Анж Питу

— Ты читал ее, несчастный?

— Нет, тетушка, клянусь, что нет!

— Теперь я понимаю, отчего тебе не нравится Церковь.

— Вы ошибаетесь, тетушка, это я не нравлюсь Церкви.

— Положительно, это не мальчишка, а змееныш. Он еще смеет возражать!

— Нет, тетушка, я просто объясняю.

— Увы, он погиб! — вскричала мадемуазель Анжелика и в полнейшем изнеможении рухнула в свое любимое кресло.

На самом деле слова «Он погиб!» не означали ничего, кроме «Я погибла!».

Опасность была неминуемой. Тетушка Анжелика решилась на крайнюю меру: словно подброшенная пружиной, она поднялась и бросилась к аббату Фортье, дабы потребовать у него объяснений, а главное, в последний раз попытаться его переубедить.

Питу проводил ее глазами до порога; когда она вышла из дома, он в свою очередь подошел к дверям и увидел, как она с невиданной быстротой устремилась к улице Суасон. Сомнений быть не могло: она отправилась к его учителю.

Чем бы ни кончилось дело, передышка Анжу была обеспечена. Решив воспользоваться этой четвертью часа, подаренной ему Провидением, он собрал остатки теткиного обеда, чтобы покормить своих ящериц, поймал пару мух для своих муравьев и лягушек, потом, пошарив по шкафам и ларям, поел сам, ибо с одиночеством к нему вернулся аппетит.

Покончив со всеми этими приготовлениями, он возвратился к двери, дабы вторая мать не застала его врасплох.

Второй матерью Питу именовала себя мадемуазель Анжелика.

Пока Питу поджидал тетку, в конце переулка, соединяющего улицу Суасон с улицей Лорме, показалась красивая молодая девушка верхом на лошади; она везла с собой две корзины: одну с цыплятами, другую с голубями. То была Катрин. Заметив Питу на пороге теткиного дома, она остановилась.

Питу, по обыкновению, покраснел, потом разинул рот и с восхищением уставился на мадемуазель Бийо, по его понятиям высшее воплощение человеческой красоты.

Девушка быстро окинула взглядом улицу, легонько кивнула Питу и двинулась дальше. Питу, трепеща от восторга, кивнул ей в ответ.

Все это заняло всего несколько секунд, однако лицезрение мадемуазель Катрин настолько захватило великовозрастного школяра, что он не мог отвести глаз от места, где она только что находилась, и не заметил, как тетка, возвратившаяся от аббата Фортье, подошла к нему и, побледнев от гнева, схватила его за шиворот.

Пробужденный от прекрасных грез той электрической искрой, какая всегда пробегала по его телу, когда к нему прикасалась мадемуазель Анжелика, он обернулся, перевел глаза с разъяренного лица тетки на свою собственную руку и с ужасом увидел, что в руке этой зажата половина огромного ломтя хлеба, щедро намазанного свежим маслом и покрытого куском сыра.

Мадемуазель Анжелика испустила крик ярости, Питу — стон ужаса. Анжелика подняла крючковатую руку — Питу опустил голову; Анжелика вооружилась случившимся поблизости веником — Питу выронил бутерброд и, не тратя времени на объяснения, обратился в бегство.

Два сердца поняли друг друга и согласились в том, что между ними не может быть ничего общего.

Мадемуазель Анжелика вошла в дом и заперла дверь изнутри на два оборота. Питу, которому скрип в замочной скважине показался запоздалым ударом грома, припустился еще быстрее.

Сцена эта привела к последствиям, которых не могла предвидеть мадемуазель Анжелика и тем более не ждал Питу.

V

ФЕРМЕР-ФИЛОСОФ

Питу мчался так, словно за ним гнались все черти ада, и вмиг выбежал из города.

Обогнув угол кладбища, он едва не уткнулся носом в круп коня.

— О Боже! — произнес нежный голосок, хорошо знакомый Питу. — Куда вы так спешите, господин Анж! Вы так нас напугали, что Малыш чуть не закусил удила.

— Ах, мадемуазель Катрин, — воскликнул Питу, отвечая не столько девушке, сколько собственным мыслям, — ах, мадемуазель Катрин, какое несчастье, Господи, какое несчастье!

