Сперонара

— Но я же сказал, что вы никоим образом не можете туда ехать.

— Я буду там через три дня.

Я поклонился г-ну Людорфу и вышел, оставив его в изумлении от моей уверенности.

Нельзя было терять ни минуты, если я желал выполнить то, что пообещал. Я помчался к одному из учеников Римской школы, моему старому другу, с которым мы познакомились в мастерской г-на Летьера, а тот, в свою очередь, был старым другом моего отца.

— Дорогой Гишар, вы должны оказать мне услугу.

— Какую?

— Вам следует незамедлительно пойти к господину Энгру за разрешением отправиться путешествовать по Сицилии и Калабрии.

— Но, дражайший мой, я туда не собираюсь.

— Да, но зато я собираюсь, и, раз уж меня не хотят пускать туда под моим собственным именем, мне придется отправиться в путь под вашим.

— А! Понимаю. Это другое дело.

— С вашего позволения, вы отправитесь к нашему поверенному в делах и попросите у него паспорт. Следите внимательно за ходом моих мыслей. С паспортом нашего поверенного в делах вы пойдете за визой к неаполитанскому послу, и, располагая визой неаполитанского посла, я отправлюсь на Сицилию.

— Чудесно. И когда вам это нужно?

— Сейчас же.

— Я только сниму рабочую блузу и зайду в Академию.

— Ну а я пойду паковать вещи.

— Где вас можно будет найти?

— В гостинице Пастрини, на площади Испании.

— Я буду там через два часа.

В самом деле, два часа спустя Гишар явился в гостиницу, располагая паспортом, который был в полном порядке. Поскольку никто не позаботился о том, чтобы заранее представить Гишара г-ну Людорфу, дело прошло без всяких помех.

В тот же вечер я взял карету у Ангризани и через день был в Неаполе. Я выполнил обязательство, данное г-ну Людорфу, на тридцать шесть часов раньше назначенного срока. Как видите, ему не стоило жаловаться. Но оказаться в Неаполе — это было еще не все; в любую минуту меня могли здесь обнаружить. Я был знаком в Париже с одним очень известным субъектом, слывшим там маркизом и находившимся теперь в Неаполе, где он слыл доносчиком. Стоило бы мне встретиться с ним, и я бы пропал. Следовательно, необходимо было безотлагательно добраться до Палермо или Мессины.

Вот почему уже в день нашего прибытия в Неаполь мы с Жаденом помчались в порт, чтобы разыскать там пароход либо парусник, который мог бы доставить нас на Сицилию.

Во всех странах мира прибытие и отбытие пароходов происходят по расписанию: известно, в какой день они уходят и в какой день приходят. В Неаполе все не так. Один лишь капитан вправе судить здесь о своевременности своего плавания. Если положенное количество пассажиров набралось, он зажигает топку и приказывает звонить в колокол. Вплоть до этой минуты и капитан, и его судно отдыхают.

К несчастью, дело происходило 22 августа, и, поскольку никому не хотелось ехать жариться на Сицилию в тридцатиградусную жару, пассажиры не появлялись. Помощник капитана, случайно оказавшийся на борту, сказал нам, что, по всей вероятности, судно отправится в плавание не раньше чем через неделю, но добавил, что он не может ручаться за наш отъезд даже к этому сроку.

Мы стояли на Молу, досадуя на эту задержку, в то время как Милорд рыскал повсюду в поисках какой-нибудь кошки, которую можно было бы съесть, как вдруг подошел какой-то матрос с шапкой в руке и обратился к нам на сицилийском наречии. Сколь бы мало мы ни были знакомы с этим говором, он не настолько сильно отличался от итальянского языка, чтобы я не смог понять, что незнакомец предлагает доставить нас туда, куда мы пожелаем. Мы спросили у него, на чем он собирается нас везти, готовые отправиться в путь на чем угодно. Этот человек тут же повел нас за собой и, остановившись возле маяка, указал на неподвижно стоявшее на якоре шагах в пятидесяти от берега прелестное маленькое судно из разряда рыбачьих трехмачтовых баркасов, но столь мило окрашенное в зеленый и красный цвета, что мы сразу же прониклись к нему симпатией, которая явно отразилась на наших лицах, ибо матрос, не дожидаясь ответа, подал знак какой-то лодке приблизиться к нам, прыгнул в нее и протянул руку, чтобы помочь нам туда спуститься.

