Страница 32 из 156
Он поспешно отпер дверь кабинета, и почти сейчас же к нему, без доклада, вошла старая дама с шалью и шляпой в руке. Ее седые волосы обрамляли лоб, матовый, как пожелтевшая слоновая кость, а глаза, которые время окружило глубокими морщинами, опухли от слез.
— О, какое несчастье, — произнесла она, — какое несчастье! Я не переживу! Нет, конечно, я этого не переживу!
И, упав в кресло у самой двери, она разразилась рыданиями.
Слуги столпились на пороге и, не смея двинуться дальше, поглядывали на старого камердинера г-на Нуартье, который, услышав из комнаты своего хозяина весь этот шум, тоже прибежал вниз и стоял позади остальных.
Вильфор, узнав свою тещу, вскочил и бросился к ней.
— Боже мой, сударыня, что случилось? — спросил он. — Почему вы в таком отчаянии? А маркиз де Сен-Меран разве не с вами?
— Маркиз де Сен-Меран умер, — сказала старая маркиза без предисловий, без всякого выражения, словно в каком-то столбняке.
Вильфор отступил на шаг и всплеснул руками.
— Умер! — пролепетал он. — Умер так… внезапно?
— Неделю тому назад мы после обеда собрались в дорогу, — продолжала г-жа де Сен-Меран. — Маркиз уже несколько дней прихварывал, но мысль, что мы скоро увидим нашу дорогую Валентину, придавала ему мужества, и, несмотря на свое недомогание, он решил тронуться в путь. Не успели мы отъехать и шести льё от Марселя, как он принял, по обыкновению, свои пилюли и потом заснул так крепко, что это показалось мне неестественным. Но я не решилась его разбудить. Вдруг я увидела, что лицо его побагровело и жилы на висках как-то особенно вздулись. Все же я не стала его будить; наступила ночь, и ничего уже не было видно. Вскоре он глухо, отчаянно вскрикнул, словно ему стало больно во сне, и голова его резко откинулась назад. Я позвала камердинера, велела кучеру остановиться, стала будить маркиза, поднесла к его носу флакон с солью, но все было кончено: он был мертв. Я доехала до Экса, сидя рядом с его телом.
Вильфор, пораженный, стоял и слушал.
— Вы, конечно, сейчас же позвали доктора?
— Немедленно. Но я уже сказала вам, — это был конец.
— Разумеется, но доктор по крайней мере определил, от какой болезни скончался бедный маркиз?
— О Господи, конечно, он мне сказал: очевидно, это был апоплексический удар.
— Что же вы сделали?
— Господин де Сен-Меран всегда говорил, что, если он умрет не в Париже, его тело должно быть перевезено в семейный склеп. Я велела его положить в свинцовый гроб и приехала лишь на несколько дней раньше, чем его привезут.
— Бедная матушка! — сказал Вильфор. — Такие хлопоты после такого потрясения, и в вашем возрасте!
— Бог дал мне силы вынести все; впрочем, мой муж, конечно, сделал бы для меня то же, что я сделала для него. Но с тех пор как я его там оставила, мне все кажется, что я лишилась рассудка. Я больше не могу плакать. Правда, люди говорят, что в мои годы уже не бывает слез, но, мне кажется, пока страдаешь, до тех пор должны быть и слезы. А где Валентина? Ведь мы сюда ехали ради нее. Я хочу видеть Валентину.
Вильфор понимал, как жестоко было бы сказать, что Валентина на балу; он просто ответил, что ее нет дома, что она вышла вместе с мачехой и что ей сейчас дадут знать.
— Сию же минуту, сию же минуту, умоляю вас, — сказала старая маркиза.
Вильфор взял ее под руку и отвел в ее комнату.
— Отдохните, матушка, — сказал он.
Маркиза взглянула на этого человека, напоминавшего ей горячо оплакиваемую дочь, ожившую для нее в Валентине, потрясенная словом "матушка", разразилась слезами, упала на колени перед креслом и прижалась к нему седой головой.
Вильфор поручил ее заботам женщин, а старик Барруа поднялся к своему хозяину, взволнованный до глубины души; больше всего пугает стариков, когда смерть на минуту отходит от них, чтобы поразить другого старика.
Затем, пока г-жа де Сен-Меран, все так же на коленях, горячо молилась, Вильфор послал за наемной каретой и сам поехал за женой и дочерью к г-же де Морсер, чтобы отвезти их домой.
