Страница 18 из 142
Господин д’Эгильон встал. Он даже не удостоил маршала злобного взгляда в ответ на те страдания, которые старик только что заставил его вынести.
— Вы правы, дядюшка, — спокойно отвечал он, — ив последнем вашем совете чувствуется мудрость. Графиня Дюбарри, которой вы любезно меня представили, к кому советуете мне обратиться и которой вы сказали обо мне столько хорошего и так горячо, что любой в Люсьенне может это подтвердить, графиня Дюбарри меня защитит. Слава Богу, она меня любит, она смелая, имеет влияние на его величество. Благодарю вас, дядюшка, за совет, я укроюсь там, как в спасительном порту во время бури. Лошадей! Бургиньон, в Люсьенн!
На губах маршала застыла улыбка.
Господин д’Эгильон почтительно поклонился дядюшке и вышел из гостиной, оставив маршала сильно озадаченным, больше того — в смущении от того, с каким озлоблением он вцепился в благородную и живую плоть.
Старый маршал почувствовал некоторое утешение, видя безумную радость парижан, когда вечером они читали на улице десять тысяч экземпляров постановления, вырывая его друг у друга из рук. Однако он не мог сдержать вздоха, когда Рафте спросил у него отчет о вечере.
Маршал рассказал ему все, ничего не утаив.
— Значит, удар отражен? — спросил секретарь.
— И да и нет, Рафте; рана оказалась несмертельной; но у нас есть в Трианоне кое-что получше, и я сожалею, что не посвятил себя этому целиком. Мы гнались за двумя зайцами, Рафте… Это безумие…
— Почему же, если поймать лучшего? — возразил Рафте.
— Ах, дорогой мой, вспомни, что лучший всегда тот, который убежал, а ради того, чего у нас нет, мы готовы пожертвовать другим, то есть тем, что держишь в руках.
Рафте пожал плечами, хотя герцог был недалек от истины.
— Вы полагаете, — спросил он, — что господин д’Эгильон выйдет из этого положения?
— А ты полагаешь, что король из него выйдет, болван?
— О! Король всюду отыщет лазейку, но речь идет не о короле, насколько я понимаю.
— Где пройдет король, там пройдет и графиня Дюбарри, ведь она держится поблизости от короля… А где пройдет Дюбарри, там пройдет и д’Эгильон… Да ты ничего не смыслишь в политике, Рафте!
— А вот метр Флажо другого мнения, монсеньер.
— Ну, хорошо! И что же говорит метр Флажо? Да и что он сам за птица?
— Он прокурор, ваша светлость.
— Что же дальше?
— А то, что господин Флажо утверждает, будто король не выпутается.
— Ого! Что может помешать льву?
— По-моему, крыса, монсеньер!..
— А крыса — это метр Флажо?
— Он так говорит.
— И ты ему веришь?
— Я всегда готов поверить прокурору, который обещает напакостить.
— Посмотрим, что может сделать метр Флажо.
— Посмотрим, ваша светлость.
— Иди ужинать, а я пойду лягу… Я совершенно потрясен тем, что мой племянник больше не пэр Франции и не станет министром. Дядя я ему или нет, Рафте?
Герцог де Ришелье повздыхал, а потом рассмеялся.
— У вас есть все, чтобы стать министром, — заметил Рафте.
XCVIII
ГЕРЦОГ Д’ЭГИЛЬОН ОТЫГРЫВАЕТСЯ
На следующий день после того, как Париж и Версаль были потрясены новостью о грозном решении парламента, когда все только и ждали, что же последует за постановлением, герцог де Ришелье отправился в Версаль и продолжал там вести привычный образ жизни. Рафте вошел к нему с письмом в руке. Секретарь обнюхивал и взвешивал на руке конверт с беспокойством, которое немедленно передалось хозяину.
— Что там еще, Рафте? — спросил маршал.
— Что-то малоприятное, как мне представляется, ваша светлость, и заключено оно вот здесь, внутри.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что это письмо от герцога д’Эгильона.
— Ага! От моего племянника? — спросил герцог.
— Да, господин маршал. Выйдя из кабинета короля, где заседал совет, лакей подошел ко мне и передал это письмо. И вот я так и этак верчу его уже минут десять и никак не могу отделаться от мысли, что в нем какая-то дурная новость.
