Страница 20 из 201
Золотой чепец повернулся, и Корнелиус увидел заплаканное личико и полные слез большие голубые глаза прекрасной Розы.
Молодая девушка подошла к Корнелиусу, прижав руки к своей груди.
— О сударь, сударь… — начала она и не докончила своей фразы.
— Милое дитя, — сказал взволнованный Корнелиус, — чего вы хотите от меня? Теперь я ни в чем не волен, предупреждаю вас.
— Сударь, я прошу у вас об одной милости, — сказала Роза, простирая руки то ли к небу, то ли к Корнелиусу.
— Не плачьте так, Роза, — сказал заключенный, — ваши слезы волнуют меня больше, чем предстоящая смерть. И вы знаете, что, чем невиновнее заключенный, тем спокойнее он должен принять смерть. Он должен идти на нее даже с радостью, потому что умрет как мученик. Ну, перестаньте плакать, милая Роза, и скажите мне, чего вы желаете.
Девушка упала на колени.
— Простите моего отца, — сказала она.
— Вашего отца? — спросил удивленный Корнелиус.
— Да, он был так жесток с вами. Но такова уж его натура. Он груб со всеми — не только с вами.
— Он наказан, Роза, он больше чем наказан, получив перелом руки, и я его прощаю.
— Спасибо, — сказала Роза. — А теперь скажите — не могла ли бы я лично сделать что-нибудь для вас?
— Вы можете осушить ваши прекрасные глаза, дорогое дитя, — сказал с нежной улыбкой Корнелиус.
— Но для вас… для вас…
— Милая Роза, тот, кому осталось жить только один час, был бы слишком большим сибаритом, если бы вдруг стал чего-либо желать.
— Ну, а священник, которого вам предложили?
— Я всю мою жизнь поклонялся Богу, Роза, всегда поклонялся ему в его деяниях, благословлял его волю. Богу не в чем меня упрекнуть, и потому я не стану просить у вас священника. Последняя мысль, что меня занимает, Роза, тоже имеет отношение к прославлению Бога. Помогите мне, дорогая моя, осуществить эту мечту.
— О господин Корнелиус, говорите, говорите! — воскликнула девушка, заливаясь слезами.
— Дайте мне вашу прелестную руку и обещайте, что вы не будете надо мной смеяться, дитя мое…
— Смеяться? — с отчаянием воскликнула девушка. — Смеяться в такой миг! Да вы, видно, даже не посмотрели на меня, господин Корнелиус.
— Нет, я смотрел на вас, Роза, смотрел и телесным и духовным взором. Я еще никогда не встречал женщины красивее вас и с более чистой душой, чем ваша, и если с этой минуты я не смотрю на вас, простите меня, это только потому, что, готовый уйти из жизни, не хочу в ней оставить ничего, с чем мне было бы жалко расстаться.
Роза вздрогнула. Когда заключенный произносил последние слова, на Бейтенгофской дозорной башне пробило одиннадцать часов.
Корнелиус понял.
— Да, да, — сказал он, — надо торопиться, вы правы, Роза.
Затем он вынул из-за пазухи, куда снова спрятал их, больше не опасаясь обыска, три завернутые в бумажку луковички.
— Мой милый друг, я очень любил цветы. Это было в то время, когда я не знал, как можно любить что-либо другое. О, не краснейте, не отворачивайтесь, Роза, если бы я даже признавался вам в любви, все равно, милое мое дитя, это не имело бы никаких последствий. Там, на площади Бейтенгофа, лежит стальное орудие, и через шестьдесят минут оно покарает меня за эту дерзость. Итак, я любил цветы, Роза, и открыл, как мне, по крайней мере, кажется, тайну большого черного тюльпана: вырастить его до сих пор считалось невозможным, и за него, как вы знаете, а быть может, не знаете, обществом садоводов Харлема объявлена премия в сто тысяч флоринов. Эти сто тысяч флоринов, — видит Бог, что не о них я жалею, — находятся в этой бумаге. Они выиграны тремя луковичками, завернутыми в нее, и вы можете взять их себе, Роза. Я дарю вам их.
— Господин Корнелиус!
— О, вы можете их взять, Роза. Вы этим никому не нанесете ущерба, дорогое дитя. Я одинок во всем свете. Мой отец и мать умерли; у меня никогда не было ни сестры, ни брата; я никогда ни в кого не был влюблен, а если меня кто-нибудь любил, то я об этом не знал. Впрочем, вы сами видите, Роза, как я одинок: в этот час только вы находитесь в моей камере, утешая и поддерживая меня.
