Страница 84 из 146
— Надо же! Вам не известно, почему мне предлагают мир именно сегодня? — воскликнул дон Педро. — Хорошо! Сейчас я вам объясню.
Все умолкли в ожидании слов короля; Аженор воспользовался этой передышкой, чтобы еще раз взглянуть на женщину под вуалью и мавра. Она по-прежнему молчала, неподвижная как статуя. Мавр был бледен и так изменился в лице, словно в одну ночь пережил все страдания, что выпадают человеку за целую жизнь.
— Вы предлагаете мне мир от имени моего брата потому, — начал король, — что мой брат хочет, чтобы я его принял, и он уверен, что я не соглашусь на те условия, которые вы предъявили.
— Государь, вашей светлости еще не известно, каковы эти условия, — возразил Аженор.
— Я знаю, что вы предложите мне половину Испании, и знаю, что потребуете заложников, в числе которых должны быть мой министр Мотриль и его семья.
Мотриль смертельно побледнел, и казалось, что его пылающий взор стремился проникнуть в самое сердце дона Педро, чтобы убедиться, будет ли король упорствовать в отказе от мира.
Аженор вздрогнул: ведь он не рассказывал об условиях мира никому, кроме цыганки, которой обмолвился о них.
— Я вижу, что ваша светлость полностью в курсе дела, хотя не знаю, каким образом и от кого ваша светлость могли получить эти сведения.
И тут женщина, сидящая по правую руку от короля, легко и непринужденно подняла и откинула на плечи вышитую золотом вуаль.
Аженор едва не вскрикнул от испуга: в этой женщине он узнал свою попутчицу.
Кровь прилила к щекам Аженора; он понял, от кого король получил те сведения, которые избавили его от необходимости излагать условия мира.
— Господин рыцарь, — обратился к нему король, — выслушайте из моих уст и передайте мои слова тем, кто вас прислал: каковы бы ни были предлагаемые мне условия, одно из них абсолютно неприемлемо — я не соглашусь на раздел моего королевства, так как владею им по праву и желаю распоряжаться по своей воле; когда я одержу победу, то предложу свои условия мира.
— Означают ли эти слова, что ваша светлость желает войны? — спросил Аженор.
— Я не хочу войны, мне ее навязывают, — ответил дон Педро.
— Это окончательный ответ вашей светлости?
— Да.
Аженор медленно отстегнул железную перчатку и бросил ее перед собой на пол.
— От имени Энрике де Трастамаре, короля Кастилии, я приношу вам войну, — сказал он.
Раздались громкие возгласы, забренчало оружие; король встал.
— Вы добросовестно выполнили свою миссию, господин рыцарь, — сказал он. — Нам лишь остается честно исполнить свой королевский долг. Мы приглашаем вас сутки быть гостем нашего города, и, если вас это устраивает, наш дворец будет вашим кровом, наш стол будет вашим столом.
Аженор молча отвесил низкий поклон и, подняв голову, взглянул на женщину, сидевшую справа от короля.
Она смотрела на него, ласково улыбаясь. Аженору даже показалось, будто она прислонила к губам пальчик, словно хотела сказать: «Ждите! Надейтесь!»
XXI
СВИДАНИЯ
Несмотря на безмолвное обещание дамы — его смысл, кстати, был Аженору не до конца ясен, — он вышел с аудиенции охваченный тревогой, объяснить которую было совсем нетрудно. Без всякого сомнения, ясным для него оставалось одно: незнакомая цыганка, вместе с которой он непринужденно ехал на одной лошади, на самом деле оказалась знаменитой Марией Падильей.
Больше всего Аженора тревожило не внезапное решение дона Педро, который объявил войну, даже не выслушав его; в конце концов дону Педро уже вечером было известно все то, что он должен был бы узнать только сегодня утром; здесь думать было не о чем. Но Аженор не мог забыть, что выдал цыганке свою самую дорогую, свою сердечную тайну — любовь к Аиссе.
Если в душе этой страшной женщины пробудилась ревность к несчастной Аиссе, то никто не смог бы сказать, куда завела бы Марию неистовая ярость, жертвами которой уже пало много неповинных голов.
