Страница 8 из 178
— Как подумаешь, — сказал Кадрусс, ударяя рукой по бумаге, — что вот этим вернее можно убить человека, чем подкараулив его на опушке леса! Недаром я пера, чернил и бумаги всегда боялся больше, чем шпаги или пистолета.
— Этот шут не так еще пьян, как кажется, — заметил Данглар. — Подлейте ему, Фернан.
Фернан наполнил стакан Кадрусса, и тот, как истый пьяница, отнял руку от бумаги и протянул ее к стакану.
Каталанец подождал, пока Кадрусс, почти сраженный этим новым залпом, не поставил или, вернее, не уронил стакан на стол.
— Итак? — сказал каталанец, видя, что последние остатки рассудка Кадрусса утонули в этом стакане.
— Итак, — продолжал Данглар, — если бы, например, после такого плавания, какое совершил Дантес, заходивший в Неаполь и на остров Эльба, кто-нибудь донес на него королевскому прокурору, что он бонапартистский агент…
— Я донесу! — живо вскричал каталанец.
— Да, но вам придется подписать донос, вас поставят на очную ставку с тем, на кого вы донесли. Я, разумеется, снабжу вас всем необходимым, чтобы поддерживать обвинение, но Дантес не вечно будет в тюрьме. Когда-нибудь он выйдет оттуда, и тогда горе тому, кто его засадил!
— Мне только и нужно, чтобы он затеял со мною ссору.
— А Мерседес? Мерседес, которая возненавидит вас, если вы хоть пальцем тронете ее возлюбленного Эдмона?
— Это верно, — сказал Фернан.
— Нет, нет, — продолжал Данглар, — если уж решаться на такой поступок, то лучше всего просто взять перо, вот так, обмакнуть его в чернила и написать левой рукой, чтобы не узнали почерка, маленький доносец следующего содержания.
И Данглар, дополняя наставление примером, написал левой рукой косыми буквами, которые не имели ничего общего с его обычным почерком, следующий документ, который и передал Фернану.
Фернан прочел вполголоса:
«Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле „Фараон“, прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Портоферрайо, имел от Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора — письмо к бонапартистскому комитету в Париже.
В случае ареста, письмо, уличающее его в преступлении, будет найдено при нем, или у его отца, или в его каюте на „Фараоне“.
— Ну вот, — сказал Данглар, — это похоже на дело, потому что такой донос никак не мог бы обернуться против вас самих, и все пошло бы само собой. Оставалось бы только сложить письмо вот так и надписать: „Господину королевскому прокурору“. И все было бы кончено.
И Данглар, посмеиваясь, написал адрес.
— Да, все было бы кончено, — закричал Кадрусс, который, собрав последние остатки рассудка, следил за чтением письма и инстинктивно чувствовал, какие страшные последствия мог иметь подобный донос, — да, все было бы кончено, но это было бы подло!
И он протянул руку, чтобы взять письмо.
— Именно потому, — отвечал Данглар, отодвигая от него письмо, — все, что я говорю, и все, что я делаю, это только шутка, и я первый был бы весьма огорчен, если бы что-нибудь случилось с нашим славным Дантесом. Посмотри!
Он взял письмо, скомкал его и бросил в угол беседки.
— Вот это дело! — сказал Кадрусс. — Дантес — мой друг, и я не хочу, чтобы ему вредили.
— Да кто же думает ему вредить! Уж, верно, не я и не Фернан! — сказал Данглар, вставая и посматривая на каталанца, который искоса поглядывал на бумагу, брошенную в угол.
— В таком случае, — продолжал Кадрусс, — еще вина! Я хочу выпить за здоровье Эдмона и прекрасной Мерседес.
— Ты и так уж слишком много пил, — сказал Данглар, — и если еще выпьешь, то тебе придется заночевать здесь, потому что ты не сможешь держаться на ногах.
— Я? — с пьяным хвастовством сказал Кадрусс, поднимаясь. — Я не могу держаться на ногах? Бьюсь об заклад, что взберусь на Аккульскую колокольню и даже не покачнусь.
— Хорошо, — прервал Данглар, — побьемся об заклад, но только завтра. А сегодня пора домой. Дай мне руку и пойдем.
— Пойдем, — отвечал Кадрусс, — но мне не требуется твоей руки. А ты идешь, Фернан? Идешь с нами в Марсель?
