Страница 58 из 174
— Ну, а я кто, по-вашему? — спросил Луаньяк.
— Вы, сударь, для нас генерал.
— Нет, вы ошибаетесь — это герцог д’Эпернон.
— Значит, вы наш полковник? И все равно этого недостаточно: необходимо, чтобы у каждых пятнадцати человек был свой командир.
— Это правильно, — ответил Луаньяк, — но не могу же я являться в трех лицах. Однако я не желаю также, чтобы среди вас одни были ниже, другие выше иначе, чем по своим заслугам.
— О, что касается этого различия, то, если бы вы и не принимали его во внимание, оно само собою возникнет: в деле вы ощутите разницу между нами, даже если в общей массе она не будет заметна.
— Поэтому я намерен назначать сменных командиров, — сказал Луаньяк, обдумав слова Сент-Малина. — Вместе с паролем на данный день я буду называть также имя дежурного командира. Таким образом, каждый по очереди будет подчиняться и командовать. Я ведь еще не знаю способностей каждого из вас: надо, чтобы они проявились, тогда я смогу сделать выбор. Я посмотрю и рассужу.
Сент-Малин отвесил поклон и присоединился к своим товарищам.
— Так, значит, вы поняли, — продолжал Луаньяк, — я разделил вас на три отделения по пятнадцать человек. Свои номера вы знаете; первое отделение дежурит на лестнице, второе находится во дворе, третье — в казарме. Бойцы этого последнего должны быть готовы к выступлению по первому сигналу. Теперь, господа, ступайте. Господин де Монкрабо, господин де Пенкорнэ, завтра вы должны уплатить штраф. Казначеем являюсь я.
Все вышли. Остался один Эрнотон де Карменж.
— Вам что-нибудь угодно, сударь? — спросил Луаньяк.
— Да, господин де Луаньяк, — с поклоном ответил Эрнотон. — Мне кажется, вы позабыли сообщить, что же в точности мы должны будем делать? Состоять на королевской службе — это, разумеется, очень почетно, но я хотел бы знать, как далеко может завести нас повиновение приказу.
— Это вопрос весьма щекотливый, — ответил Луаньяк, — и дать на него какой-нибудь категоричный ответ я не смог бы.
— Осмелюсь спросить вас, сударь: почему?
Эти вопросы задавались де Луаньяку с такой утонченной вежливостью, что, вопреки своему обыкновению, г-н де Луаньяк тщетно искал повода для суровой отповеди.
— Потому что сам я зачастую утром не знаю, что мне придется делать вечером.
— Сударь, — сказал Карменж, — по сравнению с нами вы занимаете настолько высокое положение, что должны знать много такого, что нам неизвестно.
— Поступайте так, как поступал я, господин де Карменж: узнавайте обо всем, никого не расспрашивая, я вам препятствовать не стану.
— Я обратился к вам за разъяснением, сударь, — сказал Эрнотон, — так как прибыл ко двору не связанный ни с кем ни дружбой, ни враждой, никакие страсти меня не ослепляют, и потому я, хоть и не стою больше других, могу быть вам полезнее любого другого.
— У вас нет ни друзей, ни врагов?
— Нет, сударь.
— Однако я полагаю, что короля-то вы любите?
— Я обязан и готов его любить, господин де Луаньяк, как слуга, как верноподданный и как дворянин.
— Ну, так вот вам один из существеннейших пунктов, на это вы и должны равняться, и, если вы человек сообразительный, вы сами распознаете, кто стоит на противоположной точке зрения.
— Отлично, сударь, — с поклоном ответил Эрнотон, — все ясно. Но остается одно обстоятельство, сильно меня смущающее.
— Какое же?
— Слепое повиновение.
— Это первейшее условие.
— Я отлично понимаю, сударь. Слепое повиновение зачастую бывает делом нелегким для людей, щепетильных в вопросах чести.
— Это уж меня не касается, господин де Карменж, — сказал Луаньяк.
— Однако если вам какое-нибудь распоряжение не по вкусу?..
— Я вижу подпись господина д’Эпернона, и это возвращает мне душевное спокойствие.
— А господин д’Эпернон?
— Господин д’Эпернон видит подпись его величества и тоже, подобно мне, успокаивается.
— Вы правы, сударь, — сказал Эрнотон, — я ваш покорный слуга.
Эрнотон направился было к выходу, но Луаньяк остановил его.
