Карл Смелый. Жанна д’Арк

Депутаты вняли мнению большинства именитых горо­жан и отбыли.

Было воскресенье.

Ответ заключался в том, что нельзя принять никакого решения прежде, чем станет известна воля короля.

— Что ж, — громким голосом произнес Дюнуа, — тогда завтра приступ!

— Как вам будет угодно, монсеньор, — ответили горо­жане.

В течение следующего дня к городу никто не подошел: напротив, из города сделали вылазку солдаты короля и привели с собой шестьдесят лошадей.

Двадцать восьмого августа король вернулся в Париж с войском из двенадцати тысяч человек, с пятьюдесятью телегами с порохом и семьюстами мюидами муки. Людо­вик XI знал парижан, преданных до тех пор, пока они ни в чем не испытывают недостатка, и считал важным сде­лать так, чтобы они жили в довольстве; и в самом деле, Париж был переполнен хлебом и вином. Принцы удер­живали верховья Сены, но в руках короля были ее низо­вья. Припасы же доставляли, поднимаясь вверх по тече­нию, а не спускаясь по нему вниз.

Король распорядился доставлять по реке все, вплоть до пирогов с угрями из Манта, по его приказу продава­вшихся за полцены на рынке в Шатле.

Тем временем осаждающие умирали с голоду; проис­ходило прямо противоположное тому, что случается при обычных осадах.

Герцог Менский сжалился над своим племянником, герцогом Беррийским, и послал ему яблок, капусты и репы.

Уже во второй раз горожане видели возвращение исполненного силы короля, которого они пытались перед этим предать; уже во второй раз они страшились его мщения. И король отомстил, но мягко: он ограничился тем, что удалил из города трех или четырех депутатов, призывавших принять принцев; что же касается епи­скопа Гильома Шартье, то король отомстил ему лишь тем, что не разговаривал с ним до самой его кончины и сочинил на его смерть оскорбительную эпитафию.

При всем том королю нужно было делать вид, что у него есть желание сражаться. Он заявил, что намерен идти на врага, и отправился в аббатство Сен-Дени, чтобы принять из рук его настоятеля орифламму; однако, опа­саясь, как бы со святым знаменем не случилось беды, он заботливо упрятал его в своем дворце Турнель.

Король рассчитывал на голод и переговоры.

Чтобы знать, каково положение армии принцев в отношении продовольствия, он разрешил парижанам продавать этим изголодавшимся бедолагам съестные припасы.

Парижанам это разрешение принесло выгоду.

Жан де Труа рассказывает нам, как выглядели осаж­дающие при встрече с осажденными:

«Заросшие щетиной, осунувшиеся от недоедания, без штанов и башмаков, покрытые вшами и грязью, они испы­тывали такой бешеный голод, что хватали сыр нечищен­ным и прямо так и вгрызались в него зубами».

Торговцы докладывали о том, что они увидели. А только это и хотел узнать король. Он приказал затворить ворота города и покончил с вывозом съестных припа­сов.

Единственным пропитанием осаждающих стал незре­лый виноград.

Тем временем Людовик XI вел переговоры: диплома­тия была его сильной стороной.

Первыми, кто пришел к королю, были Арманьяки. Ко­роль, не будучи слишком злопамятным, заключил с ними мир; правда, позднее он был вынужден все это им при­помнить.

Затем явился граф де Сен-Поль: ему очень хотелось стать коннетаблем. Он долго беседовал с Людовиком XI и, вне всякого сомнения, на этот раз мог рассчитывать если еще и не на меч, то хотя бы на ножны.

Потом начались переговоры с Иоанном Калабрий­ским — тем самым, кому Антуан де Ла Саль посвятил свой роман «Маленький Жан де Сантре и дама де Бель- Кузин», — однако с ним договориться не удалось.

Возможно, он был чересчур требовательным или в нем более не нуждались.

Король и в самом деле смотрел поверх голов всех этих людей.

Двадцать шестого августа он послал деньги льежцам.

Тридцатого августа льежцы восстали и бросили вызов герцогу Бургундскому огнем и кровью.

Четвертого сентября принцы запросили перемирия, и оно было им предоставлено.

Перемирие было установлено с обеих сторон для того, чтобы обсудить условия мира.