— Нет, — сказал Фернан, — я пойду домой, в Каталаны.
— Напрасно, пойдем с нами в Марсель, пойдем.
— Мне незачем в Марсель, я не хочу туда.
— Как ты сказал? Не хочешь?.. Ну ладно, как хочешь! Решай сам… Пойдем, Данглар, а этот господин пусть идет в Каталаны, если ему угодно.
Данглар воспользовался уступчивостью Кадрусса и повел его по марсельской дороге. Но только, чтобы оставить Фернану более короткий и удобный путь, он пошел не вдоль набережной Новый берег, а к воротам Сен-Виктор. Кадрусс, шатаясь, следовал за ним, повиснув у него на руке.
Пройдя шагов двадцать, Данглар обернулся и увидел, как Фернан бросился к измятому письму, схватил его и, выскочив из беседки, побежал к городу.
— Что же он делает? — сказал Кадрусс. — Он соврал: сказал, что пойдет в Каталаны, а сам идет в город. Эй, Фернан! Ты не туда идешь, приятель!
— Это у тебя в глазах мутится, — прервал Данглар, — он идет прямо к Старым Больницам.
— Правда? — сказал Кадрусс. — А я бы поклялся, что он свернул направо… Верно говорят, что вино — предатель.
— Дело как будто на мази, — прошептал Данглар, — теперь уж оно пойдет само собой.
V
ОБРУЧЕНИЕ
На следующий день утро выдалось теплое и ясное. Солнце встало яркое и сверкающее, и его первые пурпурные лучи расцветили рубинами пенистые гребни волн.
Пир был приготовлен во втором этаже того самого "Резерва", с беседкой которого мы уже знакомы. Это был большой зал, в шесть окон, и над каждым окном — Бог весть почему — было начертано имя одного из крупнейших французских городов.
Вдоль этих окон шла галерея, деревянная, как и все здание.
Хотя обед назначен был только в полдень, однако уже с одиннадцати часов по галерее прогуливались нетерпеливые гости. То были моряки с "Фараона" и несколько солдат, приятелей Дантеса. Все они из уважения к жениху и невесте нарядились в парадное платье.
Среди гостей пронесся слух, что свадебный пир почтят своим присутствием хозяева "Фараона", но это была такая честь для Дантеса, что никто не решался этому поверить.
Однако Данглар, придя вместе с Кадруссом, в свою очередь подтвердил это известие. Утром он сам видел господина Морреля, и тот сказал ему, что будет обедать в "Резерве".
И в самом деле, через несколько минут в залу вошел Моррель. Матросы приветствовали его дружными рукоплесканиями. Присутствие арматора служило для них подтверждением уже распространившегося слуха, что Дантес будет назначен капитаном. Бывалые моряки очень любили Дантеса и выражали благодарность своему хозяину за то, что хоть раз его выбор совпал с их желаниями. Едва Моррель вошел, как, по единодушному требованию, Данглара и Кадрусса послали к жениху с поручением известить его о прибытии арматора, появление которого возбудило всеобщую радость, и сказать ему, чтобы он поторопился.
Данглар и Кадрусс пустились бегом, но не пробежали и ста шагов, как встретили жениха и невесту.
Четыре каталанки, подруги Мерседес, провожали невесту; Эдмон вел ее под руку. Рядом с невестой шел старик Дантес, а сзади — Фернан. Злобная улыбка кривила его губы.
Ни Мерседес, ни Эдмон не замечали этой улыбки. Бедняжки были так счастливы, что видели только себя и безоблачное небо, которое, казалось, благословляло их.
Данглар и Кадрусс исполнили возложенное на них поручение, потом, крепко и дружески пожав руку Эдмону, заняли свои места — Данглар рядом с Фернаном, а Кадрусс рядом со стариком Дантесом, предметом всеобщего внимания.
Старик надел свой шелковый фрак с гранеными стальными пуговицами. Его худые, но мускулистые ноги красовались в великолепных бумажных чулках с мушками, которые явно отдавали английской контрабандой. На треугольной шляпе висел пук белых и голубых лент. Он опирался на витую палку, загнутую наверху, как античный посох. Словом, он ничем не отличался от щеголей 1796 года, прохаживавшихся во вновь открытых садах Люксембурга и Тюильри.