Страница 23 из 42
— Говорят, вы обязаны жизнью господину Петиону и господину Варнаву; правда ли это? Неужели я и этим обязана господину Варнаву?
— Это правда, ваше величество! Я вдвойне признателен господину Варнаву: он не только проводил меня до моей двери, но был настолько любезен, что рассказал мне о вашем разговоре во время пути, когда вы упомянули обо мне.
— О вас, граф?! По какому поводу?
— В разговоре с королем вы вспомнили о своей бывшей подруге и сказали, что она, должно быть, обеспокоена моим отсутствием… В отличие от вашего величества, я не думаю, что ее беспокойство так уж велико, однако…
Он замолчал: ему показалось, что королева, и без того бледная, еще больше побледнела.
— Однако?.. — повторила королева.
— Однако, — продолжал Шарни, — не смея рассчитывать на отпуск, который вы, ваше величество, были намерены мне предложить, я тем не менее считаю своим долгом теперь, когда я спокоен за жизнь короля и вашего величества, за ваших августейших детей, лично отправиться к госпоже графине де Шарни, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.
Королева прижала левую руку к груди, словно желая убедиться в том, не разорвалось ли ее сердце от полученного удара; у нее перехватило от волнения горло, и она с трудом выговорила:
— Это действительно более чем справедливо, сударь; хотела бы я знать, почему вы до сих пор не исполнили своего долга!
— Королева забыла, что я дал слово не видеться с графиней без разрешения вашего величества.
— Итак, вы явились ко мне за разрешением?!
— Да, ваше величество, — отвечал Шарни, — и я умоляю ваше величество об этой милости.
— Ваше желание увидеть госпожу де Шарни так горячо, что вы могли бы обойтись и без моего позволения, верно?
— Мне кажется, королева ко мне несправедлива, — заметил Шарни. — Покидая Париж, я полагал, что уезжаю надолго, если не навсегда. В пути я сделал все возможное, все, что в человеческих силах, чтобы это путешествие удалось. Вспомните, ваше величество: не моя вина в том, что я не поплатился в Варение жизнью, как мой брат, или не был, как господин де Дампьер, растерзан на дороге или в Тюильрийском саду… Если бы мне удалось перевезти ваше величество через границу или же если я имел бы честь умереть за вас, то я оказался бы в изгнании или в могиле и никогда не увиделся бы с графиней… Но повторяю вашему величеству: раз уж я вернулся в Париж, я не могу проявить столь явное равнодушие по отношению к даме, что носит мое имя, — а вашему величеству известно, почему она его носит! — я не могу не дать ей о себе знать, тем более что нет больше моего брата Изидора, который бы мог это сделать вместо меня… В конце концов, если только господин Варнав не ошибся, еще третьего дня вы сами, ваше величество, были того же мнения.
Королева опустила руку на спинку кресла и всем телом подалась к Шарни.
— Итак, вы очень любите эту женщину, граф, — произнесла она, — если с такой легкостью готовы причинить мне боль?
— Ваше величество, — отозвался Шарни, — около шести лет тому назад вы сами — в те времена я об этом и не помышлял, потому что для меня на земле существовала лишь одна женщина, но Господь поставил ее настолько выше меня, что она была недосягаема, — итак, около шести лет тому назад вы насильно женили меня на мадемуазель Андре де Таверне. С тех пор я и двух раз не коснулся ее руки, я не обменялся с нею без необходимости и десятком слов, наши взгляды не встретились и десяти раз. Моя жизнь была занята, заполнена — заполнена иной любовью, занята тысячей забот, тысячей дел, тысячей борений, волнующих существование мужчины. Я жил при дворе, я знал там все, я был связан — по своей воле и той нитью, что соблаговолил мне дать король, — с грандиозным заговором, роковая развязка которого совершилась на наших глазах; и я не считал дни, месяцы и годы — жизнь летела для меня тем более незаметно, чем больше времени я посвящал этим чувствам, заботам, заговорам. Не то было у графини де Шарни, ваше величество. С тех пор как она имела несчастье вас оставить, несомненно впав в немилость, она живет одна, в полном забвении, в своем павильоне на улице Кок-Эрон; она мужественно переносит одиночество, уединение, забвение, потому что ее сердце свободно от любви и она не нуждается, как другие женщины, в привязанностях; но что она не могла бы, вероятно, с такою же безропотностью снести, так это мою забывчивость по отношению к ней в исполнении самых обыкновенных обязанностей, в соблюдении условностей.