Что же это были за условия?

Когда Людовик XI их впервые услышал, он рассме­ялся.

Герцог Беррийский рассчитывал получить Нормандию и Гиень; граф де Шароле — Пикардию; герцог Бретон­ский — Сентонж, правда, не для себя, а для шотландцев; герцог Лотарингский — надзор за Тульским и Верден­ским епископствами, а также сто тысяч золотых экю наличными для завоевания Неаполя и Меца.

Людовик XI всячески затягивал переговоры.

То, что должно было спасти короля, погубило его.

На его стороне было простонародье, однако ему про­тивостояло духовенство, сеньоры и зажиточные горо­жане.

В каждом городе стоял гарнизон королевских солдат, но каждый город имел также своего сеньора и своих име­нитых горожан.

Эти сеньоры и эти именитые горожане принесли много зла бедному Людовику XI за время его царствования! Вся его жизнь была вечной азартной игрой, схваткой за схваткой! Правда, перед тем, как умереть, он выиграл решающую партию, но для этого ему понадобилось зако­лоть д’Арманьяка и обезглавить Сен-Поля и Немура.

В тот момент, когда королю казалось, что он уже все держит в руках, все ему изменили.

Во-первых герцог Менский, который на всякий случай добился подтверждения своих должностей герцогом Бер- рийским.

Затем генеральный контролер финансов Дориоль, который, полагая, без сомнения, что финансы короля находятся в плохом состоянии, намеревался позаботиться о финансах его брата.

Затем комендант Понтуаза, отправивший маршалу де Руо письмо, в котором он просил маршала оправдать его перед королем, ибо, к его великому сожалению, ему при­шлось сдать крепость принцам.

Затем г-жа де Брезе, вдова Брезе, убитого при Мон- лери: хорошо осведомленная, по всей видимости, об обстоятельствах гибели мужа, она в сговоре с епископом Байё сдала Руан.

Затем граф Неверский: запертый в Перонне, он города не сдал, зато позволил захватить себя врасплох и увести в качестве пленника.

Король понял, что ему, как говорят игроки, не везет и если не заключить в ближайший день договор, то какой-нибудь Перрине Леклер сдаст Париж, а заодно и его самого.

Однажды утром выяснилось, что ворота Бастилии рас­пахнуты, а ее пушки заклепаны; следует сказать, что командиром крепости был отец Шарля де Мелёна, преж­него губернатора Парижа.

Король заключил договор: он был человеком, способ­ным на великие жертвы; безжалостный хирург, он, как никто другой, способен был отрезать собственные конеч­ности.

Правда, у него, словно у рака, вместо отрезанных конечностей вырастали новые, а своей покалеченной рукой он почти всегда хватал какую-нибудь новую про­винцию и больше ее уже не выпускал.

Король явился на встречу с графом де Шароле.

— Мир заключен, — сказал он ему. — Нормандцы хотят герцога — что ж, они его получат!

Королю пришлось провести беспокойную ночь, ночь, предшествовавшую дню, когда он принял это решение.

Нормандия! Уступить Нормандию, провинцию, кото­рая одна давала королевству треть налоговых поступле­ний, превосходную дойную корову, кормившую всю Францию! Дать Нормандии герцога означало вручить предателю — ибо герцог Нормандии, кто бы он ни был, неизбежно становился предателем — так вот, это озна­чало вручить предателю ключи от Франции, позволить англичанам войти в Сену, эту большую дорогу, которая ведет из Гавра в Париж!

Уступить Сентонж шотландцам! Признать этот давний дар Карла VII, в минуту отчаяния отдавшего в качестве платы за войско целую провинцию, означало ослабить Ла-Рошель, которая имела бы врага в тылу!

Уступить пограничную провинцию Шампань герцогу Лотарингскому? Предать Туль и Верден, союзников Франции в течение нескольких веков, да еще не получив от герцога Лотарингского клятву верности?

И все же на это следовало пойти; главное было осво­бодить Париж и его окрестности от всех этих пожирате­лей провинций. И если для этого нужно было всего лишь заключить договоры — что ж, договоры ведь пишутся на бумаге! Sc ript a man ent?![11] Да, написанное остается, это верно, но лишь до тех пор, пока его не сожгут или не разорвут.