Страница 20 из 132
В гостиницу «Йорк», где я жил, однажды прибыла почтовая карета. Минуту спустя хозяин вошел в мою комнату.
— Кто ваши новые постояльцы? — спросил я.
— Sono certi inglesi, — ответил он, — та non saprai dire se sono francesi о tedeschi.
Это означает: «Какие-то англичане, но не могу сказать точно, французы они или немцы».
Незачем и говорить, что поскольку каждого тут величают «милордом», то и платить приходится соответственно.
Мы пробыли в Ницце два дня; это на день больше, чем обычно проводят там иностранцы, если только они не приехали на полгода. Ницца — преддверие Италии, она дает возможность помедлить у порога, когда на горизонте уже видятся Флоренция, Рим и Неаполь!
Мы сговорились с одним возчиком, который взялся доставить нас в Геную за три дня по горной дороге, называемой Карниз. Я уже был знаком с дорогами через Мон-Сени, Сен-Бернар, Симплон, перевалами Тенда, Сан-Бернардино и Сен-Готард. Таким образом, это была, если не ошибаюсь, единственная горная дорога, которую мне еще предстояло освоить.
Первый город на этой дороге — Виллафранка, искусственная гавань которого, выкопанная генуэзцами по совету Фридриха Барбароссы, отделена от Ниццы одним лишь утесом Монтальбано; через пол-льё после Виллафранки проходит граница княжества Монако, грозно заявляющая о себе таможенными заставами. Правящий ныне князь Монако, Онорато V, — это тот самый, что, возвращаясь в свои владения, встретился в заливе Жуан с Наполеоном. Княжеская таможня взимает пошлину в два с половиной процента за ввозимые товары и еще по шестнадцать су с каждого паспорта. А поскольку Монако находится на самой оживленной дороге Италии, этот двойной сбор составляет большую часть княжеского дохода.
Впрочем, князь Монако прямо-таки рожден для спекуляции, хотя и не всякая спекуляция ему удается, — взять хотя бы монеты, которые он начеканил в 1837 году и которые обращаются лишь в его княжестве, ибо соседние государи отказались их принимать. Другие промышленники обычно берут плату за то, что они производят, а князь Монако берет плату за то, чего он не производит, вот и все.
Среди вещей, которых не переносит король Карл Альберт, мы поставили на первое место табак курительный и табак в порошке, то есть, выражаясь языком акцизного управления, скаферлати и макуба.
Если даже я, живущий в трех сотнях льё от короля Сардинии, знаю, чего он не переносит, то неудивительно, что об этом узнал князь Онорато V, чьи владения представляют собой как бы островок посреди Сардинского королевства. Князь поразмыслил, счел неприязнь короля к табаку несправедливой и решил извлечь пользу из этой несправедливости. Он развел несколько табачных плантаций и возвестил, что через год начнет выделывать и продавать по су за штуку сигары, которые, благодаря превосходным условиям выращивания табака, будут не хуже гаванских.
Это сообщение чуть не сорвало сбор всех косвенных налогов в Сардинском королевстве. Король Карл Альберт представил себе, как в его владения потоком хлынут сигары; разумеется, у него, как и у его соседа Онорато V, было несколько таможенных постов, но эти посты располагаются на дорогах, а не вокруг всего княжества; впрочем, будь там даже сплошные заставы и строжайший досмотр, как на санитарном кордоне, пять сотен сигар всегда можно провезти; если одеть мопса в шкуру пуделя, то под одной только этой шкурой поместятся три-четыре тысячи штук, а княжество Монако, быть может, единственное место, где еще остались мопсы. Его величеству пришлось сделать выбор: продавать сигары так же дешево, как их собирался продавать Онорато V, либо вступить с ним в переговоры как властитель с властителем. Король Карл Альберт предпочел вступить в переговоры: зная о народной ненависти к ведомству общих сборов, он, вероятно, рассматривал снижение цены на сигары как проявление политической мягкотелости.
Была назначена встреча, на которой двум монархам предстояло уладить этот важнейший коммерческий вопрос; но, поскольку притязания князя Монако показались королю Сардинскому чрезмерными, Монакский конгресс, по примеру Раштаттского, без конца затягивался, пока не наступило время собирать урожай.
