Страница 137 из 182
Кум кивнул в знак того, что он и на самом деле все видит.
— Это, наверно, и нанесло ему последний удар, — продолжала Бабилана, — потому что, как только они ушли отсюда, он умер… Так что теперь они могут похвалиться тем, что убили его! О Боже!
— Бывают же на свете столь безжалостные кредиторы! — воскликнул кум. — А знаете, матушка Бабилана, ваш муж мне должен три сольдо.
— О Господи, конечно, знаю! Бедняга рассказал мне об этом перед смертью и посетовал, что не в состоянии отдать долг.
— А он рассказал вам, что обещал в таком случае дать мне что-нибудь взамен?
— А как же; но, как видите, у нас ничего нет.
— Погодите, матушка, ведь там, куда он отправляется, ему не нужна скуфейка. Мне хотелось ее иметь еще тогда, когда он был жив, а теперь она станет для меня памятью об умершем; если вы мне ее отдадите, я буду считать, что вы мне более не должны трех сольдо.
— Невозможно, кум, невозможно! — воскликнула жена художника. — Он просил, чтобы его в ней похоронили. О Боже мой, Боже мой! Он был таким прекрасным человеком, и мне не хотелось бы, даже в обмен на целое царство, пренебречь хотя бы одним-единственным из его пожеланий.
— Но ведь это дурацкая мысль, — возражал кум, — завещать, чтобы его похоронили в скуфейке! Уж не испугался ли он, что вдруг застудит голову?
— О Боже мой, Боже мой! — повторяла Бабилана, точно от горя не в состоянии была расслышать слов собеседника.
— Хорошо, хорошо, матушка, — пробормотал Маттео, — я сейчас уйду, потому что я до того чувствителен, что, видя вас плачущей, сам могу расплакаться; но, тем не менее, справедливо и то, что ваш муж мне должен три сольдо и пообещал отдать мне залог.
— Ну, и что?..
— А то, что вам должно быть ясно: раз вы не в состоянии отдать мне три сольдо, я не постесняюсь забрать залог, как только обнаружу его. Прощайте, матушка.
— Прощайте, друг Иова, — пробормотала Бабилана.
— А-а! — произнес кум, затворив дверь. — Похоже, ты крепко вцепился в свою скуфейку, почтеннейший; ну что ж, я тоже!.. Так что посмотрим, кто из нас кого переупрямит!..
VIII
СКУФЕЙКА
Не успел кум Маттео вернуться к себе, как в двери дома метра Адама постучали в третий раз, но на этот раз пришел настоящий друг.
Прибыв в Никотеру за пожертвованиями, фра Бракалоне узнал о недомогании метра Адама и с готовностью направился к нему, чтобы предложить больному помощь как духовную, так и мирскую. Помощь духовная заключалась в раде заученных наизусть общих мест из проповедей in extremis[13] отца Гаэтано; помощь мирская представляла собой флягу доброго вина из Катандзаро, курицу для бульона и немного рыбы, отменно вкусной и легко усваиваемой. Как видно, фра Бракалоне был прекрасным человеком и твердо держал слово.
Он был на самом деле расстроен, когда почтенная Бабилана провела его в первую из комнат и там объявила о постигшем ее несчастье, а затем спросила, не соблаговолит ли он помолиться у смертного одра. Однако, слушая почтенную Бабилану, ризничий вспомнил, что дал метру Адаму еще одно твердое обещание — устроить ему достойное погребение. Поэтому он ответил отказом, объяснив, что у него и так мало времени, чтобы принять все необходимые меры по организации погребального шествия, но, поскольку ему предстоит ночное бдение в церкви подле покойного, то именно там он и прочтет все молитвы, какие только могла бы пожелать столь взыскательная душа его приятеля. С этими словами он ушел, оставив принесенную провизию и пообещав немедленно прислать подобающий гроб.
