Страница 41 из 155
Время подгоняло нас, вернее, Ашара и дона Риего, ибо они должны были ехать в Мадрид. Мы вернулись в гостиницу и по дороге забрали Александра из его будки. В наше отсутствие трое случайных прохожих уже скопились вокруг него. Вернулись мы вовремя: дилижанс собирался уехать без Ашара и дона Риего. Мы обнялись с ними, как это делают люди, которые не знают, суждено ли им когда-нибудь снова увидеться, и следили глазами за каретой, пока она не исчезла из вида.
Ашар мне обещал, что сразу по приезде в Париж расскажет Вам обо всех наших новостях, сударыня, а я покамест воспользуюсь двумя часами, что мне остаются до отправки почты, чтобы самому сообщить их Вам.
В дальнейшем, как только перевернется очередная карета или как только нас остановят очередные бандиты, я воспользуюсь случаем и дам Вам знать, где мы находимся и чем там заняты.
XVI
Хаэн, 26 октября.
О Парадор де ла Костурера! О драгоценное собрание Мануэлей, которых столь превосходно описал и пересчитал наш друг Ашар и которых пытался описать и пересчитать вслед за ним и я! О желанная обитель, холодные комнаты которой казались нам столь уютными, а тощие курицы — столь вкусными! О знаменитый Парадор, которому я, будь мое имя Мигель Сервантес, предсказал бы бессмертную славу, подобную той, какую Дон Кихот доставил Пуэрто Лаписе! О Парадор, который имел честь приютить под левым навесом большого двора достославную желто-зеленую карету, разбившуюся вдребезги о скалы пропасти Вилья-Мехора, пусть память о тебе останется в сердцах моих товарищей, также как она останется в моем!
Никоим образом не подумайте, сударыня, что этому поэтическому обращению суждено стать началом одной из песен какой-нибудь комической «Илиады». Нет, поверьте, нет! Это просто выражение чувства признательности, излить которую испытывает потребность мое сердце.
И в самом деле, если порой привязываешься всей душой к месту, ставшему свидетелем того, как мы страдали, то почему же не благословить уголок, ставший свидетелем того, как мы вздохнули, наконец, после перенесенных страданий?
Одним из таких уголков и стал для нас Парадор де ла Костурера, сударыня, ибо никогда еще путники не появлялись там такими уставшими, голодными и разъяренными, как мы. Вот почему, несмотря на знаменитую ночную сцену с двумя странствующими погонщиками мулов, в которой такую славную роль сыграл карабин Девима и которая породила слухи о нашей склонности к человекоубийству, подробнейшим образом обсуждаемой теперь всем Аранхуэсом; несмотря на мой спор с майоралом. жел-то-зеленой кареты, спор, в котором достойный алькальд выявил законность моих прав, приняв решение, достойное царя Соломона; несмотря на золотое солнце дворцовых фонтанов, несмотря на прачек Тахо и статуи стиля рококо на мосту, а возможно, благодаря всему этому (что поделаешь, сударыня, человек так странен), я почти полюбил печальный городок Аранхуэс, где нам довелось отыскать Парадор де ла Костурера, то есть хлеб, вино, ночлег и месть.
Я рассказал Вам, как мы покинули этот город, сударыня, уносимые галопом восьми мулов, и как расположились поудобнее, чтобы заснуть, ведь предыдущая ночь далеко не додала нам часов сна, необходимых усталому путнику. Так вот, сударыня, пожалейте нас, ибо, невзирая на все принятые нами меры предосторожности, было предопределено, что спать мы не будем.
В самом деле, мы не знали, сударыня, что в Испании кареты не рискуют ездить ночью по большим дорогам, вернее, они рискуют делать это только с трех часов утра до десяти часов вечера. Так что стоило нам всем отправиться в ту дивную страну обмана, что зовется сном, как нас внезапно разбудили, объявив о предстоящем ужине и ночлеге в Оканье.
Это название меня потрясло. Я вспомнил, что в детстве видел грубо раскрашенные картинки, представлявшие битву при Оканье, которую то ли выиграл, то ли проиграл, не помню уж точно, его величество император и король или один из его генералов. На картинке была изображена французская армия, выстроившаяся в ряд; одним взмахом кисти черной краской были выкрашены меховые шапки, синей — мундиры и белой — юолоты ее солдат. Что касается испанцев, то они целиком были желтые.
