Страница 19 из 176
Будучи игрушкой в руках своих фаворитов, которые, пользуясь близостью к нему, торговали своим покровительством, он двоих из них поймал с поличным, избил их, заставил вернуть деньги, которые они присвоили себе, но в тот же день отобедал с провинившимися, словно его доверие к ним ничуть не пошатнулось.
— Именно так, — пояснил он, — поступал мой дед Петр Великий.
Каждое утро о нем рассказывали какую-нибудь новость, которая, чтобы за ней ни скрывалось, правда или ложь, вызывала слухи, шум и всеобщее возмущение.
Так, среди прочего, говорили о том, что император вызвал из Гамбурга графа Салтыкова, первого любовника Екатерины и, по слухам, отца великого князя Павла, и вынуждал его, действуя то мольбами, то угрозами, заявить о своем отцовстве. Ну а затем, когда такое заявление будет сделано, добавляли распространители этого слуха, Петр III откажется от ребенка, который считается его сыном и по закону должен наследовать престол. После этого фаворитка императора, и без того уже начавшая выказывать безмерное тщеславие, возвысится до положения императрицы, а Екатерину ждет развод. Одновременно будут разведены и другие молодые придворные дамы, выражающие недовольство своими мужьями, и, как утверждалось, уже были заказаны двенадцать кроватей для двенадцати свадеб, которые предполагалось сыграть в ближайшее время.
Императрица же в течение трех лет жила уединенно и спокойно и, благодаря молчанию, окружавшему ее имя, заставила забыть о скандалах, которые сопровождали ее первые любовные увлечения. Она проявляла набожность, глубоко трогавшую русский народ, религиозность которого чисто внешняя; она снискала любовь солдат, разговаривая с караульными, задавая вопросы командирам и подавая им для поцелуя руку. Однажды вечером она проходила по темной галерее, и часовой отдал ей честь.
— Как ты узнал меня в темноте? — спросила она его.
— Матушка, — отвечал по-восточному витиевато ей солдат, — как не узнать тебя? Разве не ты проливаешь свет повсюду, где проходишь?!
Испытывая издевки, которым всякий раз при встрече с ней подвергал ее император, пребывая в очевидной для всех опале и фактически, если не официально, находясь в разводе, она говорила всем, кто желал ее слушать, что со стороны мужа ей приходится опасаться крайних проявлений насилия. Когда она появлялась на людях, в ее улыбке читалась безропотная грусть; словно непроизвольно, императрица роняла в такие минуты слезы, и жалостью, которую она пыталась вызвать к себе, готовила оружие для той борьбы, какую ей предстояло выдержать. Ее тайные сторонники — а их у нее было много — повторяли, что каждый день удивляются, видя, что она еще жива; они говорили о попытках отравления, которые до сих пор не удавались благодаря стараниям тех, кто лишь из преданности остался служить ей, но, повторяясь ежедневно, могут в конечном счете увенчаться успехом.
Подобные слухи обрели новую почву, когда стало известно, что Петр III переводит ближе к Санкт-Петербургу несчастного Ивана, почти от рождения находившегося в заключении, и когда выяснилось, что император посетил его в тюрьме.
Этот поступок и в самом деле был знаменательным: признанный как наследник императрицей Анной, незаконно и насильственно изгнанный с трона Елизаветой, Иван являлся естественным преемником Петра, если предположить, а такое было вполне вероятно, что у Петра не будет наследника.
И потому нетрудно уже было распознать — точно так же, как по характерным воздушным течениям в атмосфере и по характерным скоплениям облаков на небе моряк распознает приближение бури, — так вот, нетрудно уже было распознать по колебаниям, так сказать, почвы под ногами неотвратимое приближение одного из тех землетрясений, во время которого шатаются троны и слетают с плеч коронованные головы. В разговорах людей звучали лишь жалобы, недовольный ропот, робкие вопросы, отрывистые высказывания; каждый, чувствуя, что такое положение не может продолжаться долго, старался прощупать соседа и узнать, что тот думает, чтобы высказать ему свои собственные мысли. Императрица, прежде грустная, стала озабоченной, и постепенно лицо ее вновь приобрело выражение спокойствия, за которым великие сердца таят грандиозные замыслы. Народ трепетал, слыша искусно посеянные слухи; солдат внезапно будили невидимые барабаны, которые, казалось, призывали их быть наготове; по ночам таинственные голоса кричали: «К оружию!» — и тогда в кордегардиях, в казармах, даже внутри дворцовых оград солдаты собирались, спрашивая друг друга:
— Что-нибудь случилось с нашей матушкой?
