Капитан Арена

СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

СИЦИЛИЙСКИЕ НРАВЫ И ИСТОРИИ

ЭКСКУРСИИ НА ЭОЛИЙСКИЕ ОСТРОВА Липари

ЭКСКУРСИЯ НА ЭОЛИЙСКИЕ ОСТРОВА Вулкано

ЭКСКУРСИЯ НА ЭОЛИЙСКИЕ ОСТРОВА Стромболи

КОЛДУНЬЯ ИЗ ПАЛЬМИ

СМЕРЧ

ЖЕЛЕЗНАЯ КЛЕТКА

СЦИЛЛА

ПРОРОК

ПОРТНОЙ ТЕРЕНЦИО

ПИЦЦО

МАЙ ДА

БЕЛЛИНИ

КОЗЕНЦА

TERREMOTO

ВОЗВРАЩЕНИЕ

КОММЕНТАРИИ

Сумасшедший дом

Сицилийские нравы и истории

Экскурсии на Эолийские острова

Экскурсия на Эолийские острова

Пророк

Портной Теренцио

Майда

Козенца

Terremoto

Возвращение

СОДЕРЖАНИЕ

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

В девять часов утра капитан Арена пришел сообщить, что наше судно готово к отплытию и ожидает лишь нас, чтобы поднять паруса. Мы тотчас покинули гостиницу и отправились в порт.

Накануне мы посетили сумасшедший дом: да будет позволено нам бросить взгляд назад и рассказать об этом великолепном заведении.

«Casa dei Matti[1]» пользуется широчайшей известностью не только на Сицилии и в Италии, но и во всей остальной Европе. Один сицилийский вельможа, посетивший несколько заведений такого рода и возмущенный тем, как обращаются там с несчастными больными, решил посвятить свой дворец, свое состояние и свою жизнь лечению умалишенных. Многие утверждали, что барон Пизани столь же безумен, как и те, другие, однако его безумие было по крайней мере возвышенным.

Барон Пизани был богат, владел великолепной виллой, ему едва исполнилось тридцать пять лет, но он пожертвовал и своею молодостью, и своим дворцом, и своим состоянием. Его жизнь стала похожа на жизнь санитара, свой дворец он поменял на квартиру из четырех или пяти комнат, а от всего своего состояния оставил за собой лишь ренту в шесть тысяч ливров.

Он пожелал принять нас в своем заведении самолично. Для этой встречи он выбрал воскресенье, праздничный день для его подопечных. Мы остановились перед очень красивым домом, единственной особенностью которого были зарешеченные окна, хотя заметить решетки можно, лишь зная о них заранее. Тщательно отделанные и раскрашенные, решетки представляют собой: одни — виноградные лозы с гроздьями ягод, другие — вьюнки с длинными листьями и голубыми колокольчиками, и все это затеряно среди настоящих цветов и плодов, так что раскрашенные цветы и фрукты можно отличить лишь на ощупь.

Дверь нам открыл привратник в обычной одежде, однако, вместо обязательного снаряжения стража сумасшедших, вооруженного обычно палкой и увешанного связкой ключей, на боку у него красовался букет, а в руке он держал флейту. Войдя в дом, барон Пизани спросил привратника, как идут дела, и тот ответил, что все в порядке.

Первым, кого мы встретили в коридоре, был похожий на рассыльного человек, несший охапку дров. Заметив г-на Пизани, он подошел к нему и, положив дрова на пол, с улыбкой взял его руку и поцеловал ее. Барон спросил этого человека, почему он не веселится в саду вместе со всеми, и тот ответил ему, что близится зима и, по его мнению, следует поторопиться спустить дрова с чердака в подвал. Барон поддержал его в этом благом намерении, и рассыльный, подняв вязанку, продолжил свой путь.

Это был один из самых богатых землевладельцев Кас-тельветрано: не зная, чем занять себя, он впал в хандру, которая прямой дорогой привела его к потере рассудка. Тогда его доставили к барону Пизани, который отвел его в сторону и объяснил ему, что некогда кормилица подменила им ребенка, отданного ей на воспитание, и так как эта подмена теперь распознана, отныне, чтобы жить, ему придется работать. Сумасшедший никак не принял во внимание эти слова и сидел сложа руки, дожидаясь, когда слуги принесут ему, как обычно, обед. Но в привычное время слуги не пришли, а голод стал давать о себе знать; тем не менее житель Кастельветрано продолжал упорствовать и всю ночь напролет, не переставая, звал, кричал, стучал в стены и требовал свой обед; но все было тщетно, стены безмолвствовали, и пленник остался голодным.

