Карл Смелый. Жанна д’Арк

И действительно, пришли печальные для герцога Бед­форда известия: коннетабль, присутствия которого ко­роль не желал переносить, продолжил, со своей стороны, военные действия и, войдя в Мен, занял Рамфор, Мали- корн и Гальранд. Более того, говорили, что он пошел на Эврё. Таким образом, уже не англичане угрожали Пуату, Сентонжу и Оверни, а напротив, их самих теснили повсюду, вплоть до сердца Нормандии. Так что возвра­щение герцога Бедфорда в Париж было своевременным, ибо, вернувшись в столицу, он узнал о потере еще пяти городов: Омаля и Торси близ Дьеппа, Этрепаньи возле Жизора, Бон-Мулена и Сен-Селерена около Алансона. Мало того, герцог Бургундский, взволнованный письмом Девы, согласился принять в Аррасе представителей короля, и в первых числах августа состоялись предвари­тельные переговоры.

Герцогу Бедфорду нельзя было терять время, если он хотел противостоять сразу всем угрожавшим ему опас­ностям, и потому, оставив две с половиной тысячи сол­дат в Париже, он отправил остальных в Нормандию, а сам прибыл в Руан, чтобы собрать там провинциальные штаты.

Видя, что и на этот раз враг ускользает от него, и не зная, что стало причиной его возвращения в Париж, ко­роль, вместо того чтобы преследовать герцога Бедфорда, что поставило бы того в крайне сложное положение, двинулся из Монтепийуа в Крепи, а оттуда, не останав­ливаясь, в Компьень, где с огромным восторгом был встречен горожанами. Карл оставил им в качестве упра­вителя и капитана пикардийского дворянина по имени Гильом де Флави и, узнав о том, что жители Санлиса, считая себя покинутыми герцогом Бедфордом, только что подчинились королевской власти, отправился в этот город и расположился там вечером того же дня, когда он оставил Компьень.

Тем не менее в течение тех нескольких дней, которые король провел в Компьене, там произошли важные собы­тия. В ответ на предложения, выдвинутые в Аррасе, гер­цог Бургундский направил в Компьень своих представи­телей — Жана Люксембургского, епископа Арраса, сира де Бримё и сира де Шарни, и при первом же обмене условиями перемирие было заключено. Одно из условий перемирия состояло в том, что англичанам разрешалось участвовать в переговорах; король согласился на это, но на условии, что принцам, вот уже пятнадцать лет нахо­дящимся в английском плену, будет разрешено выку­питься. Это перемирие, которому король снова был обя­зан Жанне и которое, как надеялись, могло стать подготовительным этапом перед подписанием настоя­щего мира, было лишь частичным; его действие распро­странялось на все области, расположенные на правом берегу Сены от Ножана и вплоть до Онфлера; таким образом Париж и города, имевшие переправы через реку, исключались из этого договора: король имел право ата­ковать их, а герцог сохранял за собой право оборонять их.

Но пока все эти условия обсуждались в Компьене, Ла Гир, не имевший ничего общего с политикой и быстро пресыщавшийся любым отдыхом, вместе с несколькими отважными соратниками отправился на поиски военных приключений; и вот однажды утром, проехав достаточно большое расстояние, он и его товарищи оказались прямо перед крепостью Шато-Гайар в семи льё от Руана. Поскольку еще только рассветало и комендант крепости, которого звали Кингстон, не опасался никакой атаки, зная о том, что французы находятся более чем в двадцати льё от него, Ла Гиру хватило времени овладеть воротами крепости, прежде чем англичане начали оказывать сопро­тивление, и, воспользовавшись этим первым успехом, он заставил коменданта сдаться. Захваченный врасплох и не осведомленный о численности тех, с кем он имел дело, комендант попросил сохранить ему жизнь, сильно опа­саясь, что в этой просьбе ему будет отказано. Но Ла Гир выполнил ее, и тогда, к своему великому изумлению, комендант увидел, как в крепость вступают победители: английский гарнизон был вдвое больше и сильнее тех, кому он сдался. Тем не менее Кингстон сдержал свое слово: как и было условлено, он сдал замок вместе со всем тем, что находилось в его стенах, и уехал. Ла Гир же немедленно занял освободившуюся должность.

