Три мушкетера

Миледи начала думать, что ей будет очень скучно в монастыре, поэтому она решилась на рискованный шаг, чтобы сразу выяснить, как ей следовало поступать. Желая посмотреть, как далеко простирается сдержанность доброй аббатисы, она принялась сначала иносказательно, а затем и более откровенно злословить о кардинале, рассказывать о любовных связях министра с г-жой д’Эгильон, Марион Делорм и другими куртизанками.

Аббатиса стала слушать внимательнее, понемногу оживилась и начала улыбаться.

"Хорошо, — подумала миледи, — она уже входит во вкус. Если она и кардиналистка, то, во всяком случае, не проявляет фанатизма".

Миледи перешла к преследованиям, которыми кардинал подвергал своих врагов.

Аббатиса только крестилась, не выражая ни одобрения, ни порицания.

Это утвердило миледи во мнении, что монахиня скорее роялистка, чем кардиналистка. Миледи продолжала свои рассказы, все больше сгущая краски.

— Я очень несведуща во всех этих вещах, — сказала наконец аббатиса, — но, как мы ни далеки от двора и от всех мирских дел, у нас есть очень печальные примеры того, о чем вы рассказываете. Одна из наших послушниц много выстрадала от кардинала: он мстил ей и преследовал ее.

— Одна из ваших послушниц? — повторила миледи. — Ах, Боже мой, бедная женщина, мне жаль ее!

— И вы правы: она достойна сожаления. Чего ей только не пришлось вынести: и тюрьму, и всякого рода угрозы, и жестокое обхождение… Впрочем, — прибавила аббатиса, — у господина кардинала, быть может, были веские основания так поступать, и хотя с виду она настоящий ангел, но не всегда можно судить о людях по наружности..

"Хорошо! — подумала миледи. — Как знать… может быть, я здесь что-нибудь разведаю. Мне повезло!"

Она постаралась придать своему лицу самое искреннее выражение и сказала:

— Да, увы, я это знаю. Многие говорят, что лицу человека не надо верить. Но чему же и верить, как не самому прекрасному творению Создателя! Я, возможно, всю жизнь буду обманываться, но я всегда доверяюсь особе, лицо которой внушает мне симпатию.

— Значит, вы склонны думать, что эта молодая женщина ни в чем не повинна? — спросила аббатиса.

— Господин кардинал преследует не одни только преступления, — ответила миледи, — есть добродетели, которые он преследует строже иных злодеяний..

— Разрешите мне, сударыня, выразить вам мое удивление! — сказала аббатиса.

— А по какому поводу? — наивно спросила миледи.

— По поводу того, что вы ведете такие речи.

— Что вы находите удивительного в моих речах? — улыбаясь, спросила миледи.

— Раз кардинал прислал вас сюда, значит, вы его друг, а между тем…

— …а между тем я говорю о нем худо, — подхватила миледи, досказывая мысль настоятельницы.

— Во всяком случае, вы не говорите о нем ничего хорошего.

— Это потому, что я не друг его, а жертва, — вздохнула миледи.

— Однако это письмо, в котором он поручает вас моему попечению…

— …является для меня приказом оставаться здесь, как в тюрьме, пока он не велит кому-нибудь из своих приспешников выпустить меня отсюда.

— Но отчего вы не бежали?

— А куда? Неужели есть, по-вашему, на земле такое место, где бы меня не нашел кардинал, если он только даст себе труд протянуть руку? Будь я мужчиной, это еще было бы возможно, но женщине… что может поделать женщина!.. А эта послушница, которая живет у вас, разве пыталась бежать?

— Нет, не пыталась. Но она — другое дело. По-моему, ее удерживает во Франции любовь к кому-то.

— Если она любит, — сказала, вздохнув, миледи, — значит, она не совсем несчастна.

— Итак, — заговорила аббатиса, с возрастающим интересом глядя на миледи, — я вижу перед собой еще одну бедную, гонимую женщину?

— Увы, да! — подтвердила миледи.

В глазах аббатисы отразилось беспокойство, словно в уме у нее зародилась новая мысль.

— Вы не враг нашей святой веры? — спросила она, запинаясь.

— Я? — вскричала миледи. — Я — протестантка?! Нет, призываю в свидетели Господа Бога, который слышит нас, что я, напротив, ревностная католичка!