Наша сперонара, как называют подобный тип судов, отнюдь не проигрывала при ее рассмотрении, и, чем ближе подплывала наша лодка к судну, тем отчетливее видели мы его изящные формы и бросавшуюся в глаза яркость красок. Вследствие этого, еще не успев ступить на борт, мы уже почти приняли решение.

Там мы обнаружили капитана. Это был красивый молодой человек двадцати восьми—тридцати лет, с открытым и уверенным лицом. Он говорил по-итальянски немного лучше своего матроса. Так что нам удалось кое-как понять друг друга. Четверть часа спустя мы сторговались с ним за восемь дукатов в день. За восемь дукатов в день судно и его команда принадлежали нам душой и телом, сходнями и парусами. Мы могли держать его при себе сколько нам заблагорассудится, вести его туда, куда нам заблагорассудится, и расстаться с ним там, где нам заблагорассудится: мы были вольны в своих действиях, однако сперонара была нашей до тех пор, пока мы платили. И это было совершенно справедливо.

Я спустился в трюм; на судне не было никакого груза, кроме балласта. Я потребовал от капитана, чтобы он взял на себя строгое обязательство не брать на борт ни товаров, ни других пассажиров; он дал мне слово. Капитан выглядел таким чистосердечным, что я не стал просить у него других гарантий.

Мы снова поднялись на палубу, и я осмотрел нашу каюту. Она представляла собой всего лишь нечто вроде круглого деревянного навеса, установленного на корме и прикрепленного к корпусу судна достаточно прочно, чтобы можно было не бояться порывов ветра или шквалов. За этим навесом находилось свободное пространство, предназначенное для управления рулем. Это был отсек кормчего. Наша каюта была совершенно пустой. Нам самим предстояло раздобыть необходимые предметы мебели — капитан судна «Санта Мария ди Пие ди Гротта» предоставлял кров без всякой обстановки. Впрочем, учитывая недостаток пространства, эта мебель должна была сводиться к двум матрасам, двум подушкам и четырем парам простыней. Койкой служил дощатый настил. Что касается матросов, то все они, включая капитана, обычно спали вповалку в твиндеке.

Мы условились прислать вечером два матраса, две подушки и четыре пары простыней, и момент отплытия был назначен на восемь часов утра следующего дня.

Когда мы с Жаденом отошли от судна уже шагов на сто, радуясь принятому решению, нас вдруг догнал капитан. Он посоветовал нам прежде всего не забыть обзавестись поваром. Совет показался мне довольно странным, и я захотел выяснить, чем он вызван. И тут я узнал, что в глубине Сицилии, в диких и пустынных краях, где постоялые дворы, если они вообще имеются, это всего лишь места привалов, повар необходим в первую очередь. Мы пообещали капитану прислать его одновременно с нашей roba1.

По возвращении я первым делом осведомился у г-на Мартино Дзира, хозяина гостиницы «Виттория», где бы я мог найти искомого кулинара. Господин Мартино Дзир ответил, что мой вопрос пришелся как нельзя кстати и то, что мне нужно, у него под рукой. В первую минуту этот ответ настолько удовлетворил меня, что я поднялся в свою комнату, ни о чем больше не допытываясь, но, оказавшись там, я подумал, что неплохо было бы навести предварительные справки о свойствах характера нашего будущего попутчика. Вследствие чего я спросил об этом у одного из гостиничных слуг, и тот ответил, что я могу совершенно не волноваться на этот счет, ибо г-н Мартино отдает мне собственного повара. К сожалению, этот самоотверженный поступок со стороны хозяина не только не успокоил меня, а лишь усугубил мои опасения. Если бы г-н Мартино был доволен своим поваром, разве стал бы он сбывать его с рук в пользу первого встречного иностранца? Если же он был им недоволен, то при всей своей покладистости я все же предпочел бы другого человека. Поэтому я спустился к г-ну Мартино и спросил у него, могу ли я в самом деле рассчитывать на честность и знание дела его подопечного. В ответ г-н Мартино принялся высокопарно расхваливать достоинства Джованни Камы. По его словам, то была воплощенная честность и, что немаловажно для работы, которую я собирался доверить повару, воплощение самого безупречного мастерства. Главное, он снискал славу искуснейшего «жарщика» (да простят меня за это слово, но я не знаю, как еще можно перевести frita-tore) не только в столице, но и во всем королевстве. Чем дальше г-н Мартино заходил в своих похвалах, тем сильнее становилось мое беспокойство. Наконец, я отважился спросить у него, почему, обладая таким сокровищем, он готов расстаться с ним.