Волчицы из Машкуля

Кружку сидра он выпил с удовольствием, а вот хлеба не смог проглотить ни куска.

Потом он побрел в поле на работу.

По дороге у него началась мучительная головная боль и сильное кровотечение из носа; чувство слабости во всем теле переросло в ломоту: раза два или три ему пришлось присесть. Он с жадностью напился из двух источников, попавшихся ему на пути, но не только не утолил жажду, а, напротив, так нестерпимо захотел пить, что в третий раз напился из дорожной выбоины.

Наконец он пришел на свое поле. Но теперь у него уже не было сил выворотить заступом хотя бы ком земли из борозды, которую он начал копать накануне. Несколько мгновений он стоял, опершись на заступ. Потом голова у него закружилась, и он лег или, вернее, упал на землю в полном беспамятстве.

Так он пролежал до семи часов вечера и провел бы так ночь, если бы мимо случайно не проходил крестьянин из деревни Леже. Увидев лежавшего на земле человека, крестьянин окликнул его — тот не ответил, а только пошевелился. Крестьянин подошел ближе и узнал Тенги.

Большого труда ему стоило довести больного до дому: Тенги был так слаб, что им понадобился час с лишним, чтобы пройти четверть льё.

Розина с тревогой ждала отца. Увидев его, она пришла и ужас и хотела бежать в Паллюо за врачом, но Тенги строго-настрого запретил ей это и лег в постель, уверяя, что п о пустяки и до утра все пройдет. Только вот его жажда, имеете того чтобы пройти, делалась все сильнее, а потому он велел Розине поставить у кровати на стул кувшин с водой.

Ночь он провел без сна, снедаемый лихорадочным жаром, то и дело пил, но так и не смог залить пылавший у него внутри огонь. Утром он попытался встать, но сумел только присесть на кровати, и то с большим трудом. Голова Раскалывалась, потом началось головокружение и он стал жаловаться на мучительную боль в правом боку.

Розина вновь принялась настаивать на том, чтобы послать за г-ном Роже — так звали врача из Паллюо, — и снова отец решительно запретил ей. Девушка села у кровати, готовая исполнять все желания больного и оказать необходимую помощь, предоставив ему все, что он хотел.

А хотел он больше всего на свете воды: каждые десять минут он просил пить.

Так Розина ухаживала за ним до четырех часов пополудни.

В четыре часа отец сказал ей, качая головой:

— Знаешь, я чувствую, что подцепил лихорадку. Надо сходить в замок к добрым барышням и попросить у них лекарство.

Мы видели, к чему привело это решение.

Пощупав пульс больного и выслушав историю его болезни, которую он с трудом поведал ей прерывающимся голосом, Берта, насчитавшая сто ударов в минуту, поняла: папаша Тенги боролся с тяжелым приступом лихорадки.

Но что это была за лихорадка? Увы, Берта была слишком несведуща в медицине, чтобы определить это.

Однако, поскольку больной то и дело кричал: «Пить! Пить!» — она нарезала дольками лимон, вскипятила с ним воду в большом кофейнике, чуть подсластила этот лимонад и дала Тенги вместо воды.

Заметим, что, когда надо было бросить сахар в кипящую воду, она узнала от Розины, что его у них в доме нет: для вандейского крестьянина сахар — это предел роскоши!

К счастью, предусмотрительная Берта положила несколько кусков сахара в свою аптечку.

Она огляделась в поисках этого ящичка и увидела его под мышкой у Мишеля, все еще стоявшего у дверей.

Знаком она подозвала молодого человека к себе, но он не успел шелохнуться, как девушка снова сделала знак, приказывавший оставаться на месте, и сама подошла к нему, прижимая палец к губам.

И совсем тихо, чтобы ее не услышал больной, она сказала:

— Состояние этого человека очень серьезное, и я не смею принимать решение самостоятельно. Здесь необходим врач, и я боюсь даже, как бы он не пришел слишком поздно! Я сейчас дам Тенги какое-нибудь болеутоляющее, а вы тем временем бегите в Паллюо, милый господин Мишель, и привезите доктора Роже.

— А вы-то, вы? — с тревогой спросил барон.

