Страница 5 из 225
— Ну ради меня, матушка, ради моей бедной девочки! — взмолилась баронесса. — Она и так уже потеряла отца, что с ней станется, если она потеряет и нас?
— Ну хорошо! — согласилась маркиза. — Обещаю вам, моя дорогая дочь, сделать все, что в моих силах.
— А теперь, милостивые государыни, хотелось бы знать, желаете ли вы продолжать свой путь с этим пропуском?
— Ваше мнение, сударь? — спросила баронесса.
— Вместо того чтобы помочь вам, он, напротив, все усложнит. Указанный там возраст не соответствует вашей внешности, а кроме того, как я уже говорил, туда не вписана мадемуазель — ваша дочь.
— Как же быть? Другого пропуска у нас нет.
— Но я берусь достать вам его!
— О сударь! — воскликнула баронесса. — Неужели вы проявите такую доброту?
— Безусловно. Однако вам придется подождать здесь полчаса, а то и больше.
— О, сколько пожелаете, сударь, — ответила баронесса, — я чувствую, что с вами мы в безопасности.
Муниципальный служащий вышел и через минуту вернулся с перепачканным и наполовину разорванным пропуском.
— Гражданин секретарь, — позвал служащий молодого человека, опоясанного, как и он, трехцветным шарфом, — окажи любезность, сходи от моего имени в мэрию и возьми пропуск со всеми необходимыми подписями. Взамен покажешь вот этот, скажешь, что я уронил его и он попал под колесо повозки. Добавь, что указанные там лица находятся в моем кабинете и что я сам внесу их приметы.
Не возразив ни слова, молодой человек взял из рук муниципального служащего пропуск и вышел.
— А теперь, сударь, — сказала баронесса, — нельзя ли и нам в свою очередь узнать, как вас зовут, чтобы сохранить в памяти ваше имя и возносить молитвы Господу за нашего избавителя?
— Ах, сударыня, — отвечал муниципальный служащий, — к счастью для меня, а может, и для вас, имя мое совершенно безвестно и никому не ведомо. Как я уже говорил вам, я был управляющим у герцогини де Лорж, и госпожа герцогиня женила меня на английской учительнице, которую она пригласила, чтобы пополнить образование своей дочери. Моя жена вместе с нашим шестилетним сыном последовала за ней в эмиграцию. Теперь они в Англии, в Лондоне, и если, как я полагаю, вы едете в Лондон…
— Да, сударь, — подтвердила баронесса.
— Я мог бы дать вам адрес герцогини, которую, впрочем, вы наверняка найдете у ее королевского высочества графини д’Артуа.
— И где она живет? — спросила баронесса.
— Риджентс-стрит, четырнадцать.
— Благодарю вас, сударь, я запомню, и если вы хотите что-то передать жене…
— Скажите ей, что я имел счастье оказать вам маленькую услугу, что до сих пор мой патриотизм всякий раз спасал меня от беды, но полагаться на это никак нельзя, и потому я собираюсь приехать к ней тотчас, как только переправлю наше маленькое состояние.
— О сударь, не сомневайтесь, я не забуду ни слова из того, что вы мне сказали. Однако вы так и не назвали своего имени.
— Вы найдете его под визой, которую я поставлю на вашем пропуске. От всей души желаю, чтобы он защищал вас, сударыня, когда меня уже не будет рядом.
В эту минуту вошел секретарь с новым пропуском. Прежний он оставил в мэрии.
— Садитесь сюда и пишите, — сказал муниципальный служащий, обращаясь к молодому человеку.
Повинуясь, тот заполнил документ как положено, а дойдя до имен, поднял голову, ожидая, когда ему их продиктуют.
— Как зовут твоего мужа, гражданка? — спросил служащий. — И сколько ему лет?
— Его зовут Пьер Дюран, ему тридцать шесть лет.
— Хорошо, а твою мать?
— Жервеза Арну, ей сорок пять лет.
— А тебя?
— Катрин Пайо, двадцать пять лет.
— А твою дочь?
— Сесиль.
— Возраст?
— Четыре года.
— Хорошо, — сказал ему служащий. — Теперь скажи, Жозеф, сколько ты потратил?
— Сорок су, — ответил секретарь.
Маркиза достала из кармана двойной луидор.
— Матушка! Матушка! — только и вымолвила баронесса, едва успев удержать ее руку.