Он был так бледен, когда появился в дверях гостиной, что Валентина бросилась к нему с криком:
— Что случилось, отец? Несчастье?
— Приехала ваша бабушка, Валентина, — сказал Вильфор.
— А дедушка? — спросила она, вся дрожа.
Вильфор вместо ответа взял дочь под руку.
Это было как раз вовремя: Валентине сделалось дурно, и она зашаталась; г-жа де Вильфор подхватила ее и помогла мужу усадить ее в карету, повторяя:
— Как это странно! Кто бы мог подумать! Право, это очень странно!
И огорченное семейство быстро удалилось, набросив свою печаль, как траурный покров, на весь остаток вечера.
Внизу лестницы Валентина встретила поджидавшего ее Барруа.
— Господин Нуартье желает вас видеть сегодня, — тихо сказал он ей.
— Скажите ему, что я зайду к нему, как только повидаюсь с бабушкой, — сказала Валентина.
Своим чутким сердцем она поняла, что г-жа де Сен-Меран всех более нуждалась в ней в этот час.
Валентина нашла свою бабушку в постели. Безмолвные ласки, скорбь, переполняющая сердца, прерывистые вздохи, жгучие слезы — вот единственные подробности этого свидания; при нем присутствовала, под руку со своим мужем, г-жа де Вильфор, полная почтительного сочувствия, по крайней мере наружного, к бедной вдове.
Спустя некоторое время она наклонилась к уху мужа.
— Если позволите, — сказала она, — мне лучше уйти, потому что мой вид, кажется, еще больше огорчает вашу тещу.
Госпожа де Сен-Меран услышала ее слова.
— Да, да, — шепнула она Валентине, — пусть она уходит, но ты останься, останься непременно.
Госпожа де Вильфор удалилась, а Валентина осталась одна у постели своей бабушки, так как королевский прокурор, удрученный этой неожиданной смертью, вышел вместе с женой.
Между тем Барруа вернулся наверх к господину Нуартье; тот слышал поднявшийся в доме шум и, как мы уже сказали, послал старого слугу узнать, в чем дело.
По его возвращении взгляд старика, такой живой, а главное такой разумный, вопросительно остановился на посланном.
— Случилось большое несчастье, сударь, — сказал Барруа, — госпожа де Сен-Меран приехала одна, а муж ее скончался.
Сен-Меран и Нуартье никогда не были особенно дружны, но известно, какое впечатление производит на всякого старика весть о смерти сверстника. Нуартье замер, как человек, удрученный горем или погруженный в свои мысли, затем он закрыл один глаз.
— Мадемуазель Валентину? — спросил Барруа.
Нуартье сделал знак, что да.
— Она на балу, вы ведь знаете, она еще приходила к вам проститься в бальном платье.
Нуартье снова закрыл левый глаз.
— Вы хотите ее видеть?
Нуартье подтвердил это.
— За ней, наверно, сейчас поедут к госпоже де Морсер; я подожду ее возвращения и попрошу ее пройти к вам. Так?
— Да, — ответил паралитик.
Барруа подстерег Валентину и, как мы уже видели, лишь только она вернулась, сообщил ей о желании деда.
Поэтому Валентина поднялась к Нуартье, как только вышла от г-жи де Сен-Меран, которая, как ни была взволнована, в конце концов, сраженная усталостью, уснула беспокойным сном.
К ее изголовью придвинули столик, на который поставили графин с оранжадом — ее обычное питье — и стакан.
Затем, как мы уже сказали, Валентина оставила спящую маркизу и поднялась к Нуартье.
Валентина поцеловала деда, и он посмотрел на нее так нежно, что из глаз у нее снова брызнули слезы, которые она считала уже иссякшими.
Старик настойчиво смотрел на нее.
— Да, да, — сказала Валентина, — ты хочешь сказать, что у меня еще остался добрый дедушка, правда?
Старик показал, что он именно это и хотел выразить своим взглядом.
— Да, это большое счастье, — продолжала Валентина. — Что бы со мной было иначе, Господи!
Был уже час ночи; Барруа, которому хотелось спать, заметил, что после такого горестного вечера всем необходим покой. Старик не захотел сказать, что его покой состоит в том, чтобы видеть свое дитя. Он простился с Валентиной, которая действительно от утомления и горя еле стояла на ногах.