Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

— Вы возвращаетесь с Кавказа?

-Да.

— В таком случае вы не познакомитесь с ними, а лишь возобновите знакомство.

— Прекрасно, стало быть, у вас на судне грузины? Или армяне? Или же имеретины?

— У меня нечто получше: триста чистокровных кабар­динцев.

— И они направляются в Константинополь?

— Именно так.

— Стало быть, это эмиграция?

— Нет, это спекуляция.

Я взглянул на капитана.

— О Боже, — произнес он, — ведь ясно как день, что все эти мерзавцы едут продавать на рынке своих женщин и детей.

Я прервал его:

— И вы, капитан, содействуете этой торговле белыми людьми?

— А что, по-вашему, мы можем сделать?! У этих него­дяев все документы в порядке, придраться не к чему. У каждого есть паспорт. К тому же женщины, полагая, что всем им предстоит выйти замуж за пашей или попасть в гарем султана, радуются этому всей душой. Черт возьми! Если бы они обратились к нам за помощью, мы вмеша­лись бы, но они-то молчат!

— В таком случае вы правы, капитан, мне и в самом деле повезло. А когда мы возвратимся на пароход?

— Когда пожелаете, — сказал г-н Бодуи. — Вот ваше карантинное свидетельство.

Капитан, видя мое желание как можно скорее под­няться на борт «Сюлли», взял документы и сделал поклон в мою сторону, словно говоря, как Дюпре в «Вильгельме Телле», что пути мне открыты: он лишь удержал в груди звук «до» верхней октавы, только и всего.

Я последовал за ним.

Час спустя, в разгар чертовски сильного шквала, мы пристали к «Сюлли».

На этот раз нас встретили совсем иначе, и у верха трапа, рядом с которым первым стоял Люка, мы увидели лишь улыбающиеся лица и протянутые нам руки.

Помощник капитана, такой неприветливый во время моего первого визита, теперь был чрезвычайно предупре­дителен.

Мне разъяснили его ошибку, а сам он перестал вос­торгаться тому, что я говорю по-французски, словно француз.

— Ну так что? — спросил я капитана, оглядываясь по сторонам.

— О чем это вы? — поинтересовался он.

— Где же ваши кабардинцы?

— В твиндеке, черт побери!

— Можно к ним спуститься?

Он посмотрел на часы:

— Это не составит труда, тем более что вы, как я пола­гаю, желаете видеть прежде всего кабардинок.

— Признаться, до настоящего времени мне приходи­лось видеть больше мужчин, чем женщин.

— Что ж, сейчас вы увидите целое шествие.

— И куда же направится это шествие?

— Туда, куда Жокрис водил курочек.

— Вот как!

Едва я издал это восклицание, как из люка появилась вереница людей.

Возглавлял ее почтенный белобородый старик, ново­явленный Жокрис, за которым следовало от семидесяти до восьмидесяти курочек всех возрастов, от десяти до двадцати лет; они проходили у правого борта и без вся­кого чувства стыдливости, присущего европейцам, делали одна за другой остановку у матросского гальюна, а затем, пройдя у левого борта, цепочкой спускались в люк, выка­зывая при этом грацию скорее не курочек, а гусынь.

— Не желаете? — спросил меня капитан. — Все это продается.

— Честное слово, нет, — отвечал я, — это не так уж соблазнительно. Но вот что мне хотелось бы увидеть, так это то, как они разместились.

— У вас есть с собой персидский порошок от насеко­мых?

— Да, но он в чемодане.

— Этого недостаточно: придется открыть чемодан.

— Пожалуй, нет; это крайне затруднительно.

— Что ж, тогда смотрите через люк.

И я посмотрел через люк.

Кабардинцы и кабардинки помещались посемейно в своего рода стойлах, откуда они не выходили целый день, если не считать еще одной прогулки вроде той, какую я только что видел и какую в девять часов утра устраивали тем же самым женщинам.

Все кругом было вопиюще грязно.

Но любопытнее всего было то, что по воле случая два враждующих клана в одно и то же время и с одной и той же целью пожелали совершить плавание на борту «Сюлли».