Старательно отсчитав десять монет по два су и одну в тридцать су, она вручила их секретарю, тот поклонился и вышел.
Тем временем муниципальный служащий поставил свою визу и протянул драгоценный документ баронессе со словами:
— Теперь, сударыня, вы можете продолжать свой путь; надеюсь, все пройдет благополучно.
— Сударь, — сказала в ответ баронесса, — за оказанную вами услугу можно отплатить лишь вечной признательностью, которую мы с матушкой навсегда сохраним в наших сердцах, а когда придет время и моя дочь сможет понять, что такое признательность, она согреет и ее сердце.
Маркиза сделала исполненный достоинства реверанс, а малышка Сесиль послала муниципальному служащему поцелуй.
Затем все трое снова сели в повозку, и Пьер Дюран, заняв свое место на козлах и удостоверившись, что обе женщины и девочка хорошо устроились, хлестнул лошадь; та мелкой рысью тронулась в путь.
— А как все-таки зовут этого славного человека? — спросила спустя некоторое время маркиза.
— Луи Дюваль! — ответила баронесса, сразу же поспешившая отыскать в самом низу на пропуске имя их спасителя.
— Луи Дюваль, — повторила маркиза. — Выходит, люди из народа не все сплошь якобинцы и душегубы.
При этих словах две крупные слезы скатились по щекам баронессы.
Малышка Сесиль осушила их двумя поцелуями.
II
И КОРОЛЕВАМ СЛУЧАЕТСЯ ПЛАКАТЬ КАК САМЫМ ОБЫЧНЫМ ЖЕНЩИНАМ
Теперь несколько слов об этих двух женщинах и девочке, которые, благодаря муниципальному служащему, только что, как мы видели, избежали довольно большой опасности.
Старшую из женщин, урожденную Шемийе, звали маркиза де ла Рош-Берто, а стало быть, и происхождение и брачные узы делали ее одной из знатных дам королевства.
Молодая, ее дочь, была баронесса де Марсийи.
Девочку, ее внучку, звали, как мы уже говорили, Сесиль — она и является героиней нашей истории.
Отец ее, барон де Марсийи, муж молодой женщины, восемь лет прослужил офицером в гвардии.
Баронесса де Марсийи пять лет состояла при королеве придворной дамой.
Муж и жена остались верны государям: барон де Марсийи и в девяносто первом и в девяносто втором мог бы, подобно многим своим сослуживцам, перебраться за границу; однако он решил, что долг повелевает ему находиться подле короля, и если потребуется умереть за короля, то он умрет рядом с ним. Баронесса не противилась такому решению: она осталась с мужем, которого обожала, и с королевой, которую почитала.
Когда король с королевой собрались бежать, они верну-ли барону с баронессой свободу, и те удалились в свой особняк, расположенный на улице Вернёй, № 6. Там они тоже стали готовиться к отъезду, намереваясь покинуть Францию, чтобы присоединиться к высочайшим особам, но тут стало известно, что их величества арестованы в Варение и что их везут обратно в Париж; тогда они тотчас поспешили в Тюильри, чтобы занять свои посты, и первыми, кого, выйдя из кареты, увидели король с королевой, были барон и баронесса де Марсийи, готовые, как всегда, выразить им свое почтение.
Нельзя забывать, что в то время обстановка сложилась чрезвычайно серьезная и подобное выражение преданности не могло пройти незамеченным! 20 июня предвещало 10 августа, а 10 августа подготовило событие 21 января.
Париж выглядел странно: казалось, прохожие шли не по привычным делам, а подчинялись зову пагубных страстей; вместо добродушной физиономии, столь характерной для занятого пустяками парижского ротозея, всюду встречались озабоченные лица людей, жаждущих скрыться от чьей-то злобной ненависти или осуществить задуманную месть; каждый день приносил известие о каком-нибудь новом убийстве: то забили палками на улице Рёйи несчастного прокурора под предлогом того, что он будто бы был тайным агентом Лафайета; то утопили в бассейне Тюильри бывшего гвардейца, сунув его головой в воду на глазах у сотни гуляющих, с дурацким смехом взиравших на этот постыдный спектакль; однажды пришел черед некоего неприсягнувшего священника — его вздернули на фонарь под улюлюканье толпы; в другой раз настала очередь Дюваля д’Эпремениля, которого растерзали на террасе Фейянов; все эти убийства, резня, кровопролитие освящались торжественным и пышным понятием «народное правосудие».