Метр Адам не пропустил ни единого слова по ходу беседы и сразу же отметил: в том, что сказал и сделал ризничий, есть одновременно и хорошее и плохое; хорошее — была доставлена провизия, в которой мертвый уже начал нуждаться; плохое — точное следование со стороны фра Бракалоне ранее принятым на себя обязательствам, чему живой ужаснулся. Итак, если фра Бракалоне пробудет всю ночь возле гроба, придется либо смириться с погребением, либо рискнуть посвятить монаха в суть дела. Погребение было бы малоприятно, а откровенность могла быть чревата опасностью. Метр Адам рассчитывал на уединение в церкви, что позволило бы ему ускользнуть оттуда незамеченным, а наутро жена объяснила бы его исчезновение тем, что ей будто бы во сне явилась во всем своем блеске Мадонна из Никотеры, вознесшая метра Адама на Небеса. А потому отсутствие тела объяснилось бы без труда, ведь достойный художник не был, подобно Господу, наделен вездесущностью и не мог одновременно пребывать и на Небесах и на земле.
Однако, как стало ясно, возникла угроза осуществлению столь великолепного плана; но нашим читателям несомненно известно, что метр Адам всегда отличался безграничной верой в Провидение (следует заметить, что те, для кого оно делает меньше всего, полагаются на него в наибольшей степени) и потому занялся настоящим, оставляя будущее в руках Божьих: поручил жене приготовить ужин, да такой, как это приличествует человеку, не евшему тридцать часов и не знающему, когда он еще раз поест.
Добрая Бабилана принялась за дело и при содействии сердобольных соседок собрала то, без чего нельзя было готовить, потому что в доме художника уже и речи не было о горшках, жаровнях и сковородах. А поскольку там нечего было жарить, печь или варить, без этих предметов более или менее успешно обходились. Благодаря проявленному участию (при иных обстоятельствах немыслимому) несчастная женщина благополучно завершила свои труды и через два часа у нее был готов такой ужин, который способен был бы поднять и мертвого; именно так он и подействовал на метра Адама: при виде его он восстал, подобно Лазарю, со столь блаженным видом, что если бы кто-нибудь в это время подглядывал в замочную скважину, то подумал бы, что душа достойного художника начала приобщаться к небесной благодати. Но тут постучали в дверь; почтенная Бабилана поторопилась поставить еду на пол и пошла открывать: оказалось, что принесли гроб.
Это происшествие, которое, возможно, определенным образом подействовало бы на мертвеца менее философски настроенного, чем метр Адам, ничуть не убавило у художника аппетита. Напротив, в данных обстоятельствах он, насколько мог вспомнить, наслаждался едой как никогда. Он уже дожевывал последний кусочек рыбы и заглатывал последний стаканчик вина, как вдруг услышал у самого порога резкое и нестройное пение. Бабилана затрепетала.
— Это ко мне пришли "ангелы", — заявил метр Адам. — В бутылке еще осталось немного вина; пойди, жена, отнеси им. Теперь ведь они явились ко мне не для того, чтобы я им сделал корону из золотой бумаги и картонные крылышки. А я тем временем улягусь в гроб, как и положено честному новопреставленному. Иди, жена, иди!
Старуха послушалась и вышла, затворив за собой дверь, чтобы не мешать метру Адаму делать необходимые приготовления. Действительно, четверо мальчиков из деревенского хора в длинных одеяниях из миткаля, с картонными крылышками и бумажными нимбами, явились к мертвому, которому предстояло провести ночь в церкви. За ними шли носильщики, а за носильщиками — группа жителей деревни, и во главе их вышагивал кум Маттео.
Добрая женщина отдала "ангелам" ту малую толику вина, что у нее имелась; однако, поскольку вследствие всем известной нищеты покойного посланники Небес рассчитывали на одну лишь колодезную воду, их приятно удивила столь неожиданная удача, и как бы мало им ни перепало по сравнению с тем, как их встречают, когда они имеют дело с более состоятельными покойниками, они, тем не менее, с искренней благодарностью затянули "De profundis"[14], а носильщики в это время уложили гроб на носилки и пошли впереди процессии в сопровождении четырех "ангелов", причем сразу же за ними во главе сопровождающих тело следовал кум Маттео, который, поскольку в Калабрии существует обычай нести покойника с открытым лицом, не сводил глаз с благословенной скуфейки, что должна была бы возместить ему утрату трех сольдо.
13
В минуту кончины (лат.).
14
"Из бездны [взываю]" (лат.).