Один клан разместили на правом борту судна, дру­гой — на левом.

Сидя по разным сторонам, они обменивались злоб­ными взглядами.

Между тем прозвучал судовой колокол.

— Вы готовы? — спросил капитан старшего машини­ста.

— Да, господин капитан, — ответил тот.

— Что ж, тогда поднимаем якорь и идем на всех парах: мы опаздываем на целые сутки, а впереди у нас скверная погода.

И в самом деле, морская скрипка была уже установ­лена.

«Что за скрипка?» — спросите вы, дорогие читатели.

Морская скрипка — это просто-напросто веревочное приспособление, которое придает столу вид огромной гитары и служит для того, чтобы при качке не позволять тарелкам, стаканам, бутылкам и блюдам скатываться со стола на пол.

Когда такую скрипку ставят на стол, гостей за ним чаще всего бывает немного.

Впрочем, за капитанским столом нас было лишь трое: Муане, Григорий и я.

Вскоре нас осталось за ним лишь двое — Муане и я.

Григорий уже был в постели: простого покачивания судна, стоявшего на якоре, было достаточно для того, чтобы вызвать у него морскую болезнь.

Пока длился обед, пароход отчалил.

Во время десерта послышались громкие крики, а затем почти сразу же в столовую вошел вахтенный боцман и вызвал доктора.

Доктор поднялся.

— Что случилось? — спросили мы в один голос.

— Двое кабардинских старшин подрались, — объяснил боцман с тем марсельским выговором, какой мне было приятно слышать после того, как почти год я слышал лишь русский акцент, — и, черт побери, один из них полоснул другого ножом по лицу.

— Хорошо, — сказал капитан, снова садясь, — пусть на того, кто нанес удар, наденут кандалы.

Доктор пошел вслед за боцманом, а мы услышали у себя под ногами какой-то топот, словно там происходила драка; потом снова установилась тишина.

Минут через десять доктор вернулся.

— Ну и что там? — спросил капитан Дагерр.

— Превосходный кинжальный удар, — отвечал док­тор, — рассекший лицо того, кто его получил, наискось: рана начинается у брови и заканчивается у подбородка, рассекая правый глаз надвое.

— Он не умрет? — спросил капитан.

— Нет, но вполне может стать однажды властелином царства слепых.

— То есть он станет кривым? — в свою очередь поин­тересовался я.

— О, — откликнулся доктор, — он уже кривой.

— А тот, кто нанес этот удар, — спросил капитан, — в кандалах?

— Да, капитан.

— Прекрасно.

Едва только капитан успел выразить так свое удовле­творение, как в столовую вошел судовой переводчик.

— Капитан, — сказал он, — депутация кабардинцев просит позволения явиться к вам.

— Что им от меня надо? — спросил капитан.

— Они хотят обсуждать это только с вами.

— Пусть войдут.

Депутация вошла: она состояла из четырех человек, и возглавлял ее все тот же почтенный старик, которому было доверено выводить женщин на прогулку.

— Говорите, — произнес, не вставая, капитан.

Старик заговорил.

— Что он сказал? — поинтересовался капитан Дагерр, когда тот кончил.

— Он говорит, капитан, что вы должны освободить человека, который по вашему приказу был закован в кандалы.

— И почему же я должен освободить его?

— Потому что драка случилась между горцами и фран­цузское правосудие ничего в этом деле не поймет, а если в нем есть виновный, они берутся сами наказать его.

— Ответьте им, — сказал капитан, — что с той минуты, как они взошли на борт французского судна, находяще­гося под моим командованием, им следует подчиняться французскому правосудию, которое отправляю здесь я.

— Но, капитан, они говорят еще ...

— Довольно, довольно, — сказал капитан, — передайте всем этим торговцам человеческим мясом, чтобы они возвращались в твиндек и сидели тихо, а не то ... тысяча чертей, они будут иметь дело со мной!

Капитан Дагерр бранится лишь в исключительных случаях, но всем известно, что, когда он это делает, шутки плохи.

Так что переводчик вышел за дверь, подталкивая перед собой депутацию.

Мы пили кофе, когда в столовую вбежал помощник капитана.