Страница 7 из 132
— Так вы сказали, гражданка, что против вашего мужа выдвинуто обвинение? Хорошо, скоро я увижусь с гражданином Брутом и поговорю с ним… Очень уж он суров, гражданин Брут! Но кто знает… Как бы там ни было, я сделаю для вашего мужа все, что в моих силах, не волнуйтесь, гражданка… К несчастью, я мало что могу… но все, что я смогу, будет сделано… все, что смогу!
— О! Милый господин Коклен!
— Ну, гражданка, я же не беспамятный. Я знаю… и никогда не забуду, что вот уже две недели вы каждый день приходите сюда и полчаса смотрите, как я работаю, и что в эти полчаса, не знаю уж, почему, я чувствую себя счастливым. Видите ли, в Марселе художники не в чести… и раньше мне приходилось одному любоваться своей работой… Поглядите, маленькая гражданка, как пляшет мой паяц. Не правда ли, она очень любит папу?
— Всем сердцем, — ответила девочка.
— Ну хорошо. Она не разломала домик?
— Нет, господин Коклен, что вы, я поставила его на ломберный стол в гостиной.
— Вы, должно быть, счастливы, гражданка, что у вас такая красивая дочка?
— Да, — сказала молодая женщина, — не только красивая, но и послушная, и за это я куплю ей еще и паяца.
Луиза издала ликующий вопль. Коклен гордо выпрямился во весь рост и вручил паяца бедной матери, а та заплатила четыре франка, еще раз препоручила своего мужа заботам Коклена и вышла из лавки.
— Постойте, гражданка, какой у вас адрес? — спросил он.
— Улица Тьонвиллуа, четвертый квартал, дом шесть.
— Благодарю вас, — сказал Коклен.
Он уселся за стол, записал на клочке бумаги адрес молодой женщины, сунул записку в засаленный карман своего пестрого жилета, глубоко вздохнул и прошел в комнату за лавкой.
Мгновение спустя там засверкали молнии и раздался пронзительный скрежет.
На следующий день, около одиннадцати часов утра, молодая женщина узнала, что ее муж предстал перед трибуналом Брута и что Брут приговорил его к смерти.
Вначале это известие сразило ее. Но затем, увидев, как ее ребенок играет с красивым картонным домиком, она вспомнила о Коклене, велела Луизе быть умницей и забавляться с игрушками, заперла дверь на ключ и со всех ног бросилась на улицу Пти-Мазо.
Лавка мастера детских игрушек была закрыта.
Это лишало ее последней надежды; словно обезумев, она принялась стучать кулаками в дверь, время от времени откидывая голову назад и разражаясь рыданиями.
На стук никто не отозвался, но в соседнем доме открылось окно, оттуда выглянула какая-то старуха и, увидев, как молодая женщина не переставая стучит в дверь, спросила, чего ей надо.
— Мне надо поговорить с гражданином Кокленом! — воскликнула молодая женщина.
— Гражданин Коклен ушел со своей тележкой, — ответила старуха, — сейчас он, должно быть, на Канебьер.
И она закрыла окно.
Молодая женщина побежала к улице Канебьер; но по мере того, как она туда приближалась, толпа становилась все плотнее, и в конце концов ей пришлось остановиться на одной из соседних улиц. Люди с физиономиями висельников сокрушались:
— Какая жалость, что нельзя туда пройти! Сегодня ведь их будет двенадцать! Кому достались передние места, не зря деньги заплатили!
Бедная женщина упала без чувств.
Ее перенесли в ближайший дом, порылись у нее в карманах, нашли письмо с адресом и отнесли ее на улицу Тьонвиллуа.
Когда она пришла в себя, маленькая Луиза стояла перед ней на коленях, а старая служанка, приехавшая с ней из Парижа, брызгала ей в лицо водой.
Она захотела встать, но не смогла держаться на ногах и снова опустилась в кресло.
Так она просидела два часа, вцепившись в подлокотники кресла, глядя в одну точку, не произнося ни слова.
Спустя два часа раздался громкий звонок в дверь.
— Посмотрите, что там, — сказала она старой служанке.
Служанка спустилась вниз. Через минуту она вернулась, дрожа всем телом и сжимая в руках записку.
Какой-то человек в красном колпаке бросил эту записку на лестницу, крикнув:
— Для гражданки вдовы Робер!