— Но, сударь, сто тысяч флоринов…
— Ах, будем серьезны, дорогое дитя, — сказал Корнелиус. — Сто тысяч флоринов составят прекрасное приданое к вашей красоте. Вы получите эти сто тысяч флоринов, так как я уверен в своих луковичках. Они будут ваши, дорогая Роза, и взамен я прошу только, чтобы вы мне обещали выйти замуж за честного молодого человека, которого будете любить и который будет любить вас так же сильно, как я любил цветы. Не прерывайте меня, Роза, мне осталось только несколько минут…
Бедная девушка задыхалась от рыданий.
Корнелиус взял ее за руку.
— Слушайте меня, — продолжал он. — Вот как вы должны действовать. Вы возьмете в моем саду в Дордрехте землю. Попросите у моего садовника Бютрейсхейма земли из моей гряды номер шесть. Насыпьте эту землю в глубокий ящик и посадите туда луковички. Они расцветут в будущем мае, то есть через семь месяцев, и, как только вы увидите цветок на стебле, старайтесь ночью охранять его от ветра, а днем — от солнца. Тюльпан будет черного цвета, я уверен. Тогда вы известите об этом председателя общества садоводов Харлема. Комиссия определит цвет тюльпана, и вам отсчитают сто тысяч флоринов.
Роза тяжело вздохнула.
— Теперь, — продолжал Корнелиус, смахнув с ресницы слезу (она относилась больше к прекрасному черному тюльпану, который ему не суждено будет увидеть, чем к жизни, с которой он готовился расстаться), — у меня больше нет никаких желаний, разве только, чтобы тюльпан этот назывался Rosa Barloensis[8], то есть напоминал бы одновременно и мое и ваше имя. И так как вы, по всей вероятности, не знаете латинского языка и можете забыть это название, то постарайтесь достать карандаш и бумагу, и я вам это запишу.
Роза зарыдала и протянула ему книгу в шагреневом переплете с инициалами "К" и "В".
— Что это такое? — спросил заключенный.
— Увы, — ответила Роза, — это Библия вашего несчастного крестного отца Корнелия де Витта. Он черпал из нее силы, чтобы переносить пытки и, не бледнея, выслушать свой приговор. Я ее нашла в этой камере после смерти мученика. Я ее храню как реликвию. Сегодня я принесла ее вам, потому что мне кажется: эта книга имеет поистине божественную силу. Слава Богу, вам не потребовалась подобная поддержка — Господь наделил вас такой силой! Напишите здесь ваше пожелание, господин Корнелиус, и хотя, к несчастью, я не умею читать, все, что вы напишете, будет выполнено.
Корнелиус взял Библию и благоговейно поцеловал ее.
— Чем же я буду писать? — спросил он.
— В Библии есть карандаш, — сказала Роза, — он там лежал, я его и сохранила.
Это был тот карандаш, что Ян де Витт дал своему брату и забыл получить обратно.
Корнелиус взял его и на второй странице — первая, как мы, помним, была оторвана, — готовый умереть, подобно Корнелию, написал такой же твердой рукой, как и его крестный:
"23 августа 1672 года, перед тем как отдать Богу душу на эшафоте, хотя я и ни в чем не виновен, завещаю Розе Грифус единственное имущество, сохранившееся из всего, что у меня было в этом мире, — все остальное конфисковано. Я завещаю ей три луковички, из коих (я в этом глубоко убежден) вырастет в мае месяце будущего года большой черный тюльпан, за который назначена обществом садоводов Харлема премия в сто тысяч флоринов. Я желаю, чтобы Роза Грифус как единственная моя наследница получила вместо меня эту премию, при одном условии, что она выйдет замуж за мужчину приблизительно моих лет, который полюбит ее и которого полюбит она, и назовет новую разновидность тюльпана — большой черный тюльпан — Rosa Barloensis, то есть объединив наши имена.
Да смилуется надо мною Бог и да даст он ей доброго здоровья.
Корнелиус ван Барле".
Потом, отдавая Библию Розе, он сказал:
— Прочтите.
— Увы, — ответила девушка Корнелиусу, — я уже вам говорила, что не умею читать.