— Я остаюсь, вы застанете меня здесь. Мне надо обсудить с больным кое-что важное.

— Кое-что важное? — удивленно переспросил Мишель.

— Да, — ответила Берта.

— Однако… — не успокаивался молодой человек.

— Я ведь сказала вам, — перебила его девушка, — что малейшее промедление может иметь страшные последствия. Лихорадки вроде этой часто бывают смертельными, даже если их начать лечить вовремя, а на такой стадии от них погибают почти всегда. Идите, не теряя ни минуты, доставьте сюда врача.

— А если лихорадка заразная? — спросил молодой человек.

— Ну и что же? — в ответ сказала Берта.

— А не может случиться так, что вы заболеете?

— Сударь, — возразила Берта, — если бы мы думали о таких вещах, половина наших крестьян умерли бы без всякой помощи. Идите же, и пусть Бог позаботится обо мне.

И она протянула ему руку.

Молодой человек взял руку Берты и, потрясенный бесстрашием этой женщины, столь простым и столь возвышенным, на которое он, мужчина, вряд ли будет когда-либо способен, и почти страстно прижал эту руку к своим губам.

Его порыв был столь стремителен, что Берта вздрогнула, побледнела как мел и со вздохом произнесла:

— Идите, друг мой, идите!

На этот раз ей не пришлось дважды повторять приказание: Мишель стрелой вылетел из хижины. Какой-то неведомый прежде огонь разливался по его телу, удваивая жизненные силы. Он чувствовал в себе непомерную мощь и был способен творить чудеса. Ему казалось, что у него, как у древнего Меркурия, выросли крылья на голове и на пятках. Если бы у него на пути вдруг встала стена — он бы перескочил через нее; если бы перед ним разлилась река и поблизости не было бы ни броду, ни моста — он, не раздумывая, бросился бы в нее прямо в одежде и преодолел бы се вплавь без колебаний.

Он жалел, что Берта попросила его о такой безделице: ему хотелось настоящих препятствий, какого-нибудь трудного, даже невозможного задания.

Разве можно ожидать от Берты признательности за то, что он пройдет пешком льё с четвертью, чтобы привести врача?

Не два с половиной льё хотелось ему пройти, он бы пошел на край света!

Он был бы счастлив получить какое-нибудь доказательство собственного героизма, которое позволило бы ему соизмерить свое мужество с мужеством Берты.

Понятно, что молодой барон, пребывая в возбуждении, не ощущал усталости: расстояние в льё с четвертью, отделяющее Леже от Паллюо, он преодолел меньше чем за полчаса.

Доктор Роже был своим человеком в замке Ла-Ложери, находившемся в часе езды от Паллюо. Молодому барону достаточно было назвать свое имя, и доктор, еще не зная, что его зовут к простому крестьянину, поднялся с кровати и крикнул из-за двери спальни: через пять минут он будет готов.

Действительно, через пять минут он вышел в гостиную и спросил у молодого человека, какова причина его неожиданного ночного визита.

Вкратце Мишель изложил ему суть дела. Так как г-н Роже удивился, что юноша проявляет к крестьянину столь живой интерес — прибегает ночью, взволнованный, вспотевший, чтобы позвать к нему врача, — то молодой барон Ложери объяснил это участие своей давней привязанностью к больному, мужу его кормилицы.

Доктор расспросил о симптомах болезни; Мишель в точности повторил все, что услышал, и попросил г-на Роже взять с собой необходимые лекарства, ибо деревня Леже еще не успела приобщиться к цивилизации до такой степени, чтобы иметь свою аптеку.

Видя, что молодой барон весь взмок, и узнав, что он пришел пешком, доктор, уже было приказавший оседлать лошадь, отменил свое распоряжение и велел слуге заложить двуколку.

Мишель воспротивился этому изо всех сил; он утверждал, что пешком доберется быстрее, чем доктор верхом: его переполняла дерзновенная отвага юности и великодушия, и он действительно готов был добраться до Леже пешком так же быстро, как доктор верхом, если не еще быстрее.

Доктор настаивал, Мишель отказывался; молодой человек положил конец спору, выбежав за дверь и крикнув доктору: