Карл Смелый. Жанна д’Арк

К тому же, отдавая королю старую часть города, Югоне отдавал ее, но с определенными оговорками.

Для начала Людовик XI вступил туда; позднее станет видно, что следовало понимать под этими оговорками.

Разумеется, обладать Аррасом было очень хорошо, но иметь Булонь — самый драгоценный аванпост христиан­ского мира, как выразился Шатлен, — было бы еще лучше!

К несчастью, Булонь принадлежала графам Оверн­ским, и король Франции не имел на нее никаких прав.

Ну, это как знать! А если хорошенько поискать?

Булонь обладала чудотворным образом Богоматери, а Людовик XI, как известно, чрезвычайно почитал образы Богоматери, что могли засвидетельствовать Богоматерь Амбрёнская, Богоматерь Клерийская, Богоматерь Победы и Богоматерь в Ле-Пюи-ан-Веле.

Ему недоставало теперь Богоматери Булонской, при­чем до такой степени, что у него пропал сон.

Как же превратить Богоматерь Булонскую в Богома­терь французскую?

Богоматерь Булонская была предметом паломничества: она была осыпана дарами, освященными знаменами, доспехами и памятными приношениями по обету.

Людовику XI пришла в голову мысль подарить Богома­тери город, имя которого она носила: вопрос, таким обра­зом, переставал быть политическим и становился религи­озным. Король вверил город в руки Пресвятой Девы и посвятил его ей, заявив при этом, что отныне и навсегда Булонь будет принадлежать лишь Богоматери, и одновре­менно даровав ей титул графини Булонской. Однако, как только Богоматерь стала графиней Булонской, он, король Франции, получил от нее этот город как ее ленник.

Без шпор, без пояса, разутый, Людовик XI в ходе пыш­ной церемонии принес Богоматери клятву верности и в знак признания своей вассальной зависимости вручил ей большое золотое сердце, поклявшись надежно оберегать город.

Таким образом, он оказался покровителем старой части города Арраса как король Франции и защитником города Булони как ленник Богоматери.

Что же касается Перонны и Абвиля, то он оберегал их, как мы уже сказали, в качестве опекуна Марии Бургунд­ской.

Тем временем ему стало известно о свадьбе Марии Бургундской с сыном императора Фридриха III, Макси­милианом. Напомним, что император и герцог Бургунд­ский обменялись в свое время обещаниями по этому поводу.

Мария Бургундская опасалась, как бы королева Англии не выдала ее замуж за своего брата Риверса, как бы вдов­ствующая герцогиня Бургундская не выдала ее замуж за своего брата Кларенса и как бы штаты Фландрии не выдали ее замуж за Адольфа Клевского. И она по соб­ственной воле вышла замуж за Максимилиана.

Впрочем, Фридрих III до конца остался верен своей славе скряги: у его сына не было ни ленных владений, ни денег, и враги называли Максимилиана безземель­ным принцем.

С таким же успехом они могли бы назвать его без- рубашечным принцем, ибо приданое ему подарила невеста, и она же оплатила его расходы на дорогу.

Но, правда, жених был молодым немцем приятной наружности, прекрасно сложенным, стройным и ловким, отважным тирольским охотником; этого было вполне достаточно, чтобы покорить юную принцессу двадцати лет от роду. Свадьба состоялась 18 августа 1477 года.

Понимая, что помешать браку не удастся, Людовик XI решил извлечь из него какую-нибудь пользу; он не знал пока, какую именно, но рассчитывал действовать по вдохновению.

Рядом с ним был человек, к которому король все больше проникался доверием, по мере того как он все меньше доверял Коммину.

Отчего же он все меньше доверял Коммину?

Разумеется, мне известно, что, когда занимаешься ремеслом, которым я занялся, нужно говорить все и быть готовым к любому вопросу.

Так вот почему это произошло.

Коммин был связан узами родства со всей знатью Фландрии; кроме того, г-жа де Коммин, придворная дама Марии Бургундской, руководила всеми делами, свя­занными с устройством брачного союза принцессы и Максимилиана.

Что же касается человека, приобретавшего все боль­шее благоволение короля, то это был фламандец- простолюдин, брадобрей и хирург, которому Людовик XI вполне мог доверить дипломатическое поручение, коль скоро он доверял ему свое горло.