Молодая женщина взяла бумагу. Там было написано следующее:
«Гражданка, их было двенадцать, ваш муж должен был идти двенадцатым, я пропустил его первым; как видите,
я сдержал свое обещание: я сделал все что мог.
КОКЛЕН,
исполнитель смертных приговоров».
В эту минуту Луиза сказала матери:
— Мама, погляди, как прыгает мой паяц!
Бедная женщина встала, разорвала на куски картонного паяца и картонный домик, обняла дочь и вновь упала без чувств, успев сказать:
— Чудовища! Они убили твоего отца!
ТУЛОН
Как гласит поговорка, даже самую приятную компанию когда-нибудь придется покинуть, а потому, проведя три дня в празднествах и удовольствиях, я вынужден был покинуть компанию милейших и остроумнейших марсельцев, среди которых неделя пролетела, как один час.
Провожая меня к карете, Мери попросил Жадена не забыть по дороге сделать для него зарисовку Кюжского озера; затем мы обнялись на прощание, я отправился в Тулон, а Мери остался в Марселе.
Дорога, которой выезжают из столицы Прованса, столь же пыльна и выжжена солнцем, как и та, по которой туда прибывают; нет ничего однообразнее и тоскливее, чем эти оливковые рощи вперемежку с виноградниками, между которыми, как выразился президент де Бросс, из любознательности выращивают пшеницу.
Спустя час или два дорога пошла среди безлесных, оголенных гор, которым солнце и дожди оставили лишь один гранитный скелет. Мы въехали в долину столь же иссохшую, как и остальной наш путь; наконец, уже к ночи, обогнув громадную скалу, вокруг которой дорога описывала дугу, мы оказались перед обширной водной поверхностью: это и было Кюжское озеро.
Повинуясь нашей воле, кучер остановился. Жаден сделал обещанную зарисовку для Мери. На первом плане было озеро, на втором — деревня Кюж и деревенская церковь; горизонт замыкали горы. Пока он рисовал, я взял ружье и прошелся по берегу озера, чтобы посмотреть, не попадется ли где утка; к несчастью, берег не успел еще обрасти тростником и утки держались на середине озера.
Я вернулся к Жадену, уже закончившему эскиз, и мы стали готовиться к переправе.
Дело это оказалось нелегким, ибо жители Кюжа еще не успели построить мост через озеро; возможно, перед тем как строить его, они хотели удостовериться, что это озеро останется в их собственности. А между тем проезжая дорога оказалась под водой: было видно, как она исчезает у одного берега и вновь появляется у противоположного, но примерно четверть льё надо было ехать между вехами, торчащими из воды справа и слева от нее. Дорога была насыпная, и стоило бы нам хоть слегка отклониться от нее в ту или иную сторону, мы свалились бы на дно озера, о глубине которого можно было судить по верхушкам деревьев, выступавшим из воды и казавшимся кустами. Мне стало приходить в голову, что Провидение проявило чрезмерную щедрость по отношению к деревне Кюж, даровав ей такое озеро: ее жителям вполне хватило бы родника.
И все же надо было как-то переправляться, раз в нашем распоряжении не было ни моста, ни парома; мы взобрались на империал, чтобы быть готовыми в случае необходимости спастись вплавь, а наша карета храбро въехала в озеро и благополучно добралась до противоложного его берега.
Деревню Кюж мы застали в состоянии сильного волнения: правительство узнало об озере и заявило на него свои права. Озёра, как правило, должны принадлежать правительству, но это озеро являло собой спорный случай. Оно только что образовалось и, в отличие от других, не вело свое происхождение от сотворения мира или, по крайней мере, от всемирного потопа. Ибо, как известно, у настоящего озера родословная должна восходить к потопу. Потоп — своего рода 1399-й год для озер. А вот Кюжское озеро бесцеремонно раскинулось на землях, принадлежавших жителям окрестных деревень. Соседи-собственники соглашались уступить озеро правительству, но хотели, чтобы им возместили стоимость земель, которые они теряли из-за этой уступки. Ведомство вод и лесов подняло их на смех, тогда они показали зубы ведомству вод и лесов; короче говоря, стороны успели обменяться посланиями на гербовой бумаге, и жители Кюжа, как разбогатевший сапожник из басни, готовы были уже отказаться от своего озера, лишь бы им вернули спокойную жизнь.