Наутро около девяти часов к нему вошел надзиратель, и безумец повелительно потребовал у него завтрак. Тогда надзиратель спокойно попросил у него одно или два экю, чтобы пойти и купить завтрак в городе; порывшись у себя в карманах и ничего там не отыскав, голодающий попросил предоставить ему кредит; на это надзиратель ответил, что кредит хорош для богатых вельмож, а такому подонку, как он, кредит не положен. Тут бедняга глубоко задумался и, в конце концов, спросил у надзирателя, что надо сделать, чтобы достать деньги. Надзиратель сказал, что если он поможет ему отнести на чердак дрова, лежащие в подвале, то после двенадцатой охапки ему дадут два грано, за эти два грано он получит два фунта хлеба и этими двумя фунтами хлеба утолит свой голод. Такое условие показалось бывшему аристократу слишком жестоким, но в конечном счете, поскольку ему показалось еще более жестоким остаться без завтрака после того, как накануне пришлось обойтись без обеда, он последовал за надзирателем, спустился с ним в подвал, отнес на чердак дюжину охапок дров, получил свои два грано и, купив на них двухфунтовый хлеб, с жадностью проглотил его.

Начиная с этой минуты дело пошло само собой. Сумасшедший снова принялся носить дрова, чтобы заработать себе на обед. А так как вместо двенадцати он перенес тридцать шесть охапок, то обед оказался в три раза лучше завтрака. Подобное улучшение пришлось ему по вкусу, и на следующий день, проведя на редкость спокойную ночь, он по собственной воле снова принялся за дело.

С тех пор его нельзя было оторвать от этого занятия, которому он предавался, как мы видели, даже по воскресным и праздничным дням, а когда все дрова оказывались подняты из подвала на чердак, он снова спускал их с чердака в подвал, и vice versa[2].

Вот уже год как он занимается этой работой, и та сторона его безумия, которая была связана с хандрой, исчезла без остатка, он снова стал если и не толстым, то крепким, ибо, благодаря усердной работе, которую он выполнял, его физическое здоровье полностью восстановилось. Через несколько дней барон собирался взяться за нравственную сторону недуга, сообщив больному, что ведутся поиски документов, способных бесспорно доказать, что обвинение в подмене, жертвой которого он стал, было ложным. Но, как заверил нас барон Пизани, даже если его питомец окончательно излечится, то отпустят его, лишь получив от него твердое обещание, что, где бы ему ни довелось находиться, он ежедневно будет относить из подвала на чердак или с чердака в подвал двенадцать охапок дров — ни одной больше и ни одной меньше.

Поскольку все сумасшедшие находились в саду, за исключением трех или четырех, которым не решались давать возможность общаться с другими, ибо они страдали буйным помешательством, барон повел нас сначала осмотреть заведение, прежде чем показать нам тех, кто там обитал. У каждого больного была небольшая комната, нарядная или печальная, в зависимости от его причуды. Один, мнивший себя сыном правителя Китая, имел множество шелковых знамен с нарисованными на них разнообразными драконами и змеями и всевозможными императорскими регалиями из золоченой бумаги. Его помешательство было тихим и веселым, и барон Пизани надеялся вылечить больного, дав ему прочитать в газете, что его отца свергли с престола, а сам он отказался от короны и для себя, и для своего потомства. У другого, чье безумие заключалось в том, что он считал себя мертвым, кровать имела форму гроба, и он покидал ее, лишь закутавшись точно призрак; его комната целиком была затянута черным крепом с серебряными каплями слез. Мы спросили барона, каким образом он рассчитывает вылечить его. «Нет ничего проще, — ответил он. — Я ускорю на три-четыре тысячелетия наступление Страшного суда. Однажды ночью я разбужу его звуком трубы и направлю к нему ангела, который именем Господа Бога повелит ему встать».