И, качая головой, грустно отвечали:
— Нет у нас вожака! Нет вожака!
Но все они ошибались: вожак был, было даже два вожака.
В армии в это время состоял один никому не известный дворянин, который владел лишь несколькими крепостными и имел братьев, служивших солдатами в гвардейских полках, тогда как сам он был адъютантом главного начальника артиллерии и при этом обладал прекрасной внешностью, огромным ростом и необычайной силой: он сворачивал серебряную тарелку, словно лист бумаги, ломал стакан, растопырив внутри него пальцы, и останавливал за заднюю рессору несущиеся во весь опор дрожки.
Его звали Григорий Орлов, и он был потомок молодого стрельца, которого, как мы рассказывали, Петр I помиловал в тот страшный день, когда с плеч слетели две тысячи голов и на виселицах закачались четыре тысячи трупов.
Его четырех братьев, служивших, как только что было сказано, в гвардейских полках, звали Иван, Алексей, Федор и Владимир.
Екатерина обратила внимание на Григория. Уже в то время эта неутомимая в любви женщина смотрела на красивых мужчин тем опытным взглядом, каким барышник смотрит на хороших лошадей.
Императрице представился случай дать красавцу Орлову доказательство того, что она проявляет к нему интерес.
Генерал, адъютантом которого был Григорий Орлов, считал себя официальным любовником княгини Куракиной, одной из самых прелестных придворных дам.
Орлов же был ее тайным любовником, хотя, называя его тайным любовником, мы ошибаемся, поскольку об этой связи знали все, за исключением того, кто более всего был заинтересован о ней знать.
Неосторожность влюбленных открыла ему все.
Орлов, впав в немилость, ждал ссылки в Сибирь, но чья-то невидимая рука отвела наказание, нависшее над его головой.
То была рука великой княгини: Екатерина тогда еще не стала императрицей.
Счастье никогда не приходит в одиночку. Однажды вечером некая дуэнья, как в испанских комедиях, приложив палец к губам, сделала Орлову знак следовать за ней.
Эту дуэнью, которая в царствование Екатерины пользовалась немалой известностью, связанной с тем, как незаметно она приглашала следовать за собой и как, призывая к молчанию, таинственно прикладывала палец к губам, звали Екатериной Ивановной.
Когда рассказываешь о подобных драмах, следует называть даже второстепенных персонажей, чтобы историка не обвинили в том, что он всего лишь романист.
Орлов последовал за ней и был осчастливлен; быть может, тайна не усиливает счастья, но, по крайней мере, обостряет любопытство. Орлов так привык к своей прекрасной незнакомке, что, когда он узнал ее во время какой-то публичной церемонии, почтение отнюдь не заняло места любви.
То ли по совету Екатерины, то ли следуя собственным расчетам, молодой офицер не изменил своего образа жизни, и их тайна тщательно соблюдалась.
После смерти генерала, желавшего сослать его, Орлов стал артиллерийским казначеем; эта должность дала ему чин капитана и, что еще более ценно, возможность завести себе друзей, а вернее, способствовала тому, чтобы друзей могла завести себе императрица.
Кроме этого друга, о котором никто не знал, у Екатерины была еще и подруга, о которой тоже никто не знал.
Это была княгиня Дашкова.
Княгиня Дашкова, знаменитая и сама по себе, была младшей сестрой двух знаменитых сестер.
Старшая, княгиня Бутурлина, объездила всю Европу и в путешествиях чуточку распылила свое сердце на больших дорогах.