— Если так — успокойтесь, сударыня, — улыбаясь, сказала аббатиса. — Дом, где вы находитесь, не будет для вас суровой тюрьмой, и мы все сделаем, чтобы вы полюбили ваше заключение. Более того: вы увидите здесь эту молодую женщину, гонимую, наверное, вследствие какой-нибудь придворной интриги. Она мила и приветлива.

— Как ее зовут?

— Одна очень высокопоставленная особа поручила ее моему попечению под именем Кэтти. Я не старалась узнать ее настоящее имя.

— Кэтти? — вскричала миледи. — Как, вы в этом уверены?

— Что она так называет себя? Да, сударыня. А вы ее знаете?

Миледи усмехнулась про себя: ей пришла в голову мысль, что, может быть, это ее бывшая камеристка. Воспоминание о молодой девушке вызвало в душе миледи чувство гнева, жажда мести исказила ее черты; впрочем, они почти тотчас вновь приняли спокойное и доброжелательное выражение, которое эта столикая женщина на миг позволила себе утратить.

— А когда я смогу увидеть эту молодую даму, к которой я уже чувствую большую симпатию? — спросила миледи.

— Да сегодня вечером, — ответила аббатиса, — даже, если угодно, днем. Но вы четыре дня пробыли в дороге, как вы мне сами сказали, сегодня вы встали в пять часов утра, и вам, наверное, хочется отдохнуть. Ложитесь и усните. К обеду мы вас разбудим.

Возбужденная новым похождением, от которого трепетало ее падкое на интриги сердце, миледи отлично могла бы обойтись без сна, но, тем не менее, она последовала совету настоятельницы: за последние две недели она испытала столько различных треволнений, что, хотя ее железное тело еще могло выдерживать утомление, душа нуждалась в покое.

Она простилась с аббатисой и легла, убаюкиваемая приятными мыслями о мщении, на которые невольно навело ее имя Кэтти. Она вспомнила почти безоговорочное обещание кардинала предоставить ей свободу действий в случае, если она успешно выполнит свое предприятие. Она добилась успеха, и, стало быть, д’Артаньян в ее власти!

Одно только приводило миледи в трепет — воспоминание о муже, о графе де Ла Фер. Она думала, что он умер или покинул Францию, и неожиданно узнала его в Атосе, лучшем друге д’Артаньяна.

Но если он друг д’Артаньяна, он, наверное, помогал ему во всех происках, с помощью которых королева расстроила замыслы его высокопреосвященства; если он друг д’Артаньяна, значит, он враг кардинала, и она сумеет завлечь его в сети мщения, которые она расставит и в которых, надо надеяться, задушит молодого мушкетера.

Все эти надежды навевали отрадные мысли; убаюканная ими, миледи вскоре заснула.

Ее разбудил приятный голос, прозвучавший у ее постели. Она открыла глаза и увидела аббатису в сопровождении молодой женщины с белокурыми волосами и нежным цветом лица, которая смотрела на нее с доброжелательным любопытством.

Лицо молодой женщины было ей совершенно незнакомо. Обе они, обмениваясь обычными приветствиями, внимательно оглядывали друг друга: обе были очень красивы, но красота их была совсем разной. Однако миледи с улыбкой отметила про себя, что у нее самой гораздо более представительный вид и более аристократические манеры, чем у этой молодой женщины. Правда, платье послушницы, облегавшее стан молодой женщины, было не очень-то выгодно для такого рода состязания.

Аббатиса познакомила их; выполнив эту формальность, она удалилась, так как обязанности настоятельницы призывали ее в церковь, и молодые женщины остались одни.

Послушница, видя, что миледи лежит в постели, хотела уйти вслед за аббатисой, но миледи удержала ее.

— Как, сударыня, — заговорила она, — едва я вас увидела, и вы уже хотите лишить меня вашего общества? Признаюсь вам, я немного рассчитываю на него, пока мне придется жить здесь.

— Нет, сударыня, — ответила послушница, — я просто испугалась, что не вовремя пришла: вы спали, вы утомлены…

— Ну так что ж? — возразила миледи. — Что могут желать те, кто спят? Хорошего пробуждения! Вы мне его доставили, так позвольте мне вполне им насладиться…