Пока Боги Воюют

Шрам на правой ладони запульсировал от боли, словно в нее воткнули нож и провернули несколько раз. Я застонал, прикусывая губу.

— Господи, или все кто меня сейчас слышит. Я не умею молиться и говорить правильных слов и буду просить не за себя. Помогите Толику, спасите его.

Теперь уже вся рука буквально горела, словно её облили кипящим маслом. Пальцы от боли скрючивало так, словно мне раздробили все косточки. Боль горящей лавой потекла по руке, добралась до плеча и соединилась с болью от раны в голове.

Я сглотнул густой кислой от крови, слюны.

— Он и так натерпелся в своей жизни, неужели вы не проявите свою божью милость? Сохраните ему жизнь. Господи, услышь меня- мысли в голове путались, перед глазами побежали разноцветные картинки, словно в калейдоскопе.

Крики, доносившиеся откуда то рядом, не давали мне покоя и рвали сердце на части. Лучше бы меня первого прикончили.

— Боже-е-е-е- простонал я и …рухнул на землю.

Что такое? Веревки на запястьях были обуглены, словно они сгорели в огне. Потом, всё потом! Я дополз до меча, освободил ноги, встал, приходя в себя. Потрогал голову- волосы начали слипаться от крови, покрывая голову коркой. Я, держась одной рукой за стену, медленно наклонился, взял свой меч, и так же по стеночке поплелся выручать Толика.

То, что я увидел, всколыхнуло во мне всю ненависть. Посередине горел небольшой костер, освещая маленькое помещение тусклым светом. К стене руками вверх, как я когда- то, буквально висел окровавленный Толик.

А эта сволочь, коротким изогнутым ножом срезал кожу с еще живого пацана. Две полоски кожи уже свисали на груди, по которым лилась кровь прямо на каменный пол. Гариб, так увлекся своим мерзким делом, что не заметил, как я припрыгал.

Внутри меня словно нарастал ураган, созданный из моей ненависти. Я чувствовал, что кипящий и тугой комок сжимал мои ребра и мешал мне вдохнуть. Убить, уничтожить мразь, чтоб даже мокрого места не осталось.

Я рванул к нему и заорал, выплескивая на него всю свою ненависть, замахнулся мечом, намереваясь одним ударом убить его.

Короткая яркая вспышка на секунду осветила помещение, ослепив меня, и я на время потерял ориентацию. Когда проморгался, приходя в себя, не понял вообще что произошло. На том месте, где еще минуту стоял Гариб, лежала кучка пепла, а сверху шмат куска подгоревшей кожи. Эттто как? Это все, что от него осталось?! Я сразу подумал, что моя корявая, но душевная молитва, все-таки дошла до Бога, вот он и свершил правосудие. Я поднял голову вверх.

— Спасибо- прошептал я.

А теперь нужно уносить отсюда ноги, так как слышал голоса бойцов, оставшихся на улице. Я аккуратно снял бесчувственного Толика, и, сжав зубы, подтащил его к стенке. Мечом, вырубил проем, вытащил парнишу на улицу и стал оттаскивать его как можно дальше от места нашего плена. Сдается мне, что далеко нам в таком виде не уйти. Если на мне была рубаха, то на Толике только штаны, а рана на груди продолжала кровоточить. Я снял свою рубаху и одел на Толика, аккуратно прикладывая отрезанную кожу на место. И в какую сторону идти? Я судорожно оглядывался, пытаясь определить направление.

Боль в голове возобновила свои барабанные постукивания, но я старался не обращать на неё внимания. Ведь скоро и без башки и без жизни можно остаться, а пока мы живы- я буду идти. Мною двигало желание спасти парня, о себе я почему-то не думал. Мысли начали путаться, а в глазах двоиться, к горлу подступила тошнота, и меня вырвало на белый снег кровью. Плохо, очень плохо. Не думать об этом! Вперед!

Я тащил Толика до изнеможения, пока моя раненая нога не сложилась под моим весом, словно сломанная ветка. А вот теперь нам точно конец.

Я лежал на спине, смотря на две луны. Неужели это последнее, что я увижу в последние минуты своей жизни. Говорят, что перед смертью должны быть какие-то кадры твоей жизни, и я приготовился смотреть, закрывая глаза. Я буду смотреть без грусти и сожалений, хочу посмотреть на лица дорогих мне людей и напоследок улыбнуться и молча сказать им, что я их люблю. И успеть прошептать, что всегда буду рядом, даже после смерти, и буду оберегать их. Но время шло, но ничего, кроме летающих мушек не было. Жалко, не хочу умирать в полной темноте.

