Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

И вместе с тем, обладая этим восхитительным профи­лем, княгиня выглядит глубоко печальной.

Откуда происходит эта печаль? Ведь она счастливая супруга, плодовитая мать. Может быть, дело в красоте, которой природе было угодно сверх всего этого наделить ее, подобно тому как природа наделяет ароматом неко­торые цветы, достаточно красивые, чтобы обходиться без аромата? Или это последствие, отпечаток, результат гро­мадной беды, почти на целый год разлучившей княгиню с семьей?

И что странно, достославная пленница сохранила под­линное и восторженное уважение к Шамилю.

— Это человек совершенно выдающийся, — говорила она мне, — и слава его скорее преуменьшена, чем пре­увеличена.

Расскажем со всеми подробностями об этом похище­нии, которое задолго до того, как оно было совершено, задумал Шамиль, чтобы вернуть себе своего сына Джемал-Эддина, ставшего, как мы уже сказали в начале этой книги, пленником царского двора.

Но Джемал-Эддин считал за счастье быть пленником; несчастный молодой человек умер от печали, снова став свободным.

Княгиня Чавчавадзе владеет великолепным поместьем в сорока—сорока пяти верстах от Тифлиса, которое носит название Цинандали.

Это княжеское имение расположено на правом берегу Алазани — той самой реки, вдоль берегов которой мы ехали, следуя из Нухи в Царские Колодцы, — в одном из красивейших мест Кахетии, в нескольких верстах от Телава.

Княгиня имела привычку каждый год уезжать в мае из Тифлиса, поселяться в Цинандали и возвращаться оттуда лишь в октябре.

В 1854 году пошли слухи о возможном набеге лезгин, и это задержало княгиню в Тифлисе дольше, чем обычно. Князь попросил ее повременить с отъездом, пока не будут собраны данные разведки; эти данные, полученные им, как он полагал, из надежного источника, успокоили его. В итоге было решено выехать 18 июня по русскому стилю, или 30 июня по нашему французскому календарю.

Переезд в другое жилище — важное дело в Азии, где даже у самых богатых людей все, кажется, делается лишь для удовлетворения сиюминутных нужд; здесь не заве­дено иметь обстановку одновременно и в городском доме, и в загородном поместье. Покидая город, чтобы отправиться в деревню, из городского дома забирают всю мебель и перевозят ее в поместье; если же покидают поместье, чтобы отправиться в город, мебель перевозят обратно в городской дом.

А кроме того, поскольку съестные припасы с трудом можно найти даже в Тифлисе, то тем более это непросто в деревне. И, стало быть, приходится все везти с собой из Тифлиса: чай, сахар, пряности и разного рода ткани, предназначенные для домашней челяди; все это нагру­жают на арбы и едут впереди них на тарантасе.

По кавказским дорогам ездят только тарантасы и арбы.

Отъезжать было решено в воскресенье, но на почтовой станции не оказалось лошадей. На почтовых станциях в России никогда не бывает лошадей. Ручаюсь, что во время нашего четырехмесячного путешествия на почто­вых мы потеряли в общей сложности месяц в ожидании лошадей.

Все же русское правительство — странное правитель­ство. Вместо того чтобы сказать почтовым смотрителям: «Вы будете взимать плату за лошадей на одну копейку больше, но у вас всегда должны быть лошади», оно позволяет смотрителям грабить путешественников, а путешественникам, которые не желают быть ограблен­ными, бить смотрителей.

Итак, в воскресенье лошадей не оказалось. Можно было бы выехать в понедельник, но русский понедельник то же, что французская пятница: это несчастливый день.

Так что выехали лишь во вторник.

В первый день сломались две арбы; на второй день сломался тарантас. Пришлось набить сеном и коврами телегу, и княгиня легла в ней вместе с тремя своими младшими детьми — Тамарой, Александром и Лидией, из которых двое последних были еще грудными: малень­кому Александру было четырнадцать месяцев, Лидии — три месяца, Тамаре — четыре года. Двое старших детей, Саломея и Мария, ехали на второй телеге вместе с фран­цузской гувернанткой, г-жой Дрансе[6]. Князь, ехавший верхом, наблюдал за всем этим караваном.

