Сесиль. Амори. Фернанда

Итак, мадемуазель Корнелия удалилась, а Фернанда с еще более рассеянным и скучающим видом, чем прежде, обратила свой взор на рукопись, но не успела она прочитать и одного четверостишия, как дверь снова отворилась и появилась горничная.

— Как, опять вы? — произнесла Фернанда, пытаясь придать своему тону должную строгость, однако суровости в ее голосе заметно убавилось.

— Ах, Боже мой, да, госпожа, — отвечала Корнелия. — Ах, Боже мой, да, это опять я; но, простите меня, только господин Эжен не желает уходить.

— Как это не желает?

— Он говорит, будто знает, что вы никогда не выходите по утрам.

— Да, но утром я принимаю лишь своих друзей.

— Он говорит, что принадлежит к числу ваших друзей.

— Ах, дело, похоже, осложняется — Эжен, брюнет, ленточка ордена Почетного легиона и принадлежит к числу моих близких друзей — может быть, это Эжен де Мирмон?

— Нет, сударыня. Этот лучше.

— Эженд’Аркур?

— О, этот гораздо лучше.

— Эженд’Аржи?

— О, этот намного-намного лучше.

— Известно ли вам, госпожа Корнелия, что вы разожгли мое любопытство?

— И еще, — продолжала горничная, протягивая хозяйке красную сафьяновую шкатулочку размером с пятифранковую монету, — он добавил: «Отдай это Фернанде, и тогда она узнает, кто я».

— Фернанде?

— Да, сударыня, он сказал «Фернанде»!

— Честное слово, признаюсь, я теряюсь в догадках, — промолвила актриса, с любопытством открывая крохотную шкатулку.

— Да тут портрет госпожи! — воскликнула горничная. — О, до чего похоже! Как вы красивы с этой вуалью, развевающейся вокруг головы!

— Мой портрет, — прошептала Фернанда, собрав, судя по всему, последние силы, чтобы оживить свои воспоминания, — мой портрет! Кто бы это мог быть? Понятия не имею, честное слово.

Затем, после минутного молчания, она воскликнула:

— Ах, Эжен?

— Да.

— Брюнет?

— Да.

— Ленточка ордена Почетного легиона?

— Да.

— Из числа моих друзей… Этот портрет… и этот вензель на шкатулке, который я не сразу заметила: «Э.Б.» Ну, конечно, конечно. Боже мой, у меня совсем нет памяти! До чего я рассеяна! Зовите же, зовите этого бедного Эжена. Как долго я заставила его ждать! Подумать только, то же самое случилось у меня с Жеромом не далее как месяц назад!

Корнелия не заставила просить себя дважды; она стрелой бросилась выполнять приказание, и не успела Фернанда посетовать на свою память, как вместо Корнелии на пороге появился красивый молодой человек с черными волосами, с черными глазами, черными усами и красной ленточкой в петлице.

— Прошу прощения, дорогая Фернанда! — со смехом воскликнул молодой человек. — Но клянусь честью, я и не подозревал, что за время моего отсутствия вы стали такой неприступной.

— Но кто бы мог подумать, что это вы, дорогой принц? — возразила Фернанда, протягивая вновь прибывшему руку, которую тот поцеловал с победоносным видом. — Вы велите доложить о себе, назвавшись просто-напросто Эженом. Поверьте, у меня столько знакомых Эженов…

— То, что вы спутали меня со всеми Эженами на земле, лестно для меня. Ах, простите, мой портрет! Окажите любезность: верните мне его.

— Стало быть, вы по-прежнему дорожите им? — спросила Фернанда с чарующим кокетством.

— По-прежнему, — ответил принц, придвигая скамеечку к кушетке.

— Корнелия, — сказала Фернанда, — пока его императорское высочество находится в моем доме, меня ни для кого нет.

Корнелия широко открыла глаза от удивления; до сих пор ей доводилось видеть принцев, приходивших к ее госпоже, но среди всех этих принцев мало кого торжественно величали высочеством, а тем более императорским.

И мадемуазель Корнелия удалилась без единого слова.

— Давно вы в Париже, мой дорогой Эжен? Ах, простите, ваше высочество, я продолжаю обращаться к вам, как прежде, словно вы все еще простой полковник консульской гвардии.

— И правильно делаете, моя прекрасная Фернанда. Продолжайте, прошу вас. Давно ли я приехал? Вчера, и первый мой визит был к вам, неблагодарная!