Человек этот был исполнен злобы и хитрости; звался он Оливье Ле Ден, однако все охотно переделывали его фами­лию: одни называли его Оливье Дьявол, другие — Оливье Лукавый; эти прозвища подходили ему как нельзя лучше.

Король, вначале сделавший его своим хирургом, затем камердинером, потом брадобреем — обратите внимание на последовательность! — в итоге сделал его графом, гра­фом Мёланским.

Владея этим титулом, Оливье Ле Ден держал в своих руках Мёланский мост, то есть продовольственное снаб-

жение Парижа, которое велось с нижнего течения Сены.

По случаю брака Марии Бургундской король возвел его в ранг посла, рассчитывая узнать с помощью этого человека, фламандца и простолюдина, как уже было ска­зано, до какой степени можно оказать воздействие на славных жителей Гента, Брюгге и Льежа.

В этом состояла подлинная миссия Оливье Ле Дена, которая, как и всякая подлинная миссия, была тайной. Показная же миссия состояла в том, чтобы вручить Марии Бургундской верительные грамоты и высказать ей упрек, поскольку, находясь в вассальной зависимости от короля, она не имела права выходить замуж без согласия своего сюзерена.

При бургундском дворе над послом изо всех сил насме­хались, поскольку он требовал, чтобы его именовали гра­фом, и одевался, как вельможа.

Помимо всего прочего, он происходил из маленького городка, небольшого местечка Тилт! У фламандских горожан тоже была своя аристократия: для них человек из маленького города был маленьким человеком.

Но все это не помешало Оливье заметить нечто важ­ное: гентцы, раздраженные захватом Арраса, Булони, Абвиля и Перонны, вооружаются, чтобы захватить Турне — королевский город, случайно оказавшийся вну­три их Фландрии.

Возвращаясь из Гента, Оливье сделал вид, будто у него есть письмо от короля, которое следует передать властям Турне; он собрал находившиеся поблизости воинские отряды и с двумя сотнями копейщиков вступил в город, а уехал оттуда уже один.

Подобное соседство обеспокоило гентцев, и они решили от него избавиться. Избрав в качестве командира Адольфа Гельдернского — того, кто упрятал своего отца в темницу, кого называли не иначе, как отцеубийцей, и кого, наконец, они задумали женить на Марии Бургунд­ской, — гентцы выступили в поход, чтобы захватить Турне.

Фламандцы не были великими завоевателями; они хорошо сражались, но лишь pro aris et focis[26]: уводить этих солдат слишком далеко от их домов не следовало.

В трех льё от Турне жители Брюгге решили, что с них довольно, и пожелали выйти из игры.

Гентцы же, проявляя настойчивость, продолжили идти вперед, дошли до предместий города и сожгли их, а затем, на следующее утро, довольные этим подвигом, спокойно двинулись назад.

Но в это время гарнизон города совершил вылазку и ударил их с тыла. Адольф Гельдернский развернулся, оказал сопротивление французам и был убит.

Фламандцы обратились в бегство, побросав свои обозы, то есть весь запас хлеба, масла, пива, мяса и соле­ной рыбы — короче, все виды продовольствия. Гарнизон и город пировали целую неделю.

Знамя города Гента и тело герцога Гельдернского составили соответственно благородную и кровавую часть трофеев этой победы.

Если на этот раз Людовик XI ничего и не приобрел, то, по крайней мере, кое-что сохранил.

Кроме того, попытка захвата Турне ясно обрисовала положение: налицо была война.

Король перешел из Артуа в Эно. Его охватила жажда завоеваний, придавшая ему храбрости.

Камбре отворил перед ним ворота, однако Ле-Кенуа, Бушей и Авен ему пришлось осаждать. Последний из этих городов был взят приступом, и все там были убиты.

Галеотто, бывший герцогский капитан, находился в Валансьене; он сжег предместья, чтобы иметь возмож­ность защищать подступы к крепости. Король решил уморить город голодом. Жнецы, которых он привез из Бри, скосили в середине июня еще зелеными хлеба, которые обычно убирали в августе.