— Ах, Боже мой, сударь! И вы еще даете себе труд беспокоиться о том, что думает или что подумает о вас госпожа де Шарни в зависимости от того, увидит она вас или не увидит! Прежде чем ломать над этим голову, вам следовало бы узнать, помнила ли она о вас, когда вы уезжали, и помнит ли она о вас теперь, когда вы вернулись.
— Я не знаю, думает ли графиня обо мне теперь, но я совершенно уверен в том, что, когда я уезжал, она обо мне помнила!
— Так вы виделись перед отъездом?
— Я уже имел честь доложить вашему величеству о том, что не видел госпожу де Шарни с тех пор, как дал королеве слово не встречаться с нею.
— Значит, она вам писала?
Шарни промолчал.
— A-а! Она вам писала, признайтесь! — вскричала Мария Антуанетта.
— Она передала моему брату Изидору письмо для меня.
— И вы прочли это письмо?.. Что она вам написала? Что она могла вам написать?.. Ах, ведь она мне поклялась!.. Ну, отвечайте скорее!.. Итак, в этом письме она вам написала… Говорите же! Вы же видите, я вне себя!
— Я не могу повторить вашему величеству, о чем говорилось в письме графини: я его не читал.
— Вы его разорвали?! — обрадовалась королева. — Выбросили его в огонь не читая? Шарни! Шарни! Если вы это сделали, вы самый преданный из всех мужчин и я была не права, когда жаловалась на судьбу: еще ничто не потеряно!
Королева протянула графу обе руки, словно призывая в свои объятия.
Однако Шарни не двинулся с места.
— Я его не разорвал и не бросил в огонь, — возразил он.
— Так почему же вы его не прочли?! — изумилась королева, бессильно опускаясь в кресло.
— Мой брат должен был передать мне это письмо в том случае, если я буду смертельно ранен… Увы! Не мне было суждено умереть, а ему… После его гибели мне принесли его бумаги; среди них было письмо графини… и вот эта записка. Прочтите, ваше величество!
Шарни подал королеве записку Изидора, приложенную к письму.
Мария Антуанетта дрожащей рукой взяла листок и позвонила.
Пока происходила только что изображенная нами сцена, стемнело.
— Свечи! — приказала она. — Скорее!
Камердинер вышел; в наступившей тишине слышалось лишь прерывистое дыхание королевы да стремительное биение ее сердца.
Камердинер вернулся с двумя канделябрами и поставил их на камин.
Королева не могла дождаться, когда он уйдет, и, пока он шел к двери и затворял ее за собой, она приблизилась к камину с запиской в руке.
Дважды она принималась за чтение, но так ничего и не разобрала.
— О! — прошептала она. — Это не бумага, это настоящий огонь!
Проведя рукой по глазам, словно пытаясь вернуть им способность видеть, она в нетерпении топнула и вскричала:
— О Боже, Боже!
Наконец усилием воли она уняла дрожь и к ней снова вернулось зрение.
Она прочла хриплым, совершенно незнакомым голосом:
"Настоящее письмо адресовано не мне, а моему брату, графу Оливье де Шарни: оно написано его супругой, графиней де Шарни".
Королева немного помолчала, а затем продолжала:
"Если со мной случится несчастье, прошу того, кто найдет это письмо, переслать его графу Оливье де Шарни или вернуть графине".
Королева опять остановилась и, покачав головой, продолжала:
"Я получил его от графини со следующими указаниями…"
— A-а! Посмотрим, что за указания! — прошептала королева.
Она еще раз провела рукой по глазам.
"Если предпринятое графом дело окончится для него благополучно, вернуть письмо ей".