Во время обеда ему доложили, что в одном из подзе­мелий обнаружен французский пленный, запертый в железную клетку; Ла Гир сразу же спустился вниз и не узнал пленника, настолько тот изменился, но заключен­ный сам узнал своего освободителя. Благородный и хра­брый сир де Барбазан, захваченный в плен в Мелёне, в течение девяти лет после этого был заперт в железной клетке, двери которой были заклепаны из опасения, что пленный сумеет открыть их. Ла Гир тут же велел сломать прутья клетки. Но, хотя и видя перед собой этот неожи­данно открывшийся выход, старый рыцарь лишь покачал головой в знак отказа и сел в углу, заявив, что он дал коменданту обещание быть его покорным пленником и, пока он не будет освобожден от этого обещания, ничто на свете не заставит его выйти из клетки. Тщетно Ла Гир уверял его и клялся своей честью, что Кингстон сдал замок со всем его содержимым, и, следовательно, плен­ный, находившийся там, совершенно естественно вклю­чался в условие капитуляции, — Барбазан отвечал, что это вполне возможно, но он, тем не менее, останется в клетке до тех пор, пока не будет свободен от своего слова. Ла Гиру пришлось посылать вдогонку за Кингсто­ном, который вернулся, чтобы освободить Барбазана, так и не покидавшего своей клетки до тех пор, пока его тюремщик не снял с него клятвы. Оставив в Шато-Гайаре гарнизон, Ла Гир вернулся к королю вместе со старым рыцарем, который спешил снова взяться за оружие и умирал от желания пустить его в ход; короля они нашли в Санлисе, и он, подобно всем, кто его окружал, был чрезвычайно рад вновь видеть отважного сира де Барба­зана, о котором никто ничего не слышал так давно, что все уже считали его умершим.

В это самое время король узнал об отъезде герцога Бедфорда в Руан и решил двинуться на столицу, восполь­зовавшись его отсутствием; подкрепление в лице двух славных рыцарей, прибывших к нему, еще более укре­пило Карла VII в этом решении; узнав, что авангард его армии достиг Сен-Дени и без всякого сопротивления вошел туда, он в свой черед отправился в путь и 29 авгу­ста прибыл в эту древнюю королевскую усыпальницу. Как только он там оказался, все окрестные города перешли на его сторону: Крей, Шантийи, Гурне-на- Аронде, Люзарш, Шуази и Ланьи изъявили ему покор­ность, а сеньоры Монморанси и Муи принесли ему клятву верности.

Так что все складывалось превосходно; и потому, при­быв в Сен-Дени, Дева вновь пришла к королю и, броси­вшись перед ним на колени, стала умолять его позволить ей уехать, поскольку он более не нуждался в ее помощи; со слезами на глазах она говорила королю, что чувствует себя неспособной впредь быть полезной ему и что ее голоса сказали ей, что если она и долее останется в армии, то с ней непременно случится несчастье. Король спросил ее, какое несчастье может с ней произойти, и Жанна ответила, что она будет ранена, а затем взята в плен. Но король не хотел ничего слушать, заявляя, что если она, не дай Бог, будет ранена, то, как это с ней уже было, она быстро поправится, а если она попадет в плен, то он продаст половину своего королевства, чтобы выку­пить ее. Жанна поднялась с колен, сокрушенно покачав головой, и, видя, что ей не удастся ничего добиться от короля, отправилась в церковь помолиться, чтобы если с ней и произойдет несчастье, то, по крайней мере, Господь смилостивился бы над ней.

На следующий день было принято решение прибли­зиться к Парижу и, покинув Сен-Дени, встать лагерем в Ла-Шапели. Жанна с печальным видом ехала верхом, в то время как ее младший брат следовал за ней, держа ее копье, а сир Долон — ее знамя, как вдруг она заметила, что по той же дороге идет солдат, рука об руку с какой-то гулящей девкой. Жанна уже давно строго-настрого запре­тила подобным особам сопровождать армию, и потому она тотчас попросила брата Пакереля передать женщине, чтобы та ушла прочь. Но, вместо того чтобы подчи­ниться, женщина ответила вызывающе нагло, а когда Жанна подъехала к парочке, чтобы самой прогнать рас­путницу, солдат с мечом в руке ринулся навстречу, крича, что уже слишком долго такие бравые воины, как он, под­чиняются бабе и что пришла пора это менять. Жанна, привыкшая к тому, что ее уважают как военачальника, не смогла вынести такой дерзости и обнажила свой меч; понимая, что ударом лезвием меча солдата можно убить, она ударила его плашмя по шлему и приказала ему уйти прочь; но, видимо, как ни слаб был этот удар, час ста­рого доброго оружия, не раз выдерживавшего куда более тяжелые удары, пробил: клинок разлетелся на куски, и лишь одна рукоять осталась в руке Жанны.