На первом плане император или какой-то его заместитель простирал огромную руку, вооруженную длинной саблей или шпагой, которая, ложась на изображенный на втором плане синий полк, напоминала вертел с нанизанными на него ощипанными зимородками. На заднем плане был без тушевки изображен силуэт города. Я прекрасно помню вид этого города, и это служит для меня утешением при мысли, что в жизни я увидел его лишь ночью. Все эти воспоминания, восстанавливая в моей памяти детство, это милое гнездо самых сладостных воспоминаний, лично мне помешали роптать на разбудившего нас майорала.
Вместе с нами из дилижанса вышли три пассажира, до самых глаз укрытые под своими плащами и шляпами.
«Надо же, — сказал Александр, — вот трое Альмавив в натуральном виде! Жиро, хватай свой карандаш!» — «Да! Эти молодцы будут забавно выглядеть за хозяйским столом! — добавил Буланже. — Ну и ну!» — «Потише! — остановил я их. — Вам же известно, что Альмавивы говорят по-французски, и даже очень неплохо!»
В молчании мы двинулись следом за тремя путешественниками в плащах и шляпах.
Они вошли, опередив нас, в длинную холодную и пустую комнату, в середине которой, а точнее, заполняя собой все пространство, стоял гигантский стол, ожидавший по всей видимости, появления ста путешественников. Правда, на нем не было ничего, за исключением тарелок, ножей, вилок и графинов с водой, предназначенных, несомненно, для того, чтобы отражать свет тусклой лампы, горевшей в середине этого колоссального помоста.
Ощущения холода и голода возникали при одном лишь взгляде на эту огромную пустынную комнату и длинный пустой стол. При нашем шумном вторжении появился мо-со. Одет он был в куртку светло-рыжего цвета и желтые короткие штаны; на голове у него были светлые зеленоватые волосы. Поскольку я в жизни не видел подобных волос, у меня появилась мысль, что это какой-то причудливый парик. Ко всему прочему, он был морщинист, как апельсин, провалявшийся целый год, а при ходьбе раскачивался так, словно вместо ног у него были камышинки. Что касается возраста, то такое понятие было неприложимо к этой фигуре, которую Гофман безусловно сделал бы, явись она ему, одним из самых фантастических своих персонажей.
Учтивым жестом руки он пригласил нас к столу. «Ах!» — вырвалось у Жиро и Буланже: как художников их раньше других поразила эта фигура. «О-о!» — воскликнул Александр. «Господа, господа! — произнес я, верный своей роли примирителя. — Мы же в Испании. Прошу вас, не смейтесь над тем, что нам кажется забавным, а здесь вполне естественно; этим мы наносим обиду местным жителям, которые, как мне представляется, имеют тягу к светло-рыжим курткам и желтым штанам».
В эту минуту один из испанцев поднял голову и, увидев мосо, расхохотался. «Вот те на, Жокрис!» — воскликнул он. «Здравствуй, мой бедный Брюне! — промолвил второй. — Так ты выправил бумаги на испанское подданство, о великий человек!?» — «Вот увидите, — добавил третий, — нам еще предстоит встреча с Потье: его считают умершим, а он покинул свою неблагодарную страну, видя каким успехом пользуются "Бродячие акробаты"».
Трое наших испанцев оказались: первый — француз с улицы Сент-Аполлин, путешествующий по делам торгового дома с улицы Монмартр; второй — итальянец, принявший французское подданство, а третий — испанец, родившийся на улице Вожирар и впервые посетивший Испанию. Итак, мы очутились в знакомой среде. Из девяти пассажиров дилижанса семеро были французами, один — француз на три четверти, один — наполовину. В ту же секунду из молчаливых мы сделались шумными, из сдержанных — веселыми.
Надо признать, сударыня, что обед в Оканье служил извинением этому переходу. Нам был подан шафрановый суп, маленький кусочек вареной говядины и цыпленок, скончавшийся от легочной чахотки; справа от него стояло блюдо гарбансоса, о котором я уже имел честь Вам рассказывать, а слева — блюдо шпината, о котором я ничего рассказывать не буду. Обед завершался одним из тех невыносимых салатов, что плавают в воде — единственной улучшающей добавке к удушающему растительному маслу, которым, по моему мнению, салат заправляют с единственной целью — отпугивать от него травоядных животных. Когда все эти блюда исчезли из виду, как если бы они были съедобны, я повернулся к мосо.