Князь Монако пожаловал своим пятидесяти карабинерам по фунту табака и послал их курить на границу владений короля Карла Альберта.
Сардинские солдаты учуяли дым от трубок, которые раскуривали их соседи-монегаски; в полном соответствии с княжеской рекламой, это был дым настоящего гаванского табака, без малейшей примеси тех неведомых трав, какие монархи имеют обыкновение продавать под видом табака; сардинцы знали в этом толк, они прибежали к границам владений Онорато V и спросили у княжеских карабинеров, где они покупали себе табак. Карабинеры отвечали, что их возлюбленный государь вывез табачную рассаду с Кубы и из Латакии, и теперь, помимо жалованья, равного жалованью сардинских солдат, они получают по фунту такого табака в неделю.
В тот же день двадцать солдат дезертировали из армии короля Карла Альберта и пришли проситься на службу к Онорато V, говоря, что, если их примут на тех же условиях, они приведут за собой весь полк.
Положение становилось опасным: за двадцатью солдатами мог последовать весь полк, а за полком — вся армия; но монархия Карла Альберта — чисто военная монархия, еще не успевшая пустить прочные корни в народе, и его величество живо представил себе, что будет, если разбегутся все его солдаты: королем Сардинии тогда станет Онорато V, а он в лучшем случае станет князем Монако. А потому он принял все условия, поставленные соседом, и был подписан договор, согласно которому король Карл Альберт должен был выплачивать Онорато V ежегодную ренту в 30 000 франков и бесплатно предоставлять в его распоряжение гарнизон в триста человек для подавления мелких бунтов, время от времени вспыхивающих в его маленьком государстве. Что касается урожая табака, то он был закуплен на корню еще за 30 000 франков и смешан с ореховым листом, самым распространенным куревом от Ниццы до Генуи и от Шамбери до Турина; вследствие чего у пьемонтцев, не привыкших к такой ласке, случился сильнейший приступ любви к королю Карлу Альберту.
Княжество Монако испытало много превратностей; оно оказывалось попеременно под покровительством Испании и Франции, затем стало федеративной республикой, затем — частью Французской империи; в 1814 году оно, как мы видели, было возвращено своему законному владетелю, оставаясь под французским протекторатом, а затем, в 1815 году, перешло под протекторат Сардинии. Мы расскажем о различных поворотных событиях его истории, ибо некоторые из них не лишены своеобразия.
К X веку Монако стало наследственной сеньорией семьи Гримальди, могущественного генуэзского рода, обширные владения которого располагались в Миланском герцогстве и в Неаполитанском королевстве. Приблизительно в 1550 году, в период образования крупных европейских держав, сеньор Монако, опасаясь, что савойские герцоги и французские короли в один миг уничтожат его, вверил себя покровительству Испании. Однако в 1641 году Онорато II счел, что это покровительство приносит больше расходов, нежели выгод, и, решив сменить покровителя, впустил в Монако французский гарнизон. Испанию, имевшую в Монако почти неприступную гавань и столь же неприступную крепость, обуял неистовый фламандский гнев — такой, что находил временами на Карла V и Филиппа II, и она отняла у своего бывшего подопечного его миланские и неаполитанские владения. В результате этого захвата бедный сеньор сохранил власть лишь в своем маленьком государстве. Тогда Людовик XIV, чтобы возместить владетелю Монако понесенный им ущерб, пожаловал ему взамен утраченных земель герцогство Валантинуа в Дофине, Карладское графство в Лионне, маркграфство Бо и владение Бюи в Провансе; затем он женил сына Онорато II на дочери господина Главного. Этот брак был заключен в 1688 году и принес владетелю Монако и его детям титул иностранных князей. Именно с тех пор Гримальди сменили свое звание сеньоров на княжеский титул.
Брак не был счастливым; в одно прекрасное утро новобрачная, та самая красивая и легкомысленная герцогиня Валантинуа, столь хорошо известная по любовной летописи века Людовика XIV, стремительно покинула пределы владений своего супруга и укрылась в Париже, возводя на бедного князя самые немыслимые обвинения. Более того, герцогиня Валантинуа не ограничилась в своем несогласии с супругом одними лишь словесными упреками, и князь вскоре узнал, что он несчастлив настолько, насколько может быть несчастен муж.