Страница 125 из 182
Прошла неделя, о Марко Бранди не было никаких известий, и потому, полностью осознавая всю степень опасности, жандармы удвоили бдительность, а жители деревни — молитвенное рвение. Еще ни одной Мадонне так не поклонялись, ни одну так не нежили и не лелеяли, как ту, что создал метр Адам. Самые богатые из окрестных крестьянок вверяли ее попечению свои серьги и ожерелья, рассчитывая забрать их назад, как только будет схвачен Марко Бранди, но пока они давали Мадонне свои драгоценности как бы взаймы. Ночью и днем у святых ее стоп горела лампада, а питала ее святая женщина, которую звали сестрой Мартой. Каждое утро она ходила из дома в дом, собирая как добровольное даяние лампадное масло, и каждый вечер употребляла по назначению собранное днем, причем масла всегда оказывалось достаточно, и достойная женщина не должна была ничего добавлять от себя. Напротив, все старались пожертвовать как можно больше и испытывали от этого удовольствие, правда рассчитывая на то, что благочестивая женщина помянет их в своих молитвах, и от сестры Марты стал исходить запах святости на десять льё окрест. Как у святой Терезы, у нее тоже бывали видения; несколько раз в течение суток, а то и двух она не вставала с постели, пребывая на ложе неподвижно, но с открытыми глазами и искаженным от судорог лицом; врач называл это падучей болезнью, а фра Бракалоне — исступлением.
И вот случилось так, что в продолжение описываемых событий сестра Марта вдруг стала жертвой очередного приступа и в течение двух суток не в состоянии была предстать перед Мадонной и исполнить свой долг. Однако в Италии до такой степени уважительно относятся к праву каждого трудиться на избранном им поприще, что ни одна из женщин, как бы набожна она ни была, не осмелилась подменить сестру Марту, поэтому в течение полутора суток масло выгорело, так что лампада у святого образа погасла.
Заканчивались вторые сутки, и быстро надвигалась темная ночь; к небесам вознеслась "Аве Мария" — последняя предзакатная молитва; улицы опустели, и даже маленькие дети, игравшие рядом с Мадонной, собрались домой; но тут внезапно как будто бы из ниши, где находилась Святая Дева, отчетливо прозвучал ясный и звучный голос, назвавший по имени того из мальчишек, кто находился ближе всех к ней. Потрясенные дети обернулись к нише.
— Паскарьелло! — повторил тот же голос.
— Что вам угодно, Мадонна? — спросил ребенок.
— Отправляйся к сестре Марте, — последовал ответ, — и скажи ей, что уже двое суток она забывает подливать масло в мою лампаду.
Паскарьелло не потребовались новые напоминания; он со всех ног помчался во главе стайки мальчишек, восклицая: "Чудо! Чудо!" — пока весь в поту, едва переводя дыхание, не замер перед Мартой как раз в ту минуту, когда та, пробыв двое суток в оцепенении, начала приходить в себя.
Святая женщина выслушала, что сказал ей ребенок, и, пока она мало-помалу оживала, на нее нахлынули воспоминания и она в присутствии собравшихся у ее ложа соседей, потрясенных столь невероятным событием, заявила, что Дева на самом деле явилась ей и произнесла те же слова, что передал Паскарьелло. Теперь о чуде кричала вся деревня, а не одни только дети. Под аккомпанемент нестройного хора восклицаний, выкриков и песнопений сестра Марта встала и направилась к чудотворному образу. А Паскарьелло стал предметом всеобщего почитания и был триумфально водружен на плечи двух могучих калабрийцев. Затем процессия, очутившись перед ликом Мадонны, по указанию сестры Марты замерла, продолжая петь литании Святой Деве; и тут, воспользовавшись обстоятельствами, с одной стороны появился фра Бракалоне, а с другой — метр Адам, и оба стали собирать пожертвования: один на свой монастырь, другой — на самого себя; в это время избранница Божья в одиночестве приблизилась к образу Девы и какое-то время тихим голосом разговаривала с ней. Наконец, по окончании беседы, результата которой каждый ждал с нетерпением, сестра Марта вернулась к собравшимся и объявила от имени Мадонны, что та ей призналась, до какой степени она поражена отсутствием веры у жителей Никотеры, ибо они, чтобы оградить себя от действий Марко Бранди, осмелились усомниться в достаточности покровительства со стороны Всемогущей Девы и обратиться за помощью сугубо земного характера в виде взвода жандармов. Святая Дева категорически отказалась быть участником подобного союза и заявила, что жителям деревни надлежит сделать выбор между духовными и мирскими средствами защиты и что нельзя одновременно полагаться и на Деву и на жандармов; при этом собравшимся достаточно лишь высказаться, на кого они предпочитают положиться. Если они рассчитывают на жандармов — она не скажет ни слова против и не станет воздействовать ни на чью совесть; однако тогда она снимет с себя всякую ответственность за ход событий и целиком и полностью возложит это на жандармов. Если же, напротив, собравшиеся изберут ее — она будет в ответе за все и при этом гарантирует, что начиная с нынешнего дня и в продолжение трех лет никто более и слова не услышит о Марко Бранди.
В выборе сомневаться не приходилось. Со всех сторон раздались возгласы: "Да здравствует Мадонна! Долой сбиров!" — и несчастные жандармы, отозванные со всех постов, где они в течение недели упорно и смело стояли на страже, и заслужившие лучшего воздаяния за свои труды, были в ту же ночь отправлены в Монтелеоне под улюлюканье многочисленной толпы, причем многие из собравшихся предлагали даже побить их камнями.
Вследствие этого Мадонна метра Адама осталась хозяйкой положения и победительницей на поле боя. К чести ее поспешим сообщить, что обещание не пропало напрасно и что действительно с этого времени ни в Никотере, ни в ее окрестностях никто более ни от кого не слышал об ужасном Марко Бранди.
II
ПОЧТОВАЯ КОНТОРА
Вскоре слухи о чуде распространились от Реджо до Козенцы и вызвали волну поклонения святому образу; окрестные Мадонны также в свою очередь пожелали доказать, что и они достойны внимания, поэтому одни стали вздымать руки, другие вращать глазами, а третьи размыкать губы, но ни одна из этих Мадонн не заговорила, — таким образом; победа безоговорочно досталась Мадонне из Никотеры и именно к ней стали стекаться паломники со всех уголков Калабрии. После нее самыми главными в этой истории стали трое: Паскарьелло, к которому она обратилась первому; сестра Марта, которая говорила с ней с глазу на глаз, как Моисей с Господом; наконец, метр Адам, который восстановил образ столь блистательно, что Святая Дева, несомненно преисполнившись радости по поводу того, как обновилось ее изображение, явила то чудо, о котором мы только что рассказали. Что же касается фра Бракалоне, то он во всей этой истории оказался как бы не у дел. К тому же это отразилось на приносимых ему пожертвованиях, так что существенное их сокращение породило у него злобу по отношению к метру Адаму, чья популярность за короткое время отодвинула его в тень.
Следует при этом добавить, что триумф трех упомянутых личностей оказался полнейшим, ведь до этого Паскарьелло никогда не был даже в самой малой степени объектом внимания со стороны земляков, разве что кто-нибудь из славных крестьян, будучи выведен из себя проказами мальчишки, вступал в соприкосновение с какой-нибудь частью его тела при помощи ладони или подошвы сапога; и вот Паскарьелло, до этого памятного часа бегавший по улицам Никотеры в отрепьях, обычных для неимущих сицилийцев и калабрийцев, так что одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он принадлежит к числу тех несчастных, кто носит одни лишь дырявые изношенные лохмотья, напоминающие добытую после долгой борьбы паутину какого-то гигантского паука, — этот самый Паскарьелло вдруг оказался разодет с головы до ног за счет общины в самый лучший бархат, какой только можно было достать в Монтелеоне, и внезапно стал предметом всеобщего любопытства, выступая на помосте, сооруженном радом с образом Мадонны, источником его благоденствия, и каждый бросал ему апельсины, гранаты и каштаны, он же бросал в толпу кожуру, из-за которой его почитатели ссорились, словно из-за реликвий; так что Паскарьелло, вместо предназначенных ему от рождения трудов и забот, вдруг увидел перед собой будущее, окрашенное в розовые тона, и он дерзко и беззаботно окунулся в эту жизнь, будучи абсолютно уверен в том, что вслед за столь безмятежным времяпрепровождением его рано или поздно причислят к лику святых.