На другой день, в два часа пополудни, караван прибыл в загородный дом, расположенный на холме, одна сто­рона которого представляет собой довольно крутой, но все же преодолимый склон, а другая обрывается отвес­ной пропастью.

Судите сами о столь хваленой скорости передвижения в России: княгиня потратила восемнадцать часов на то, чтобы проделать путь в одиннадцать льё.

Вы, возможно, скажете мне, что Грузия это не Рос­сия.

Отвечаю: в России ей понадобилось бы на такой путь не восемнадцать часов, а тридцать шесть.

Цинандали в июне месяце — это волшебный дворец: цветы, виноград, гранаты, лимоны, апельсины, жимо­лость, розы растут, распускаются и созревают здесь впе­ремешку; здешний воздух являет собой одно сплошное благоухание, составленное из десятков ароматов, сли­вшихся воедино.

Так что дети и женщины тотчас же разбежались по этому прекрасному огромному саду, словно цветы и плоды города, смешавшиеся с цветами и плодами деревни.

Княгиня Анна Чавчавадзе назначила Цинандали местом встречи со своей сестрой, княгиней Варварой Орбелиани. Та прибыла два дня спустя со своим семиме­сячным сыном князем Георгием и своей племянницей княжной Баратовой. Она привезла с собой кормилицу и двух горничных. Княгиня Варвара Орбелиани была в глу­боком трауре: ее муж, князь Илико Орбелиани, незадолго до этого был убит в схватке с турками.

Их сопровождала старая тетка княгини Чавчавадзе, княгиня Тина.

Тем временем князь получил приказ принять командо­вание над крепостью, расположенной в двух днях пути от Цинандали. Этот приказ вызвал определенную тревогу у княгини, разлучавшейся с мужем; однако муж успокоил ее, заявив, что недавно был дан приказ отправить из Тифлиса войска в Телав; кроме того, уже несколько дней шел проливной дождь, так что Алазань вышла из бере­гов, и лезгины не смогут переправиться через реку.

Князь уехал.

Через три дня княгиня получила письмо от мужа: лез­гины, числом от пяти до шести тысяч, напали на кре­пость, которую он оборонял; однако князь просил ее быть совершенно спокойной: крепость надежна, гарни­зон храбр и опасаться нечего.

Если бы он полагал, что ей необходимо оставить Цинандали, он дал бы ей знать об этом.

Опасность, которая могла угрожать ее мужу, заставила княгиню Чавчавдзе забыть об опасности, которая могла угрожать ей самой.

Все было спокойно до 1 июля, то есть до 13 июля по французскому календарю. Вечером в стороне Телава было замечено огромное зарево. Слуги, посланные на разведку, поднялись как можно выше и увидели охваченные огнем дома.

Не приходилось сомневаться, что этот пожар был делом рук лезгин. Стало быть, несмотря на предположе­ния князя, они переправились через Алазань.

Около одиннадцати часов вечера в поместье пришли крестьяне. Они были в полном боевом вооружении. Цель их прихода состояла в том, чтобы убедить княгиню уйти вместе с ними в лес. Княгиня отказалась: муж сказал ей, что она может покинуть Цинандали лишь по его распо­ряжению.

Утром крестьяне разбежались.

Около двух часов в свою очередь появились деревен­ские соседи. Они пришли, как и крестьяне, умолять кня­гиню покинуть поместье и вместе с ними уйти в лес.

По мнению соседей, времени на то, чтобы спасать свои пожитки, уже не было, и эти люди бросали их, счи­тая жизнь ценнее всего того, что они оставляли.

Вечером все поднялись на террасу и увидели, что пожар стал ближе и сильнее. Это кольцо пламени вызы­вало страх. Княгиня уступила настояниям окружающих, и приказала укладывать столовое серебро, бриллианты и наиболее ценные вещи.

Около полуночи один крестьянин князя, по имени Зуриа, вызвался пойти на разведку. Княгиня дала согла­сие; он ушел и вернулся через три часа; лезгины стре­ляли в него: четыре или пять пуль пробили его одежду.

Однако, вопреки предположениям, лезгины не перешли реку: они расположились лагерем по другую сторону Алазани. Горевшие нивы находились на левом берегу реки.