Страница 24 из 151
— Желаю успеха, государь.;. Будьте миротворцем:
— Я не прибегаю к (у слугам посла- отвечал Людовик. — Значит, я буду иметь успех.
Он со смехом ушел и всю дорогу поправлял то костюм, то парик.
XIV
ПОСРЕДНИК
Когда король появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство. Собиралась гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала Анна Австрийская, появление короля придало событию торжественный характер. В те времена, в 1662 году, размолвка между братом короля и его супругой и вмешательство короля в семейные дела брата были событием немаловажным. Не мудрено, что самые смелые люди, окружавшие графа де Гиша, с ужасом разбежались во все стороны. Да и сам граф, поддавшись общей панике, удалился к себе.
Как ни был король занят предстоящим делом, это не помешало ему окинуть взглядом знатока два ряда молодых хорошеньких придворных дам, выстроившихся в галереях и скромно опустивших перед ним глаза.
Все они краснели, чувствуя на себе королевский взгляд. Только одна фрейлина, с длинными шелковистыми волосами и нежной кожей, побледнела и пошатнулась, хотя подруга то и дело подталкивала ее локтем. Это была Лавальер, которую Монтале подбодряла таким способом, ибо она сама никогда не чувствовала недостатка в храбрости.
Король невольно оглянулся. Все головы, успевшие приподняться, снова опустились. Только белокурая головка осталась неподвижною; казалось, Лавальер истощила весь запас своих сил.
Войдя к принцессе, Людовик застал свою невестку полулежащей на подушках. Она встала и сделала глубокий реверанс, пробормотав несколько слов признательности за честь, которую ей оказали. Потом она снова уселась, но слабость и бессилие были явно притворными, поскольку очаровательный румянец играл на ее щеках, а глаза, слегка покрасневшие от нескольких недавно пролитых слезинок, только загорелись еще ярче.
Король сел и сейчас же благодаря своей наблюдательности заметил следы беспорядка в комнате и следы волнения на лице принцессы. Он принял веселый и непринужденный вид.
— Милая сестра, — сказал он, — в котором часу вам угодно будет приступить сегодня к репетиции балета?
Принцесса медленно и томно покачала своей очаровательной головкой.
— Ах, государь, — сказала она, — будьте милостивы, извините меня на этот раз; я только что собиралась предупредить ваше величество, что сегодня я не в состоянии участвовать в репетиции.
— Как! — сказал король с некоторым изумлением. — Разве вам нездоровится, милая сестра?
— Да, государь.
— Так надо позвать врача.
— Нет, доктора бессильны против моей болезни.
— Вы меня пугаете.
— Государь, я хочу просить у вашего величества разрешения вернуться в Англию.
Король удивился еще больше.
— В Англию! Что вы говорите, сестра моя?
— Я вынуждена сказать это, государь, — решительно проговорила внучка Генриха IV.
Ее прекрасные черные глаза засверкали.
— Мне очень прискорбно обращаться к вашему величеству с такой просьбой. Но я очень несчастна при дворе вашего величества. Я хочу вернуться к своим родным.
— Сестра! Сестра!
Король подошел к ней ближе.
— Выслушайте меня, государь, — продолжала молодая женщина, мало-помалу очаровывая собеседника своей красотой. — Я привыкла страдать. Еще в ранней молодости меня унижали, пренебрегали мною. О, не возражайте, государь! — сказала она с улыбкой.
Король покраснел.
— Итак, говорю я, я могла бы подумать, что Бог произвел меня на свет для этого, меня, дочь могущественного короля; но, поскольку он лишил моего отца жизни, он мог точно так же лишить меня гордости. Я много страдала и причиняла большие страдания моей матери. Но я дала клятву, что, если когда-нибудь достигну независимого положения, хотя бы положения простой труженицы, своими руками зарабатывающей хлеб, я не потерплю унижения. Это время настало. Я достигла того положения, какое мне принадлежит по праву рождения; я приблизилась к трону. Я думала, что, сочетаясь браком с французским принцем, я найду в нем родственника, друга, равного, но вижу, что нашла в нем только властелина. И это меня возмущает, государь. Моя мать ничего об этом не узнает. Вы же, кого я так почитаю и… так люблю…
Король затрепетал; ни один женский голос не волновал его так, как голос принцессы.