Герцог протянул руку.
— Дай сюда! — приказал он. — Я храбрый!
— Должен вас предупредить, — остановил его Рафте, — что, передавая эту бумагу, лакей хохотал до упаду.
— Дьявольщина! Вот это действительно настораживает… Все равно давай! — сказал маршал.
— Он еще прибавил: «Господин герцог д’Эгильон советует господину маршалу прочесть это послание незамедлительно».
— Боль, ты не заставишь меня сказать, что ты зло! — вскричал старый маршал, твердой рукой сломав печать.
Он прочел письмо.
— Эге!.. Вы изменились в лице, — проговорил Рафте, заложив руки за спину и наблюдая за герцогом.
— Неужели это возможно? — пробормотал Ришелье, продолжая читать.
— Кажется, это серьезно?
— А ты доволен?
— Разумеется, я вижу, что не ошибся.
Маршал перечитал письмо.
— Король добр, — заметил он через мгновение.
— Он назначил господина д’Эгильона министром?
— Еще лучше!
— Ого! Так что же?
— Прочти и скажи свое мнение.
Рафте в свою очередь стал читать письмо. Оно было написано рукой герцога д’Эгильона и содержало в себе следующее:
«Дорогой дядюшка!
Ваш добрый совет принес свои плоды: я рассказал о своих неприятностях дорогому другу нашего дома, госпоже графине Дюбарри, а она довела их до сведения его величества. Король возмутился насилием, учиненным господами из парламента надо мной, человеком, честно исполнявшим свой долг. Сегодня же его величество отменил решение парламента и предписал мне продолжать носить звание пэра Франции.
Дорогой дядюшка! Зная, какое удовольствие Вам доставит эта новость, посылаю Вам снятую секретарем копию решения его величества, принятого на сегодняшнем совете. Вы узнаёте о нем раньше всех.
Примите уверения в моем искреннем уважении, дорогой дядюшка; надеюсь, что Вы не оставите меня и в будущем, оказывая милости и подавая мудрые советы.
Подписано: герцог д'Эгилъон».
— Он, помимо всего прочего, еще и смеется надо мной! — вскричал Ришелье.
— Клянусь честью, вы правы, монсеньер.
— Король, сам король влез в это осиное гнездо!
— А вы еще вчера не хотели в это поверить.
— Я не говорил, что он туда не полезет, господин Рафте, я сказал, что он выпутается… И вот, как видишь, он выпутался.
— Да, парламент проиграл.
— И я вместе с ним.
— Сейчас — да.
— Навсегда! Я еще вчера это предчувствовал, а ты меня утешал, как будто никаких неприятностей вообще не могло произойти.
— Монсеньер! Как мне представляется, вы слишком рано отчаиваетесь.
— Господин Рафте, вы глупец! Я проиграл и заплачу за это. Вы, может быть, не понимаете, как мне неприятно быть посмешищем в замке Люсьенн. В эту самую минуту герцог смеется надо мной в объятиях графини Дюбарри. Мадемуазель Шон и господин Жан Дюбарри тоже зубоскалят по моему адресу. Негритенок лопает конфеты и подшучивает надо мной. Черт побери! Я человек добрый, но все это приводит меня в бешенство!
— В бешенство, монсеньер?
— Да, именно в бешенство!
— В таком случае, не надо было делать того, что вы сделали, — глубокомысленно заметил Рафте.
— Вы сами меня на это толкнули, господин секретарь.
— Я?
— Вы.
— А мне-то что за дело, будет герцог д’Эгильон пэром Франции или не будет? Я вас спрашиваю, монсеньер? Мне как будто не за что обижаться на вашего племянника.
— Господин Рафте! Вы наглец!
— Я уже сорок девять лет от вас это слышу, монсеньер.
— И еще услышите.
— Только не сорок девять лет, вот что меня утешает.
— Вот как вы отстаиваете мои интересы, Рафте!
— Интересы, побужденные вашими мелкими страстями, я не отстаиваю никогда, господин герцог… Как бы вы ни были умны, вам иногда случается делать глупости, которые я не простил бы даже такому болвану, как я.
— Объяснитесь, господин Рафте, и если я пойму, что не прав, то признаю свою ошибку.