Страница 8 из 155
Однако начальник таможни посоветовал мне держать в стороне ящик с патронами: он опасался, как бы какой-нибудь неосторожный или забывчивый кондуктор не взобрался с фонарем в руках на империал и не последовал на пылающей колеснице за первым изобретателем пороха. Этот совет мне показался более чем разумным. Я вручил коробку с патронами Полю под его ответственность и предупредил его, что, в зависимости от проявленной им заботы, я смогу по приезде в Мадрид установить, оклеветал ли его Шеве или написал его портрет с натуры. Спешу сообщить Вам, сударыня, что с сегодняшнего утра, то есть со времени приезда в Мадрид, мы заняты безуспешными поисками коробки с патронами и склоняемся к мысли, что она пропала безвозвратно. Так что Шеве не более чем злословил.
Само собой разумеется, что, наверстывая упущенное, всех прочих путешественников обыскали без всякой жалости. Им выворачивали карманы, а в их сундуках отрывали подкладку. Вся эта небольшая экзекуция длилась два часа, в течение которых мои спутники барахтались в руках таможенников, тогда как я попыхивал сигаретой в компании их начальника.
Мы продолжили путь через Эрнани и Андоаин и на рассвете добрались до Толосы. Ничто не возбуждает аппетита так, как утренний воздух и езда в мальпосте. Поэтому мы с искренней радостью сошли в Толосе, где, по словам кондуктора, можно было позавтракать.
Вам знакомы, сударыня, наши французские трактиры; Вы знаете, как в назначенный час, одинаково желанный и для трактирщиков и для путешественников, эти две породы людей, созданные для взаимопонимания, с трогательной сердечностью бросаются навстречу друг другу. Вы знаете, с каким роскошным изобилием выставляют там на стол кушанья, взимая за них по два с половиной или три франка с человека, и как неприятно звучит для еще только наполовину насытившихся желудков привычный призыв: «В карету, господа! В карету!» И поскольку нам это тоже известно, мы ожидали увидеть нечто подобное и в Толосе — этом городе серенад, если верить Вашему другу Альфреду де Мюссе. Итак, мы высаживаемся, вернее, выскакиваем из кареты, крича: «Где тут завтракают?!»
Но в Испании все делается, как говорят испанцы, росо а росо1. Кондуктор молчал минут пять, прежде чем дать нам ответ. Мы решили, что он плохо нас понял, и Буланже, самый сведущий из нас в языке Мигеля Сервантеса, повторил вопрос. «Так вы имеете привычку завтракать?» — тоном, от которого у нас мороз по коже пошел, спросил кондуктор. «Разумеется!» — ответил я. «И даже дважды, по крайней мере я! — добавил Александр. Вам ведь известно, сударыня, что природа одарила Александра тридцатью тремя зубами, и это при том, что я еще не замечал у него зубов мудрости.
«Ну, в таком случае, ищите!» — промолвил кондуктор. «Как, это ищите?» — «А как же! Если хотите завтракать, ищите завтрак!» — «Друг мой, вы говорите как Евангелие, — заметил Маке. — Поищем и найдем». Мне показалось, что кондуктор пробормотал с плохо скрытой усмешкой: «Porventura!», что значит «Возможно!». Представляете, сударыня, отчаяние четырех умирающих с голоду путешественников, когда им говорят: «Вы позавтракаете… Возможно!..»
Мы устремились на поиски трактира. Увы! Никаких примет снаружи, ни одной из превосходных вывесок с надписями вроде: «Ущита Франции», или «Увеликого святого Мартина», или «Улебедя с крестом»-, дома, дома, дома, если перефразировать высказывание Гамлета по поводу слов, написанных в книге, которую он для вида читал, и ни одного дома, откуда исходил бы аромат хоть какого-нибудь завтрака.
К счастью, пассажиры из переднего купе, испытывавшие, вероятно, те же болезненные ощущения, что и мы, тоже покинули свои места. В одном из пассажиров я по его внешнему облику признал француза и, подбежав к нему, спросил: «Сударь, извините за бесцеремонность, но досадное положение, в котором мы оказались, послужит ей оправданием: вы в первый раз в Толосе?» — «Я живу в Испании уже двадцать лет, сударь, и дважды в год езжу во Францию, так что я четыре раза в году проезжаю Толо-су». — «В таком случае, сударь, спасите нам жизнь!» — «Охотно, скажите только как?» — «Объясните нам, где можно поесть?!» Мы следили за мимикой его лица, испытывая беспокойство, не передаваемое никакими словами. «Где можно поесть?» — переспросил он. «Да!» — «Вы удовлетворитесь чашкой шоколада?» — поинтересовался он. «Конечно, если не найдем ничего другого». — «Тогда пойдемте со мной!» Мы пошли следом за нашим проводником, не отставая от него ни на шаг.
