самых главных.

Основной вопрос состоял в том, чтобы разобраться, в какую сторону повести армию. Герцог Немурский придерживался мнения, что армия должна переправиться через реку у Блуа, а г-н де Бофор полагал, что ей следует идти на Монтаржи. И в самом деле, отправив оттуда отряд в Монтро, фрондеры завладели бы реками Луара и Йонна и перерезали дорогу на Фонтенбло королевскому двору. Каждый из них горячо отстаивал свое мнение. Мадемуазель де Монпансье, которую попросили принять тот или другой план, высказалась в пользу замысла г-на де Бофора; это привело герцога Немурского, отличавшегося весьма раздражительным характером, в такой сильный гнев, что, забыв о всяком почтении к принцессе, он начал браниться, уверяя, что предложение, противное его собственному, выдвинуто лишь с целью предать принца де Конде и что касается него самого, то он, полагая необходимым остаться верным своему слову, скорее покинет партию герцога Орлеанского, чем пойдет на Монтаржи. Мадемуазель де Монпансье попыталась доказать ему, что интересы принца де Конде ей так же дороги, как ее собственные. Однако герцог Немурский упрямился и в ответ лишь повторял без конца одни и те же слова:

— Если армия пойдет на Монтаржи, я ухожу!

— Сударь, — промолвила принцесса, — если таково ваше намерение, я прошу вас уведомить меня об этом заранее, ибо в нашем положении полезно уметь отличать друзей от врагов.

— Как раз поэтому, — ответил герцог Немурский, — я и не прочь сорвать личину с ложного друга, который обманывает принца де Конде и намерен сделать то, чего не сделали бы даже его открытые враги.

— И кто же этот ложный друг? — с вызовом спросил г-н де Бофор, поднимаясь с сундука, на котором он сидел, и направляясь к герцогу Немурскому.

— Вы, сударь! — ответил герцог.

Не успели эти слова прозвучать, как герцог Немурский получил пощечину. Он ответил тем же и сорвал с головы г-на де Бофора его белокурый парик. В то же мгновение оба принца отскочили назад, а затем ринулись друг на друга со шпагой в руке; но кто-то из офицеров бросился между ними, и их разняли: с минуту продолжалась страшная неразбериха, поскольку те, кто стоял снаружи, услышали шум и кинулись в комнату. Мадемуазель де Монпансье поднялась и приказала лейтенанту своих гвардейцев отобрать у обоих принцев шпаги. Однако герцог Немурский не хотел отдавать своей шпаги никому, кроме самой принцессы; что же касается г-на де Бофора, то он, позволив ей увести себя в сад и встав там на колени перед ней, попросил у нее извинения за себя и своего зятя. Видя, что один немного успокоился, она покинула его и вернулась к другому, но утихомирить его стоило ей огромных трудов, ибо он ничего не хотел слушать. Тщетно она убеждала его, говоря, что для партии ничего не может быть хуже подобных ссор и что враги, если им станет известно о них, обрадуются им, как победе: он продолжал горячиться и бросать угрозы. Тем не менее мадемуазель де Монпансье проявила такую настойчивость, что ему в конце концов пришлось уступить; он дал обещание принести извинения г-ну де Бофору и даже обнять его, но решился на это крайне неохотно. Совсем иначе повел себя г-н де Бофор: он с распростертыми объятиями и со слезами на глазах пошел навстречу своему зятю, который, вместо того чтобы ответить на эту нежность, обнял его, по словам мадемуазель де Монпансье, «так, как если бы обнимал лакея».



Сумев кое-как уладить эту ссору, мадемуазель де Монпансье вернулась в город. Горожане уже стали немного тревожиться по поводу ее долгого отсутствия, но она объяснила причину своей задержки главнейшим из них; прибыв к себе во дворец, она написала обоим принцам, попросив их жить в дружбе и приказав армии выступить в поход.

В следующую субботу принцесса получила письмо от отца, написанное им в ответ на ее уведомление о взятии Орлеана:

«Дочь моя!

Вы не можете представить себе радость, какую я испытал при известии о совершенном Вами деянии; Вы спасли для меня Орлеан и упрочили за мной Париж. Это всеобщая радость, и все говорят, что Ваше деяние достойно внучки Генриха Великого. Я никогда не сомневался в Вашей храбрости, но в этом деле Вы проявили, на мой взгляд, еще более благоразумия, чем храбрости. Добавлю, что я восхищен тем, что Вы совершили все это не столько из самолюбия, сколько из любви ко мне. По известной Вам причине пишите мне впредь о всех важных событиях через посредство своего секретаря. Гастон».

Причина же эта состояла в том, что принцесса де Монпансье писала так плохо, что отец не мог разобрать ее писем.[4]

Примерно в это самое время, то есть 11 или 12 марта, коадъютор получил известие о назначении его кардиналом: бесконечно желанная и служившая предметом стольких интриг кардинальская шапка была дарована ему папской консисторией 18 февраля 1652 года.

XXVII. 1652

Принц де Конде прибывает в армию мятежников. — Его письма мадемуазель де Монпансье. — Состояние королевской армии. — Странный поединок между королем и его братом. — Растерянность двора. — Каково было тогда влияние Людовика XIV. — История со ста луидорами. — Общая бедность. — Возвращение мадемуазель де Монпансье в Париж. — Она продолжает проявлять себя главой партии. — Подготовка к сражению. — Герцог Орлеанский отказывается действовать. — Он отдает свои полномочия мадемуазель де Монпансье. — Она отправляется в ратушу. — Сражение в предместье Сент-Антуан. — Мадемуазель де Монпансье приказывает стрелять из пушек Бастилии по королевским войскам. — Отступление армии короля. — Мадемуазель де Монпансье поздравляют в Люксембургском дворце.

Второго апреля 1652 года мадемуазель де Монпансье узнала новость, вызвавшую у нее вначале сомнение, настолько новость эта была для нее желанной: то было известие о прибытии принца де Конде в армию; однако на другой день она получила через посредство г-на Гийома Гито, столь же преданного принцу де Конде, как его дядя Франсуа Гито был предан королеве, следующее письмо, которое не оставило у нее более никакого беспокойства по этому поводу: