Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

Ну да забудем мы, что его преискусно изобрела природа, как бы разговорную трубу, для усиления нашего голоса, для придания ему разнозвучия и приятности. Умолчим, что этот духовой инструмент служит также и орудием вса­сывания благоуханий природы, проводником и докладчиком души цветов душе нашей. Откинем пользу его, возьмем одну эстетическую сторону, красоту, — и кто против носа, кто против величия носиного? Кедр ливанский, он попирает стопою мураву усов и гордо раскидывается бровями. Под ним и окрест его цветут улыбки, на нем сидит орел — дума. И как величаво вздымается он к облакам, как бес­страшно кидается вперед, как пророчески помавает ноз­дрями — будто вдыхает уже ветер бессмертия. Нет, не верю, чтоб нос предназначен был судьбой только для таба­керки или скляночки с духами ... Не хочу, не могу верить!.. Я убежден, что, при всеобщей скачке к усовершенствова­нию, нос никак не будет позади!.. Для него найдут обшир­нее круг деятельности, благороднее нынешней роли.

И если вы хотите полюбоваться на носы, во всей силе их растительности, в полном цвету их красоты, возьмите скорей подорожную с чином коллежского асессора и поез­жайте в Грузию. Но я предсказываю тяжкий удар вашему самолюбию, если вы из Европы, из страны выродившихся людей, задумаете привезти в Грузию нос на славу, на дико­вину. Пускай объявите вы у тифлисского шлагбаума, в числе ваших примет, нос Шиллера или Каракаллы: суета сует! На первой площадке вы убедитесь уже, что все рим­ские и немецкие носы должны, при встрече с грузинскими, закопаться со стыда в землю. И что там за носы в самом деле, что за чудесные носы! Осанистые, высокие, колесом, и сами так и сияют, так и рдеют; ну вот, кажется, паль­цем тронь — брызнут кахетинским. Надо вам сказать, что в Грузии, по закону царя Вахтанга IV, все материи меряются не аршинами и не локтями, а носом со штемпе­лем. Там говорят: "Я купила бархату семь носов и три чет­верти — или: "Куда как вздорожал канаус: за нос просят два абаза". Многие дамы находят, что эта мера гораздо выгоднее европейской».[11]

XLVIII ДОРОГА ОТ ТИФЛИСА ДО ВЛАДИКАВКАЗА

По приезде в Тифлис я решил, что во время моего пре­бывания в столице Грузии мне стоит потратить неделю на поездку во Владикавказ.

Мне недостаточно было проехать через железные ворота Дербента, я хотел проехать и через ворота Дарьяла.

Мне мало было объехать Кавказ кругом, у меня было желание пересечь его и поперек.

И хотя погода портилась — не забудьте, что стоял уже декабрь, — я сел в тарантас и отправился в путь.

Муане остался в Тифлисе, Калино поехал со мной.

Прямо от ворот дома, где мы жили, начинался образ­чик дороги, по которой нам предстояло следовать на протяжении всего путешествия. Дорога эта тянется вдоль правого берега шумной и быстрой Куры, огибая подно­жие невысокой горной цепи, а потом круто поворачивает налево там, где река образует угол, именуемый Чертовым коленом: такое название связано с тем, что нижняя часть ее течения имеет форму огромного колена.

От Чертова колена дорога становится более разбитой и ухабистой, чем прежде. Заметьте, что вы удалились от города не более, чем на две версты.

На этом первом участке дороги нет ничего примеча­тельного, кроме того, что на высотах, куда не ведет ника­кая лестница и куда никакая лестница не может под­няться, видно множество пещер, входы в которые обязательно имеют квадратную форму.

Эти пещеры, признаться, живо возбудили во мне любопытство, но, к несчастью, хотя сам я был любопы­тен, Калино этим качеством не отличался: он прошел бы даже мимо семи замков короля Богемии, не поинтересовавшись, кто их построил. Лишь ценой неимоверных усилий мне удалось поднять его сообразительность на высоту вопроса, в котором ему предстояло разобраться по моей просьбе.

Впрочем, положение у нас было незавидное: мы могли обратиться за справками лишь к ямщику, но славный малый, на протяжении пятнадцати лет три или четыре раза в неделю проезжавший по дороге, по которой я ехал впервые, никогда не замечал зияющих пещер, вызвавших у меня интерес, и никаких разъяснений по их поводу дать не мог.

Так что мне оставалось лишь теряться в догадках.

Меня занимал вопрос: вырыты эти пещеры человече­ской рукой или же они созданы природой?

Очевидно, они слишком правильны геометрически, чтобы быть созданными природой. Скопления кристал­лов, встречающиеся на Кавказе, часто принимают неве­роятно правильную форму, но скопления кристаллов — это не входные отверстия пещер.

Вероятнее всего, что эти пещеры были жилищами пер­вых племен, обитавших на Кавказе. Если это так, то с уважением преклонимся перед этими достопочтенными остатками первобытной архитектуры.

Впрочем, называя ее первобытной, я, видимо, ошиба­юсь: самыми первыми человеческими жилищами были, наверное, деревья с густой тенистой листвой. Зима вынуждала людей оставлять гостеприимное дерево и искать убежища от холода, вот тогда им и приходилось укрываться в пещерах или рыть их, если они не находили готовых.

Во всяком случае, эти пещеры, если они имели то назначение, какое мы им приписываем, существуют, по крайней мере, семьдесят столетий: это весьма почтенная древность и в то же время очевидное доказательство утверждения, что требуется не менее семи тысяч лет, чтобы понять, что мы ничего не знаем.

Возможно также, что эти углубления являются гробни­цами, где древние гебры помещали прах своих мертве­цов; в Персии, особенно в области Йезд, близ Тегерана, в горах находят пещеры, которые имеют полное сходство с теми, что были у нас перед глазами, и которые местные жители считают гробницами последователей Зороастра.

В этом последнем предположении нет ничего чересчур смелого, ибо огнепоклонничество господствовало в Гру­зии, и особенно в ее столице Мцхете, вплоть до введения христианства.

Если верить преданию, то дорога, по которой мы ехали, — та самая, по которой шел Помпей, преследуя Митридата. Возле моста, построенного на Куре в 1840 году отцом нашего хозяина, правительственным инжене­ром г-ном Зубаловым, находятся развалины кирпичного моста, приписываемого победителю понтийского царя.

Переправившись через этот мост, вы вступаете в Мцхет, то есть в древнюю столицу Грузии, а ныне бедную деревню, расположенную на месте древнего города, на стрелке, образованной слиянием Арагви и Куры.

Согласно легендам, Мцхет был построен Мцхетосом, сыном Картлоса, жившего спустя всего лишь шесть поко­лений после Моисея. Через несколько столетий после своего основания Мцхет превратился в значительный город, и грузинские цари избрали его своей резиден­цией.

Один из его управителей, перс по имени Ардам, обнес его стенами, построил у моста через Куру крепость, раз­валины которой еще видны, и другое укрепление, но уже с северной стороны.

Во времена Александра Великого, когда гебры подвер­глись гонениям, стены Мцхета были разрушены Азоном, а затем восстановлены Фарнавазом. Царь Мириан, цар­ствовавший с 265 по 318 годы от Рождества Христова, воздвиг в Мцхете деревянную церковь, в которой хра­нился разодранный хитон Иисуса Христа. Мирдат, два­дцать шестой царь Грузии, процветавший в конце того же столетия, заменил деревянные колонны этой церкви на каменные.

Это та самая церковь, которая называется теперь Самироне.

К северу от нее тот же царь построил церковь Сам- тавро, украшенную прекрасным куполом. В ней погребен сорок третий грузинский царь Мир, живший в конце VII века. Город, опустошенный врагами, был вновь построен примерно в 1304 году, в царствование Георгия, семьдесят первого царя, но лишь для того, чтобы снова быть разрушенным Тамерланом, которого грузины назы­вают Ланг-Тимуром.

Мцхет снова поднялся из руин при Александре, семь­десят шестом царе Грузии, построившем каменную цер­ковь с куполом. Наконец, около 1722 года Вахтанг зна­чительно украсил эту церковь. В ней покоятся многие цари, и в их числе последний царь, Георгий, умерший, насколько я помню, в 1811 году, то есть совсем недавно.