— Вы, государь, все знаете, раз вы пришли сюда, и, может быть, поймете меня. Если бы вы не пришли, я бы сама пошла к вам. Я хочу, чтобы мне позволили уехать. Надеюсь, что вы настолько деликатны, что поймете меня и окажете мне покровительство.
— Сестра, сестра! — пробормотал король, смешавшийся от этого стремительного натиска. — Подумали ли вы о всех последствиях затеянного вами шага?
— Государь, я ни о чем не думаю, я просто подчиняюсь чувству. На меня нападают, я инстинктивно защищаюсь.
— Но что вам сделали, скажите, пожалуйста?
Принцесса, как можно видеть, прибегла к обычному женскому приему: из обвиняемой она стала обвинительницей. Прием этот служит верным признаком вины, но женщины всегда умеют извлечь из него выгоду.
Король и не заметил, как, придя к ней с вопросом: «Что вы сделали моему брату?» — вместо того спросил: «Что вам сделали?»
— Что мне сделали? — переспросила принцесса. — О, государь, надо быть женщиной, чтобы понять это. Меня заставили лить слезы.
И своим тоненьким жемчужно-белым пальчиком она вытерла свои затуманенные глаза и снова принялась плакать.
— Сестра моя, успокойтесь, умоляю вас, — сказал король, подходя к ней и взяв ее влажную и трепещущую ручку.
— Государь, прежде всего меня лишили друга моего брата. Милорд Бекингем был приятный и веселый гость, земляк, знавший все мои привычки, почти товарищ, с которым мы в кругу других наших друзей провели столько счастливых дней в моем чудном Сент-Джемсском парке.
— Но ведь он был влюблен в вас, сестра!
— Пустой предлог! Какое имеет значение, — сказала она серьезным тоном, — был ли герцог Бекингем влюблен в меня или нет? Разве мне опасен влюбленный?.. Ах, государь, далеко не достаточно, чтобы мужчина был влюблен.
И она улыбнулась так нежно, так лукаво, что король почувствовал, как его сердце сначала забилось, потом замерло.
— Но, позвольте, ведь брат ревновал? — перебил король.
— Хорошо, я это понимаю, это причина. Он ревновал, и Бекингема прогнали.
— Почему же прогнали?..
— Ну, удалили, устранили, уволили, назовите это как вам угодно, государь. Так или иначе, один из первых дворян Европы был вынужден покинуть французский двор Людовика Четырнадцатого, словно деревенский парень, из-за какого-то взгляда или букета. Это недостойно самого галантного двора… Простите, государь, я забыла, что, говоря так, я посягаю на вашу верховную власть.
— Поверьте, сестра, что вовсе не я удалил герцога Бекингема… Он мне очень нравится.
— Не вы? — ловко подхватила принцесса. — А, тем лучше!
Она так сумела подчеркнуть слова тем лучше, как будто хотела сказать тем хуже.
Наступило долгое молчание.
Потом принцесса снова заговорила:
— Итак, господин Бекингем уехал… теперь я знаю, почему он был удален и кем… Мне казалось, что после этого наступит спокойствие… Но нет… Принц находит новый предлог. И вот…
— И вот, — с оживлением подхватил король, — является другой. Очень естественно. Вы прекрасны, и вас всегда будут любить.
— В таком случае, — воскликнула принцесса, — около меня всегда будет пустыня. О, я знаю, что этого-то и хотят, это-то мне и готовят. Но нет: я предпочитаю вернуться в Лондон. Там меня знают и ценят. Там я не буду бояться, что моих друзей назовут моими любовниками. Фи, какое недостойное подозрение! Принц потерял в моих глазах весь престиж, с тех пор как я увидела в нем тирана.