Рука дернулась, отозвавшись на боль в ладони. Я потрогал шрам, который пульсировал и был на ощупь горячим. Значит, выход все- таки есть. Но какой? Думай, Рома, думай. В голове всплыла картинка красивых Дориных глаз, смотрящих на меня немигающим взглядом.

Хватит ли у меня сил позвать её? Я глубоко вдохнул и завыл. Наверно больше от безысходности, нежели надеясь на помощь. Мой вой поднялся куда-то вверх и растворился в морозном воздухе. И тишина.

Надежда постепенно таяла и я решил снова ползти. Тянул Толика до тех пор, пока в голове что-то не вспыхнуло, я застонал и обессиленный рухнул в снег. Вот теперь точно всё.

Я даже смирился с неизбежным, мне казалось, что мои эмоции замерзли вместе с телом.

Прости Кора, я не смог выполнить своего обещания. Вспомнил Милу и ее губы, и ее беззвучное- «Я буду ждать»

Прости, девочка, но мы больше не увидимся, я не прижму тебя и не вдохну запах твоих волос. Ты главное будь счастлива, ведь заслужила быть счастливой.

Теперь вокруг тебя будут виться женихи, добиваясь твоего внимания. Сможешь ли ты полюбить кого-нибудь? И сможет ли твой избранный любить тебя? Не из-за твоего положения, а просто так от всего сердца, так как я люблю тебя.

Я тихо засмеялся. Ну слава тебе господи, собрался умирать и только сейчас смог самому себе признаться, что люблю. Почему раньше я не мог это сделать? Да потому что дурак, боялся что откажут, боялся ответственности, размышлял что дальше с нами будет. А может, не нужно было думать? В охапку и держать в объятиях, пока не привыкнет. Ну послали бы, подумаешь какой нежный. Ой, да что тут говорить. Идиот и есть!

Застонал Толик, пытаясь открыть глаза.

— Лежи, братишка.

— Где я? Все болит- простонал он.

— Мы на воле- выдохнул я морозного воздуха.

— И умрем вольными птицами- тихо добавил я.

— Ром, это ты?

— Я.

Наступила полная тишина.

— Обещай мне кое- что- разлепил Толик кровавые губы.

— Запомни адрес. Поселок Рабочий Старосельского района, улица Лесная 5 квартира 7. Если выживешь и попадешь домой, передай Нюре, что любил её больше жизни. Жаль, что ребенка не увижу. Расскажи ей, что умер как герой, а не в подворотне в драке с отморозками- слова давались ему с трудом.

— И пусть помолится за меня. Ну или сам за меня помолись, если выживешь. Я наверно уже не выкарабкаюсь. Ты только меня одного не оставляй, пока я не…. Страшно одному.

В душе стало горько от услышанного.

Господи, помоги еще разок, пожалуйста. Дальше мы сами выкарабкаемся, нам бы только маленького чуда, самого малюсенького.

Я, собрав остатки сил, привстал и завыл, отчаянно, будто посылал в небо свой прощальный привет и, рухнул, потеряв сознание.

* * *

Что же так хреново? Вроде когда помрешь, покой и блаженство должен быть. Врут всё. Голова кружилась, мысли путались, а еще этот звук, от которого боль пульсировала во всем теле. Я с трудом открыл глаза. Лун было уже четыре штуки. О, и Доры две.

Животное увидев, что я открыл глаза, начала скулить и лизать моё лицо.

— Ты услышала- прошептал я.

— Толик, мы спасены — шептал я, не глядя, тормошил его рукой.

Тихий стон был знаком, что он еще жив.

Дора пришла с малышней, которая смотрела на меня, широко открыв глаза.

— Прорвемся- усмехнулся я.

Я сказал Доре лечь на землю, затащил на неё Толика, сам залез на малышку и едва мы поехали, снова отключился.

Пришел в себя, когда животные сделали привал. Дора тяжело дышала и лизала снег. Я сполз на землю и раскинул руки.

Нам бы ночь продержаться, да ночь простоять, и утерся снегом. Кожа не ощущала холода, а вот боль в голове еще пульсировала.

Болит- значит еще живой, это у мертвых ничего не болит. Я повернул голову и увидел, что из под снега пробивается зеленая трава с цветочками. Я сгреб одной рукой травы и цветов, и мы тронулись в путь.