Страница 146 из 151
— О каких счетах?
— По части проданных рент, произведенных займов, хорошенько не помню. Во всяком случае, судя по письмам Мазарини, суперинтендант позаимствовал из государственной казны миллионов тридцать. Дело серьезное.
Арамис так крепко сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони.
— Как! — воскликнул он. — У вас есть такие письма и вы не сказали о них господу Фуке?
— Такие вещи держат про запас, — возразила герцогиня. — Приходит нужда, и их вытаскивают на свет Божий.
— Разве нужда уже пришла? — спросил Арамис.
— Да, мой милый.
— И вы собираетесь предъявить эти письма господину Фуке?
— Нет, я предпочитаю поговорить о них с вами.
— Видно, вам очень нужны деньги, бедняжка, раз вы думаете о таких вещах; вы так мало ценили прозу господина Мазарини.
— Мне нужны деньги.
— Кроме того, — холодно продолжал Арамис, — вам самой, вероятно, тяжело прибегать к этому средству. Жестокое средство!
— Если бы я хотела сделать зло, а не добро, — сказала герцогиня де Шеврез, — я не стала бы обращаться к генералу ордена или к господину Фуке за пятьюстами тысячами ливров, которые мне нужны…
— Пятьюстами тысячами ливров!
— Не больше. Вы находите, что это много? Восстановление Дампьера обойдется не дешевле.
— Да, сударыня.
— Итак, я не стала бы обращаться к названным лицам, а отправилась бы к своему старому другу, вдовствующей королеве; письма ее супруга, синьора Мазарини, послужили бы мне рекомендацией. Я попросила бы у нее эту безделицу, сказав: "Ваше величество, я хочу иметь честь принять вас в Дампьере; позвольте мне восстановить Дампьер".
Арамис не ответил ни слова.
— О чем вы задумались? — спросила герцогиня.
— Я складываю в уме, — сказал Арамис.
— А господин Фуке вычитает. Я же пробую умножать. Какие мы все чудесные математики! Как хорошо бы мы могли столковаться.
— Разрешите мне подумать, — сказал Арамис.
— Нет… После такого вступления между людьми, подобными нам с вами, может быть сказано только "да" или "нет", и притом немедленно.
"Это ловушка, — подумал епископ, — немыслимо, чтобы такая женщина была принята Анной Австрийской".
— Ну и что же? — спросила герцогиня.
— Я был бы очень удивлен, если бы в данный момент у господина Фуке нашлось пятьсот тысяч ливров.
— Значит, не стоит об этом говорить, — сказала герцогиня, — и Дампьер пусть сам восстанавливается, как хочет.
— Неужели вы в таком стесненном положении?
— Нет, я никогда не бываю в стесненном положении.
— И королева, конечно, сделает для вас то, чего не в силах сделать суперинтендант.
— О, конечно… Скажите, вы не желаете, чтобы я лично поговорила об этих письмах с господином Фуке?
— Как вам будет угодно, герцогиня, но господин Фуке либо чувствует себя виновным, либо не чувствует. Если он чувствует, то он настолько горд, что не сознается; если же не чувствует за собой вины, эта угроза очень его обидит.
— Вы всегда рассуждаете, как ангел.
И герцогиня поднялась с места.
— Итак, вы собираетесь донести на господина Фуке королеве? — спросил Арамис.
— Донести?.. Какое мерзкое слово. Нет, я не стану доносить, дорогой друг; вы слишком хорошо знакомы с политикой, чтобы не знать, как совершаются подобные вещи. Я предложу свои услуги партии, враждебной господину Фуке. Вот и все.
— Вы правы.
— А в борьбе партий годится всякое оружие.
— Конечно.
— Когда у меня восстановятся добрые отношения с вдовствующей королевой, я могу стать очень опасной.
— Это ваше право, герцогиня.
— Я им воспользуюсь, мой милый.
— Вам небезызвестно, что господин Фуке в прекрасных отношениях с испанским королем, герцогиня?
— Я это предполагала.
— Если вы поднимете борьбу партий, как вы выражаетесь, господин Фуке начнет с вами борьбу другого рода.
— Что поделаешь?
— Ведь он тоже вправе прибегнуть к этому оружию, как вы думаете?