Он завернул за угол и с уверенностью бывалого человека вошел в дом, по виду ничем не отличавшийся от прочих. Это было нечто вроде кафе. Хозяин курил, а его жена грелась у жаровни. Ни он, ни она не пошевелились. Наш проводник подошел к жаровне, сделав нам знак оставаться у двери в уголке, где мы были почти не видны хозяевам. Затем, словно сосед, пришедший с визитом, он затеял разговор, поинтересовался здоровьем хозяина, спросил его жену, есть ли у нее дети, прикурил свою сигару от сигары трактирщика. Наконец, достигнув той степени дружеского расположения, которая ему казалась необходимой, он решился осведомиться: «Нельзя ли выпить чашечку шоколада?» — «Это возможно!» — лаконично ответил хозяин.
Мы приблизились, прельщенные этим ответом. Однако вырвавшийся у нашего сопровождающего жест дал нам понять, что этот шаг был преждевремен. «Ну-ну! — проворчал хозяин кафе, нахмурив брови. — И сколько же чашек вам нужно?» — «Пять». — «И самых больших, какие только найдутся!» — отважился высказаться Александр. Трактирщик пробурчал что-то по-испански. «Что он говорит?» — поинтересовался я. «Он сказал, что чашки они и есть чашки». — «И что их не делают нарочно для нас», — добавил Буланже, который все понял. «Это уж точно!» — произнес хозяин.
Наш сопровождающий вытащил из кармана сигару и предложил ее трактирщику. Это была настоящая «пуро», привезенная прямо из Гаваны. В глазах хозяина кафе сверкнуло удовольствие, но он тотчас же подавил эту вспышку. «Пять чашек?» — переспросил он. «Да, пять; впрочем, поскольку я не слишком голоден, лично я могу…» Трактирщик прервал его величественным жестом короля, дарующего прощение. «Нет, — произнес он, — Muchacho, пять чашек для этих господ!» Из соседней комнаты послышалось что-то вроде вздоха. «Сейчас вам принесут шоколад», — пояснил наш переводчик. «Ах!» — воскликнули мы все с таким же вздохом. Хозяин кинул на нас презрительный взгляд, зажег гаванскую сигару и принялся смаковать ее с таким надменным видом, словно никакого другого табака он за всю свою жизнь никогда не курил.
Несколько минут спустя вошел мальчик с пятью наперстками, наполненными густой черной жидкостью, которая напоминала зелье, приготовленное какой-нибудь фессалийской колдуньей. На том же подносе стояли пять стаканов с чистой водой и корзинка, наполненная чем-то непонятным — это было нечто вроде маленьких белых и розовых хлебцев продолговатой формы, напоминавших те камушки, какие кладут в клетку щеглам, чтобы они стачивали свой клюв.
Краешком губ мы коснулись шоколадного напитка, опасаясь увидеть, как улетучится, подобно многим другим обманам зрения, эта иллюзия испанского шоколада, которым нас баловали в детстве. Но на этот раз все опасения тут же развеялись. Шоколад был превосходен. К сожалению, его хватило ровно на один глоток. «Нельзя ли попросить еще пять чашек?» — осмелел я. «Десять!» — прошептал Буланже. «Пятнадцать!» — вставил Маке. «Двадцать!» — потребовал Александр. «Тихо! — произнес наш переводчик. — Растворите ваш асукарильо в стакане с водой, пейте и возвращайтесь в карету: если пользуешься чем-то, не надо злоупотреблять». — «А как это растворять?» — спросил я, в то время как мои спутники вдохом втягивали в себя последние капли шоколада, остававшегося на стенках их чашек. «Нет ничего проще, глядите!» Наш спаситель взял кусочек сахара за один конец, а другой его конец погрузил в стакан так, как обмакивают ломтик хлеба в яйце. По мере соприкосновения с водой сахар растворялся, а вода из прозрачной становилась мутной. Мы попробовали эту мутную воду с тем же недоверием, что и шоколад. Вода оказалась вкусной, свежей, ароматной. Все было отличного качества, но в слишком малом количестве.