Эти мрачные мысли тут же возникли в уме Аженора, помешав ему заметить испепеляющие взгляды Мотриля и знатных мавров, гордыню и интересы которых оскорбило предложение мира, сделанное им от лица Энрике де Трастамаре.
Обрати он внимание на эти вызывающие взгляды, французский рыцарь, хотя он был сильным и отважным, не сумел бы сохранить хладнокровие и полную невозмутимость, необходимые послу.
В ту минуту, когда он должен был заметить мавров и ответить им, Аженора отвлекло новое происшествие. Как только он вышел из дворца и оказался по ту сторону шеренги стражников, женщина, закутанная в длинную накидку, взяла его за локоть, сделав ему загадочный знак следовать за ней.
На миг Аженор заколебался; ему было известно, что дон Педро и его мстительная любовница подстраивали своим врагам множество ловушек, что они были неистощимы на выдумки, если дело касалось мести; но в эту минуту рыцарь, хотя и был истинным христианином, почувствовал, что начинает, подобно людям Востока, верить в неотвратимость судьбы, которая не оставляет человеку свободного выбора и отнимает у него способность — иногда это составляет его счастье, не правда ли? — предвидеть зло и сопротивляться ему.
Поэтому рыцарь подавил в себе всякий страх; он убеждал себя, что уже давно устал бороться со злом, что так или иначе будет благом покончить с этой борьбой и что, если судьбе угодно, чтобы сей час стал его последним часом, он безропотно встретит его.
И Аженор пошел за старухой, которая, пробравшись сквозь плотную толпу народа, — она, вероятно, была уверена, что в накидке никто ее не узнает, — прямым ходом направилась к дому, отведенному под резиденцию рыцаря.
На пороге их ожидал Мюзарон.
Когда они вошли в дом, Аженор повел старуху в самую отдаленную комнату. Теперь она следовала за ним, а Мюзарон, догадавшись, что его ждет нечто необычное, замыкал шествие.
Оказавшись в комнате, старуха сняла капюшон: Аженор и оруженосец узнали мамку цыганки.
После всего, что произошло во дворце, ее появление ничуть не удивило Аженора, но ничего не знавший Мюзарон сильно удивился.
— Сеньор, донья Мария Падилья хочет побеседовать с вами, — сказала старуха, — и поэтому желает, чтобы вечером вы пришли во дворец. Король проводит смотр вновь прибывшим войскам, и в это время донья Мария будет одна. Может ли она надеяться, что вы придете?
— Но почему донья Мария желает меня видеть? — спросил Аженор, отнюдь не питавший к ней добрых чувств.
— Неужели вы, господин рыцарь, считаете, что вас сильно огорчит тайное свидание с такой женщиной, как Мария Падилья? — спросила мамка с лукавой улыбкой, что присуща старым служанкам.
— Не огорчит, — ответил Аженор, — но, признаться, мне больше по душе свидания не в домах, а на открытых местах, куда я могу явиться верхом на коне и с копьем в руках.
— А я с арбалетом, — добавил Мюзарон.
Старуха усмехнулась в ответ на эти опасения.
— Я вижу, мне придется выполнить поручение до конца, — сказала она и достала из своей сумы маленький мешочек с запиской.
Мюзарон — в таких обстоятельствах ему неизменно выпадала роль читателя — взял ее и прочел:
«Эта записка, шевалье, залог безопасности, который Вам дает Ваша попутчица. Приходите ко мне в то время и в то место, что укажет Вам моя мамка, чтобы мы с Вами могли поговорить об Аиссе».
При этих словах Аженор встрепенулся, а так как имя возлюбленной для влюбленного священно, то для него имя Аиссы прозвучало торжественной клятвой, и он сразу вскричал, что готов отправиться за мамкой в любое место, куда она его поведет.
— Тогда все проще, — сказала она, — я буду ждать вашу милость в дворцовой часовне. В нее могут заходить офицеры нашего короля, но в восемь вечера она закрывается. Вы должны быть там в половине восьмого и спрятаться за алтарем.
— За алтарем? — испуганно переспросил Аженор (он был не лишен предрассудков человека с севера). — Мне не по душе свидания, которые назначаются за алтарем.