— Конечно.
— И так как он хорош с испанским королем, он и воспользуется этой дружбой.
— Вы хотите сказать, что он будет также в добрых отношениях с генералом ордена иезуитов, дорогой Арамис?
— Это может случиться, герцогиня.
— И тогда меня лишат пенсии, которую я получаю от иезуитов?
— Боюсь, что лишат.
— Как-нибудь выкрутимся. Разве после Ришелье, после Фронды, после изгнания герцогиня де Шеврез может чего-нибудь испугаться, дорогой мой?
— Вы ведь знаете, что пенсия достигает сорока восьми тысяч ливров в год.
— Увы! Знаю.
— Кроме того, во время борьбы партий достанется также и друзьям неприятеля.
— Вы хотите сказать, что пострадает бедняга Лек?
— Почти наверное, герцогиня.
— О, он получает только двенадцать тысяч ливров.
— Да, но испанский король — особа влиятельная; по наущению господина Фуке он может засадить господина Лека в крепость.
— Я не очень боюсь этого, мой милый, потому что, примирившись с Анной Австрийской, я добьюсь, чтобы Франция потребовала освобождения Лека.
— Допустим. Тогда вам будет угрожать другая опасность.
— Какая же? — спросила герцогиня в притворном страхе.
— Вы знаете, что человек, сделавшийся агентом ордена, не может так просто порвать с ним. Тайны, в которые он мог быть посвящен, опасны: они приносят несчастье человеку, узнавшему их.
Герцогиня задумалась.
— Это серьезнее, — проговорила она, — я подумаю.
И, несмотря на полный мрак, Арамис почувствовал, как в его сердце вонзился, подобно раскаленному железу, горящий взгляд собеседницы.
— Давайте подведем итоги, — сказал Арамис, который с этой минуты начал держаться настороже и сунул руку под камзол, где у него был спрятан стилет.
— Вот именно, подведем итоги: добрые счеты создают добрых друзей.
— Лишение вас пенсии…
— Сорок восемь тысяч ливров да двенадцать тысяч ливров пенсии Лека составляют шестьдесят тысяч ливров; вы это хотите сказать, да?
— Да, это самое. Я спрашиваю, чем вы их замените?
— Пятьюстами тысячами ливров, которые я получу от королевы.
— А может быть, и не получите.
— Я знаю средство получить их, — необдуманно проговорила герцогиня.
При этих словах Арамис насторожился. После этой оплошности герцогини Арамис был до такой степени начеку, что то и дело одерживал верх, а его противница теряла преимущество.
— Хорошо, я допускаю, что вы получите эти деньги, — продолжал он, — все же вы много потеряете: вы будете получать по сто тысяч франков пенсии вместо шестидесяти тысяч ливров в продолжение десяти лет.
— Нет, эти убытки я буду терпеть только во время министерства господина Фуке, а оно продлится не более двух месяцев.
— Вот как! — воскликнул Арамис.
— Видите, как я откровенна.
— Благодарю вас, герцогиня. Но напрасно вы полагаете, что после падения господина Фуке орден будет снова выплачивать вам пенсию.
— Я знаю средство заставить орден быть щедрым точно так же, как знаю средство заставить вдовствующую королеву раскошелиться.
— В таком случае, герцогиня, нам всем приходится опустить флаг перед вами. Победа за вами, триумф за вами! Будьте милостивы, прошу вас. Трубите отбой!
— Как можете вы, — продолжала герцогиня, не обратив внимания на иронию Арамиса, — остановиться перед несчастными пятьюстами тысячами ливров, когда дело идет об избавлении вашего друга… простите, вашего покровителя от неприятностей, причиняемых борьбою партий?
— Вот почему, герцогиня: после получения вами пятисот тысяч ливров господин де Лек потребует своей доли, тоже в пятьсот тысяч ливров, не правда ли? А после вас и господина де Лека наступит очередь и ваших детей, ваших бедняков, и мало ли чья еще, тогда как письма, как бы они ни компрометировали, не стоят трех или четырех миллионов. Ей-Богу, герцогиня, бриллиантовые подвески французской королевы были дороже этих лоскутков бумаги, и все же они не стоили и четверти того, что вы спрашиваете!