— Вы, однако же, натолкнули меня на некоторые соображения, — сказал он, — и я вам скажу кое-что, чего не сказал бы другим, ибо эти другие не говорили со мною так мужественно и достойно, как вы.
Эрнотон поклонился.
— Господин де Карменж, — Луаньяк вплотную приблизился к молодому человеку, — может быть, сегодня вечером сюда явится одно весьма важное лицо: не упускайте его из виду и следуйте за ним повсюду, куда бы оно ни направилось по выходе из Лувра.
— Позвольте сударь, это, кажется, называется шпионить?
— Шпионить? Вы так полагаете? — холодно произнес Луаньяк. — Возможно, однако же…
Он вынул из-за пазухи бумагу и протянул ее Карменжу. Тот, развернув ее, прочел:
“Если бы господин де Майен осмелился появиться сегодня в Лувре, прикажите кому-нибудь проследить за ним”.
— Чья подпись? — спросил Луаньяк.
— Подпись: д’Эпернон, — прочел Карменж.
— Итак, сударь?
— Вы правы, — ответил Эрнотон, низко кланяясь, — я прослежу за господином де Майеном.
И он удалился.
XXXII
ГОСПОДА ПАРИЖСКИЕ БУРЖУА
Господин де Майен, о котором так много говорили в Лувре и который об этом даже не подозревал, вышел из дворца Гизов черным ходом и верхом, в сапогах, словно только что с дороги, отправился с тремя свитскими в Лувр.
Предупрежденный о его прибытии, г-н д’Эпернон велел доложить о нем королю.
Предупрежденный, в свою очередь, г-н де Луаньяк вторично дал Сорока пяти те же указания; итак, пятнадцать человек, как и было условлено, находились в передней, пятнадцать — во дворе и четырнадцать — в казарме. Мы говорим “четырнадцать”, так как Эрнотона, получившего особое поручение, не было среди его товарищей.
Но ввиду того, что свита де Майена не вызывала никаких опасений, второй группе было разрешено возвратиться в казарму.
Господина де Майена ввели к королю: он явился с самым почтительным видом и был принят королем с подчеркнутой любезностью.
— Итак, кузен, — обратился к нему король, — вы решили посетить Париж?
— Так точно, сир, — ответил Майен, — я счел своим долгом от имени братьев и своего собственного напомнить вашему величеству, что у вас нет слуг более преданных, чем мы.
— Ну, ей же Богу, — сказал Генрих, — все это так хорошо знают, что, если бы не удовольствие, которое доставил мне ваш приезд, вы могли и не затруднять себя этим путешествием. Уж наверно имеется и какая-нибудь иная причина!
— Ваше величество, я опасался, что ваша благосклонность к дому Гизов могла уменьшиться вследствие странных слухов, которые с некоторых пор распространяются нашими врагами.
— Каких таких слухов? — спросил король с тем добродушием, которое делало его столь опасным даже для самых близких людей.
— Как? — спросил несколько озадаченный Майен. — Вы не слышали о нас ничего неблагоприятного?
— Милый кузен, — ответил король, — знайте раз и навсегда: я не потерпел бы, чтобы здесь плохо отзывались о господах де Гизах. А так как окружающие меня знают это лучше, чем, видимо, знаете вы, никто не говорит о них ничего дурного.
— В таком случае, сир, — сказал Майен, — я не жалею, что приехал, — ведь я имею счастье видеть своего короля и убедиться, что он к нам расположен. Однако, охотно признаю, что излишне поторопился.
— О, герцог, Париж — славный город, где всегда можно обделать хорошее дельце, — заметил король.
— Конечно, ваше величество, но у нас в Суассоне тоже есть дела.
— Какие же?
— Дела вашего величества.
— Что правда, то правда, Майен. Продолжайте заниматься ими так же, как начали. Я умею должным образом ценить деятельность тех, кто мне служит.
Герцог, улыбаясь, откланялся.
Король возвратился к себе, потирая руки.
Луаньяк сделал знак Эрнотону, тот сказал два слова своему слуге и последовал за четырьмя всадниками.
Слуга побежал в конюшню, а Эрнотон, не теряя времени, пошел пешком. Он мог не опасаться, что упустит из виду г-на де Майена; благодаря болтливости Пертинакса де Монкрабо и Пердикка де Пенкорнэ все уже знали о прибытии в Париж принца из дома Гизов. Услышав эту новость, добрые лигисты стали выходить из своих домов и выяснять, где он находится.