— Как? Вы приходили сюда?

— Нет, я не застал бы вас, потому что вы играли.

— Ах, верно!

— Я был в Комеди Франсез.

— В императорской ложе? Но я вас там не видела.

— Так вы смотрели туда, коварная! Меня там не было, зато был Понятовский.

— Вот как! Я его не заметила.

— О! Обманщица втройне! — воскликнул принц. — Нет, сударыня, нет, я был инкогнито в ложе бенуара.

— Один?

— Нет, вместе с вашим портретом.

— О, Боже мой! Как вы галантны! Но клянусь вам, я не верю ни единому вашему слову!

— А между тем это чистая правда.

— Тем хуже! Остается пожалеть, что вы приходили вчера.

— Почему же? Вы были очаровательной Заирой и восхитительной Роксоланой.

— Я была нехороша собой.

— Оставьте, напротив, вы были прелестны.

— Нет, я была не в настроении.

— Что, Понятовский слишком долго болтал со своей соседкой?

— Я была раздражена.

— Умер Дюрок?

— Я была печальна.

— Или разорился Мюрат?

— Кстати, о Мюрате, он ведь великий герцог, не так ли? И говорят, его стараются сделать вице-королем, как вас, или королем, как Жозефа, это правда?

— Да, я слышал об этом.

— Вот как! Но все эти королевства приносят, по крайней мере, хорошие деньги?

— Вполне приличные. Если вам это доставит хоть какое-то удовольствие, что ж! Мы… мы поговорим об этом.

— Ах, дорогой Эжен, вы как всегда великодушны, не то что ваш император.

— И чем же он вам не угодил, мой император? А я думал, он сделал вас императрицей.

— Да, слов нет, он любезен. Только если говорить правду, я хочу покинуть Францию и уехать в Милан.

— Поторопитесь, моя дорогая, поторопитесь, вас примут там наилучшим образом. Я приехал в Париж прежде всего затем, чтобы набрать труппу, а потом собираюсь в Эрфурт и Дрезден! А вы едете в Дрезден?

— Я знаю, что Марс, Жорж и Тальма едут, но мне пока ни слова не сказали.

— Хотите поехать?

— Хочу ли я! Мой дорогой принц, вы позволите мне быть откровенной? Именно в этом кроется причина моего вчерашнего дурного настроения.

— В самом деле?

— Честное слово.

— Ну что ж! Я все улажу с Ровиго. Полагаю, это его дело.

— Ах, вы просто прелесть!

— А теперь я попрошу вас сделать кое-что для меня.

— О! Все, что пожелаете.

— Дайте мне репертуар на неделю, чтобы я мог сочетать свои вечера с вашими. Я хочу посмотреть «Тамплиеров»; вы там играете?

— Да, что-то вроде плакальщицы. Я предпочла бы, чтобы вы увидели меня в другой пьесе.

— Я хочу видеть вас во всех пьесах.

— Так вам нужен репертуар?

— Да.

— О! Теперь его подбирают на редкость плохо. Сплошные каверзы, интриги, козни. Очень боюсь, не постигла бы наш бедный Французский театр участь кофеен времен Людовика Пятнадцатого.

— В самом деле!

— Но где же все-таки этот самый репертуар? Ах, вспомнила!

Протянув руку к шнурку от сонетки с медным луком и колчаном на конце, Фернанда позвонила. Появилась Корнелия.

— Куда вы дели репертуар, который я вам вчера дала? — спросила Фернанда.

— Я положила его в вазу в вашей спальне, госпожа.

— Ступайте за ним и принесите, его императорское высочество желает видеть репертуар.

Корнелия вышла и тотчас вернулась с составленным на неделю репертуаром.

Взяв листок из ее рук, Фернанда отдала его принцу, затем, повернувшись к застывшей на месте Корнелии, спросила:

— В чем дело, чего вы ждете?

— Прошу прощения, — ответила горничная, — но там пришла особа, которая желает поговорить с вами.

Слова горничной сопровождались красноречивыми взглядами, адресованными госпоже и, казалось, говорившими: «Будьте покойны, я знаю, что делаю».

— Еще один красивый молодой человек? — спросила Фернанда.

— О нет, сударыня. На этот раз бедная девушка, и такая печальная: судя по всему, у нее какое-то горе.

— Как ее зовут?