— Иисусе! Вы меня пугаете, — сказала девушка, останавливая коня посреди дороги. — Что такое стряслось, господин Анж?

— Стряслось то, мадемуазель Катрин, — отвечал Питу, словно жалуясь на величайшую несправедливость, — что я не буду аббатом.

Однако мадемуазель Бийо встретила эту весть вовсе не так, как ожидал Питу; она покатилась со смеху.

— Вы не будете аббатом? — переспросила она.

— Нет, — отвечал Питу горестно, — выходит, что это невозможно.

— Что ж! Значит, вы будете солдатом.

— Солдатом?

— Конечно. Стоит ли огорчаться из-за такого пустяка? Я-то уж было подумала, что у вас скоропостижно умерла тетушка.

— Ах! — сказал Питу с чувством. — Для меня она все равно что умерла: она выгнала меня из дому.

— Простите, — сказала Бийота с хохотом, — значит, вы даже не можете ее оплакивать — а это бы вас так утешило.

И Катрин расхохоталась еще громче, снова изумив Питу.

— Но разве вы не слышали: она выгнала меня из дому! — воскликнул бывший школяр в отчаянии.

— И что с того! Тем лучше, — отвечала Катрин.

— Хорошо вам смеяться, мадемуазель Бийо; у вас, должно быть, очень веселый нрав, если чужие беды вас совсем не трогают.

— А кто вам сказал, что я вас не пожалею, господин Анж, если с вами приключится настоящая беда?

— Вы меня пожалеете, если со мной приключится настоящая беда? Но разве вы не знаете, что мне не на что жить?

— А я вам опять скажу: тем лучше.

Питу ничего не понимал.

— Но что же я буду есть? — спросил он. — Ведь должен человек что-то есть, а я и так всегда голоден.

— Выходит, вы не хотите работать, господин Анж?

— Работать? А кем? Господин Фортье и тетушка Анжелика тысячу раз твердили мне, что я ни на что не годен. О, если бы меня отдали в учение к плотнику или каретнику, вместо того чтобы готовить меня в аббаты! Решительно, мадемуазель Катрин, решительно надо мной тяготеет проклятие!

И Питу в отчаянии всплеснул руками.

— Увы! — посочувствовала девушка, знавшая, как и все в округе, горестную историю Питу, — вы во многом правы, дорогой господин Анж, но… Отчего бы вам не сделать одну вещь?

— Какую? — воскликнул Питу, готовый уцепиться за совет мадемуазель Бийо, как утопающий хватается за соломинку, — какую, скажите?

— У вас, кажется, был покровитель?

— Да, господин доктор Жильбер.

— Вы, должно быть, дружили с его сыном, ведь он тоже учился у аббата Фортье?

— Еще бы! Больше того, я несколько раз спасал его от взбучки.

— Так отчего бы вам не обратиться к его отцу? Он вас не оставит.

— Вот беда-то! Я бы непременно к нему обратился, если бы знал, где его искать; но, быть может, это известно вашему отцу, мадемуазель Бийо: он ведь арендует свою ферму у доктора Жильбера.

— Я знаю, что доктор наказал отцу пересылать одну часть арендной платы в Америку, а другую вносить на его счет парижскому нотариусу.

— Ох! — вздохнул Питу. — Америка — это так далеко.

— Неужели вы поедете в Америку? — спросила девушка, почти испуганная решимостью Питу.

— Я, мадемуазель Катрин? Что вы! Ни за что! Нет. Если бы мне было где жить и что есть, я прекрасно чувствовал бы себя во Франции.

— Прекрасно! — повторила мадемуазель Бийо.

Анж потупился. Девушка замолчала. Так продолжалось несколько минут.

Питу погрузился в мечтания, которые сильно удивили бы такого приверженца логики, как аббат Фортье.

Поначалу смутные, мечтания эти внезапно засияли ярким светом, а затем затянулись некоей дымкой, за которой продолжали сверкать искры, происхождение которых таинственно, а источник неизвестен.

Меж тем Малыш шагом тронулся с места, а Питу двинулся вперед рядом с ним, придерживая одной рукой корзины. Что до мадемуазель Катрин, погрузившейся в мечтания не менее глубокие, чем грезы Питу, она опустила поводья, не боясь, что ее лошадь понесет, тем более что чудовища в окрестностях не водились, а Малыш породой мало напоминал коней Ипполита.